Сборник 5 МЕХАНИЗМЫ РАДОСТИ - Рэй Брэдбери

Наконец-то мы остановились. Мерцающие разноцветные огоньки отражались у нас в глазах и окрашивали наши лица.

– Идеальный кинотеатр, – сказал Фогарти.

– Почему? – спросил я.

– Проходы, – объяснил Кланнерй, – не слишком широкие, но и не слишком узкие, выходы размещены удачно, дверные петли смазаны, среди публики много наших болельщиков, а те, кто не болеет, все равно посторонятся, когда по проходу как ветер мчится спринтер.

Меня озарило:

– Вы… специально создаете препятствия?

– Ну да! Иногда меняем выходы, когда к старым уже примерились. Или наденем зимнее пальто на одного, а летнее на другого. Или посадим одного в шестом ряду, а другого – в третьем. А уж если спринтер стал быстроногим до неприличия, мы нагружаем его самым тяжелым грузом, какой у нас есть…

– Алкоголем?

– Ну конечно! Например, Дун у нас быстроногий как серна, так что его надо нагрузить вдвойне. Нолан!

И Тималти протянул фляжку:

– На, беги к Дуну, пусть глотнет пару раз как следует!

Нолан побежал.

– Этот и так уже обошел за вечер все «Четыре провинции», – кивнул Тималти на Хулихена, – с него хватит. Теперь они с Дуном на равных.

– Отправляйся, Хулихен, – сказал Фогарти, – ни пуха тебе, ни пера. Через пять минут ты стрелой вылетишь на улицу, станешь победителем! Первым!

– Давайте сверим часы, – предложил Кланси.

– С чем, с моим задом? – сердито отозвался Тималти. – Хоть у кого-нибудь из нас есть на руке что-нибудь, кроме грязи? Часы у тебя одного. Хулихен, в зал!

Будто отправляясь в кругосветное путешествие, Хулихен с каждым из нас обменялся рукопожатием, а потом, махнув всем рукой, скрылся в темноте зала – и в тот же миг оттуда появился Нолан. В победно поднятой руке он держал полупустую фляжку.

– Дело сделано, Дун под грузом!

– Прекрасно! Кланнери, скорей к бегунам, проверь, сидят ли оба, как договорено, в четвертом ряду, по сторонам прохода, в кепках и шарфах, застегнуты ли до половины пальто, как полагается, и доложи мне.

Кланнери растворился во мраке зала.

– А билетеры? – спросил я.

– Смотрят картину, – ответил Тималти, – ноги-то ведь у них не железные. Билетеры мешать не станут.

– Десять тринадцать! – объявил Кланси. – Через две минуты…

– …старт, – сказал я.

– Ну что за умница! – умилился Тималти.

Из зала вприпрыжку выбежал Кланнери:

– Готовы! Оба на местах, и все в порядке!

– Картина заканчивается! Всегда можно догадаться по музыке – к концу любого фильма музыка будто вырывается на свободу!

– Гремит вовсю, – согласился Кланнери. – И певицу слышно, и оркестр, и хор. Пожалуй, завтра посмотрю целиком – уж очень музыка хороша.

– Да ну? – загоготал Кланси, а за ним и остальные.

– Нет, правда, что это за мотив?

– Провались ты со своим мотивом! – взорвался Тималти. – Осталась одна минута, а его мотив интересует! Заключайте пари. Кто ставит на Дуна? Кто на Хулихена?

Поднялся галдеж, и замелькали деньги, в основном шиллинги. Я протянул Тималти четыре шиллинга:

– На Дуна.

– Да ведь вы его в глаза не видели!

– Темная лошадка, – проговорил я, понизив голос.

– Хорошо сказано! – и Тималти повернулся к остальным. – Судьи Нолан, Кланнери – в проход! Следите, чтобы, пока картина не кончится, ни тот, ни другой не двинулись с места!

