Наталья Гончарова - Вадим Старк

Через неделю, 8 октября, Пушкин, как и ожидал, получает от нее сразу два письма. Рассказы жены вызывают его беспокойство. «Не стращай меня, женка, — пишет он в ответ, — не говори, что ты искокетничалась; я приеду к тебе, ничего не успев написать, — и без денег сядем на мель. Ты лучше оставь уж меня в покое, и я буду работать и спешить». По всей видимости, Наталья Николаевна не без умысла, чтобы вызвать ревность мужа и, быть может, заставить его поскорее вернуться, весьма добросовестно описала в этих письмах свою жизнь, не преминув упомянуть своих старых и новых поклонников. Не случайно Пушкин, рассказав, как ему работается, вновь переводит разговор на известия, полученные от жены: «Вот уж неделю, как я в Болдино, привожу в порядок мои записки о Пуг., а стихи пока еще спят. Коли царь позволит мне Записки, то у нас будет тысяч 30 чистых денег. Заплотим половину долгов, и заживем припеваючи. Очень благодарю за новости и за сплетни… Безобразов умно делает, что женится на к.<няжне> Хилковой. Давно бы так.

Лучше завести свое хозяйство, нежели волочиться за чужими женами и выдавать за свои чужие стихи»[74].

Наталья Николаевна сообщает о приезде в Петербург Соболевского, на что Пушкин, между прочим, замечает: «Не кокетничай с Соболевским…» На этом письме он впервые проставит уже новый, сообщенный женой адрес: «В С. Петербург у Пантелеймона близ Цепного моста в доме Оливье».

Сам Пушкин, ничего конечно же не сообщая жене, в первых числах октября дарит своей «крепостной любви» Ольге Калашниковой[75] деньги, на которые она вскоре покупает дом в Лукоянове и больше Пушкина не беспокоит. Этим отселением былой возлюбленной из Болдина и решением ее материальных проблем в давнем романе была поставлена точка.

Одиннадцатого октября в коротком письме Пушкин просит жену съездить к Плетневу, чтобы тот велел переписать к его приезду все указы, касающиеся Пугачева; спрашивает о детях, просит не кокетничать «с ц<арем>, ни с женихом княжны Любы», то есть с Безобразовым. Пересказ сплетен о себе Пушкин перемежает похвалами жене: «Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать! — Это слава. Что касается до тебя, то слава о твоей красоте достигла до нашей попадьи, которая уверяет, что ты всем взяла. Не только лицом, но и фигурой. Чего тебе больше».

Следующее письмо написано 21 октября: «Получил твое письмо от 4-го окт.<ября> и сердечно тебя благодарю. В прошлое воскресение не получил от тебя письма и имел глупость на тебя надуться; а вчера такое горе взяло, что и не запомню, чтоб на меня находила такая хандра. Радуюсь, что ты не брюхата и что ничто не помешает тебе отличиться на нынешних балах. Видно, Огорев охотник до Пушкиных, дай бог ему ни дна, ни покрышки! кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности, важности — не говоря уже о порядочности поведения, которое относится не к тону, а к чему-то важнейшему. Охота тебе… соперничать с гр. Сал.<логуб> Ты красавица, ты бой-баба, а она шкурка. Что тебе перебивать у нее поклонников? Всё равно кабы гр. Шереметев стал оттягивать у меня кистеневских моих мужиков. Кто же еще за тобой ухаживает кроме Огорева? пришли мне список по азбучному порядку».

В конце письма Пушкин особенно кланяется тетке жены Загряжской: «Благодари мою бесценную Катерину Ивановну, которая не дает тебе воли в ложе. Цалую ей ручки и прошу, ради бога, не оставлять тебя на произвол твоих обожателей».

Пушкин несколько раз выражал жене беспокойство по поводу ее возможной беременности. Письмо от нее, полученное в Симбирске у Загряжского, успокоило его: «Я рад, что ты не брюхата». Однако в следующих письмах он вновь выражал беспокойство, вызванное сомнениями жены: «В самом деле не забрюхатела ли ты? что ты за недотыка?», «что твое брюхо?» — и только после ее письма от 4 октября окончательно уверился, что она не беременна.

Пушкин не зря оставил Петербург и жену. Вторая болдинская осень оказалась плодотворной. Но в отличие от «свадебных» развязок «Повестей Белкина», зародившихся в болдинскую осень 1830 года, когда Пушкин находился в счастливом состоянии жениха, теперь, в 1833-м, когда мрачные раздумья все чаще посещают его, трагическими оказываются и эпилоги его произведений: гибнет Параша в «Медном всаднике», сходит с ума Герман в «Пиковой даме». Разве что «бедная» Лиза (в опере Чайковского утопившаяся) у Пушкина выходит замуж за сына управителя старой графини, обворовывавшего свою хозяйку.

Четвертого ноября теща приглашает Пушкина сделать на обратном пути остановку в Яропольце: «Дорогой <Александр Сергеевич>, при вашем проезде через Ярополец, мне помнится, вы сказали, что надеетесь на возвратном пути застать меня здесь; но Дмитрий, как хороший сын, настойчиво просит меня вернуться в <Завод>; не зная в точности времени вашего возвращения и опасаясь плохих дорог, я сегодня покидаю <Ярополец>. На случай, если вы намерены заехать сюда лишь с целью застать меня, я считаю необходимым предупредить вас о своем отъезде. Но если вы предпочитаете следовать этой дорогой, то в этом случае я буду очень рада, если <Ярополец> послужит для вас удобной станцией». Наталья Ивановна пересказывает Пушкину неизвестные нам письма ее дочери: «Письма ко мне Натали свидетельствуют о нетерпении, с каким она ждет вас; кажется, она готова даже рассердиться на ваше отсутствие; она сообщает мне успокоительные вести о детях».

Заканчивается письмо словами: «Желая вам скорого и благополучного возвращения и присоединяя к этому самые искренние пожелания вам счастья, я никогда не перестану быть вашим другом». Даже с учетом того, что форма заключительных фраз писем пушкинской поры была в высшей степени вежливой вне зависимости от реальных отношений корреспондентов, слова Натальи Ивановны «никогда не перестану быть вашим другом», как представляется, были действительно искренними. Так что можно с доверием отнестись к свидетельству подруги жены поэта, княгини Е. А. Долгоруковой, о том, что Наталья Ивановна «была очень довольна Пушкиным и даже полюбила его».

В постскриптуме теща сообщает о намерении выслать в Петербург отобранные им в Яропольце книги: «Ваши книги, так же как и другие вещи, будут к вам высланы по первому санному пути при первой же оказии».

Чтением книги «Vie des dames galantes[76]» французского прозаика XVI века Пьера де Брантома, хроникера скандальных происшествий, будет навеяно очередное письмо Пушкина Наталье Николаевне от 6 ноября: «Повторю тебе помягче, что кокетство ни к чему доброму не ведет; и хоть оно имеет свои приятности, но ничего так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейственного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения. Радоваться своими победами тебе нечего. Курва, у которой переняла ты прическу (NB: ты очень должна быть хороша в этой прическе; я об этом думал сегодня ночью), Ninon говорила: II est écrit sur le coeur de tout homme: à la plus facile[77]. После этого, изволь гордиться похищением мужских сердец». (Известная парижская куртизанка Нинон де Ланкло, имя которой несколько раз поминается Пушкиным в письмах жене, носила волосы разделенными прямым пробором на две стороны, с завитыми длинными локонами, спускавшимися до плеч. Позднее, уже после смерти Пушкина, Томас Райт запечатлел Наталью Николаевну на портрете именно с такой прической.)