Трудно быть ангелом - Анна Шехова

– Не ограничивай себя, – сказала Ася, глянув на мою страницу. – Пожелай что-нибудь еще. Для своей новой жизни.

Я задумалась. Ася точно угадала мое желание начать жизнь с чистого листа, написать на нем совершенно иные строчки, не свойственные мне раньше.

Я смотрела на пугающе чистую страницу. Эта белизна – белизна заснеженного поля, еще не тронутого следом, – пугала меня. Придется-таки растрясать разум в безумной пляске прихотей и принципов, которые мерцают словно огни светофора – то открывая путь, то запрещая его. Чистая страница передо мной опять призывала – «желай!». За прошедшие месяцы я столько всего желала, что мой персональный ад почти достроен. А Ася безжалостно смотрит на меня и хочет, чтобы я положила еще пару кирпичиков, закрыв последние щели наружу.

– Я… я не хочу больше ничего желать!

– Ты сдаешься? – Ася умела говорить так, что трудно было понять – радуется она или расстраивается.

– Конечно, расстраиваюсь. Почти как гитара в сырой комнате. – Ася, как и все нормальные феи, умела читать по лицу.

– Я не сдаюсь. Хочу сделать перерыв в желаниях.

– Перерыв? – На этот раз она действительно засмеялась. – Ты мне напоминаешь безработного, который отказывается от предложения работы потому, что давно не был в отпуске.

– Не понимаю.

– Потому что думаешь и опять хмуришь лоб. Женщина с нахмуренным лбом перестает понимать, потому что…

– …мозги в гармошку складываются, – подсказала Инка.

– Ты еще даже не начинала желать по-настоящему, – заявила Ася, пролистывая страницы тетради. – Все твои предыдущие желания – всего лишь упражнения в чистописании!

– Чем же настоящие желания отличаются от ненастоящих? – ехидно спросила я.

– А ты возьми тетрадь, пойди в соседнюю комнату и полистай ее там в компании со своей Пофигисткой. Она тебе все лучше меня скажет.

Хмыкнув, я отправилась в темную гостиную, захватив с собой тетрадь.

Пофигистка уже была там: забралась с ногами на подоконник и обхватила колени.

Я устроилась рядом с ней.

– Ну, что ты об этом думаешь? – спросила я, пролистав страницы с моими старыми желаниями.

– Какое-то унылое говно! – Эта дрянь с облезающим лаком на ногтях никогда не выбирала выражения.

Я подавилась обидой и сидела молча.

– Обиделась? – лениво спросила Пофигистка. – Ну и зря. Ты спросила – я ответила.

– Что же мне пожелать?

– А что крутишь глобальные темы? Жизнь-смерть-любовь – твои желания читать скучнее, чем трахаться с моралистом!

– Но я не знаю, чего хочу!

– Фью! – Пофигистка аж присвистнула от возмущения. – Ты – и не знаешь? Не смеши мои шнурки, а то развяжутся!

– Ну хорошо, не всегда знаю!

– А нечего строить планы на жизнь размером с Вавилонскую башню! У тебя голова набита мыслями, как опилками. Столько мусора – конечно, в нем сразу не разберешься. А ты, мать, не гонись за будущим. Начни с малого. Чего ты хочешь – вот, например, сейчас?

– Плакать, – с ангельской честностью ответила я.

– А что же не плачешь?

– Неудобно…

– Неудобно спать на потолке – одеяло сваливается!

От слез защипало в носу. Я шмыгнула, чувствуя, как накатывает горячая волна.

– Ты, мать, слишком легко забываешь о нас, – заявила Пофигистка. – Ты достоверно изображаешь самодостаточность. Настолько достоверно, что я из уважения к твоему актерскому таланту сделаю вид, что верю. – Не обращая внимания на то, что я краснею, она продолжила: – Но ты можешь подумать о нас и наших желаниях, которые мы так и не смогли выполнить в свое время. Подумай, поройся в мусорных залежах памяти – может, что-то и обнаружится.

– Подскажешь?

Она в ответ только махнула рукой.

…Свист шпаг. Только что закончилась очередная серия «Гардемаринов». Я, десятилетняя и слегка шальная, брожу по комнате, слушая незабываемое: «…но шпаги свист и вой картечи»… Как мне будоражат кровь эти слова – «шпаги свист»! Я с нетерпением жду каждого поединка в серии: звон шпаг разбегается по моей крови тысячей мурашек. И я не знаю названия этой легкости, от которой не спится ночью, от которой моя голова давно не на месте. Нет, я не мечтаю быть ни прекрасной Ягужинской, ради которой мужчины готовы на предательство, ни другими героинями. Я хочу быть одним из тех юношей, которые так ловко скрещивают шпаги…

Я возвратилась в гостиную. Пофигистка посмотрела на меня и слегка улыбнулась.

– Ты, правда, этого хочешь?

– Безумно! – твердо сказала она.

– Но, послушай… Это, скорее всего, нереально. Фехтование – профессиональный спорт, туда идут с детства. А ты хочешь, чтобы я, почти тридцатилетняя тетка, обремененная разводом и знанием психологии, пошла махать шпагой!

– Нет. – Она покачала головой. – Я не хочу этого.

Я облегченно вздохнула.

– Этого хочешь ты. Так хочешь, что будешь жалеть до конца жизни, если не попробуешь.

Я продолжала твердить, что это – подлинное безумие, даже тогда, когда Пофигистка усадила меня за компьютер в поисках школы фехтования.

Вкус свободы

В тот день Инкой овладел один из тех приступов бесшабашности, который подговаривает писать откровенные письма бывшим любовникам, бродить по улицам в промокшей обуви, наплевав на возможную простуду, подчиняться сиюминутным прихотям и улыбаться людям на улицах, невзирая на отсутствие смысла в жизни.

Инка вышла с работы, вдохнула июньский вечер, и запах теплого неба тут же разбежался по крови как вино. Ее смена закончилась в восемь: жара уже спала, и теперь в воздухе чувствовались первые нотки ночной свежести. По светлому небу расползалась лиловая дымка. На волнах едва ощутимого ветра по улицам плыл тополиный пух.

Стоя на крыльце, Инка потянулась всем телом, почувствовала, как оно изогнулось в тонкой трикотажной оболочке платья. Медленно, словно раздвигая телом воду, она двинулась в сторону метро. По мере приближения к красной букве «М» ее шаги замедлялись. И у самых ступенек в урчащее подземелье она поняла: меньше всего ей сейчас хочется возвращаться домой, где ее ждет Костя и утренний салат, киснущий в холодильнике.

Ей хотелось другой еды и другого мужчины на этот вечер. Инка все же спустилась в метро, но вышла на «Новокузнецкой» и направилась в одно из любимых кафе, где последний раз была год назад. С аппетитом поужинав грибным жульеном, запеченной рыбой и воздушным картофельным пюре, она отправилась бродить по городу.

Это была странная прогулка. Инка очень давно не гуляла одна, и ей казалось, что совершается некий ритуал – посвящение ее в новую роль. Закатное небо над Москвой, теплый воздух, облегающее как вторая кожа платье, купленное на остатки зарплаты, – все это были кусочки из той мозаики, которую Инопланетянка давно собиралась сложить и никак не могла.