Счастливые как дети, Кланнери и Нолан во мгновение ока скрылись за дверью зала.

– А теперь освободим им дорогу. Мистер Дуглас, сюда, пожалуйста, ко мне!

Все бросились строиться по сторонам обоих закрытых пока главных выходов.

– Фогарти, приложи ухо к двери!

Фогарти приложил. Глаза его широко раскрылись:

– До чего же она громкая, эта чертова музыка!

Один из братьев Келли толкнул другого локтем:

– Скоро кончится. Кому полагается умереть, сейчас умирает, а тот, кому жить, над ним наклоняется.

– Еще сильней загремела! – оповестил нас Фогарти, не отнимая уха от дверной панели. – Вот: та-тамм! Значит, на экране уже КОНЕЦ!

– Бегут! – вырвалось у меня.

– Приготовиться! – скомандовал Тималти.

Мы все смотрели теперь, не отрываясь, на дверь.

– Гимн!

– Смирно!

Мы выпрямились. Кто-то отсалютовал.

Но взгляды по-прежнему были устремлены на дверь.

– Кто-то бежит, – прислушался Фогарти.

– Успел до гимна, а это главное…

Дверь распахнулась.

Хулихен вылетел наружу, запыхавшийся, но с улыбкой победителя.

– Хулихен! – закричали те, кто выиграл пари.

– А Дун, – еще громче заорали те, кто проиграл, – Дун где?

Ибо хотя Хулихен был первым, соперника его видно не было.

Из кино повалил народ.

– Может, идиота понесло не в ту дверь?

Мы стояли и ждали. Скоро во мраке ночи растаяли последние зрители.

Первым в пустое фойе заглянул Тималти:

– Ду-уун!

Ни звука.

– Может, он… там?

И они рывком открыли дверь мужского туалета.

– Ду-ун!

Ни ответа, ни даже аха.

– Боже, – воскликнул Тималти, – неужто сломал ногу и умирает где-нибудь на полу?

– Не иначе!

Кучка людей, как плавающий островок, качнулась в одну сторону, но тут же изменила направление и поплыла в другую, к двери в зал, втекла в нее и двинулась вниз по наклонному проходу; я поспешил следом.

– Ду-ун!

Но встретили нас Кланнери и Нолан, и они молча показали на что-то в глубине зала. Я два раза подпрыгнул, пытаясь заглянуть вперед, через головы. В огромном зале царила полутьма. Я не увидел ничего.

– Ду-ун!

Вдруг у четвертого ряда все остановились, и я услышал испуганные возгласы: оказалось, что Дун сидит на своем месте в четвертом ряду, у прохода, и глаза его закрыты, а руки сложены на груди.

Мертвый?

Да ничего подобного!

Слеза, огромная, сверкающая и прекрасная, скатилась по его щеке. А вот и еще одна, больше и прекраснее прежней, выкатилась из другого глаза. Подбородок у Дуна был влажный, и было ясно, что начал плакать он не сейчас.

Его обступили, над ним склонились, тревожно всматриваясь в лицо.

– Ты что, заболел?

– Плохую новость услышал?

– О боже! – воскликнул Дун. Он тряхнул головой, будто хотел с нее что-то сбросить.

– О боже, – произнес он наконец, – ведь у нее ангельский голос!

– Ангельский?

– Да, – кивнул он.

Взгляды всех обратились на пустой серебристый экран.

– Это ты… про Дину Дурбин?

Дун всхлипнул:

– У нее голос как у моей дорогой покойной бабушки…

– Что ты плетешь? – оборвал его Тималти. – Совсем не такой был у нее голос!

– А кто это может знать лучше меня? – Дун вытер глаза и высморкался.

– Значит, не побежал ты только из-за этой девки, из-за Дурбин?

– "Только", – горько передразнил его Дун, – «только»! Да это кощунство, бежать после такой музыки! Все равно что прыгнуть во время венчания через алтарь или затанцевать на похоронах.