Приключения Ружемона - Луи Ружемон

К сожалению, это мое произведение искусства стало вскоре постепенно разрушаться под влиянием палящих лучей солнца и это постепенное распадение наместника или вице-правителя великой правительницы ужасно забавляло туземцев, так что я даже принужден был ускорить разрушение этой статуи, опасаясь, чтобы безмерная веселость дикарей не скомпрометировала моего достоинства. Хотя я и не упоминал каждый раз об участии, какое принимал Бруно во всех событиях моей жизни, тем не менее мой верный товарищ играл и теперь, как и прежде, во всем, что со мною случалось, немаловажную роль. Он постоянно был со мной, но следует заметить, что он быстро старился и здешние туземцы отнюдь не проявляли такого страстного желания обладать им, как туземцы с берегов залива Карпентарии. Заговорив о собаках, я упомяну кстати об одном любопытном суеверии туземцев, а именно: туземные женщины нередко выкармливают грудью щенят, будучи уверены в том, что воспитанная на молоке женщины собачонка, когда вырастает, бывает одарена почти человеческими способностями и разумом и потому является бесценной в деле охоты на кенгуру или на какую бы то ни было другую дичь.

Я натыкался на всякого рода любопытные случайности во время моих бродяжнических прогулок; так, например не раз меня вводили в обман различные миражи. Я как сейчас помню мое горькое разочарование, когда мы раз тихонько шли по низменной ровной песчаной местности, и вдруг мне представилось, что там вдали расширяется предо мною беспредельная гладь океана. Со свойственной мне пылкостью я ринулся вперед в твердой уверенности, что мы наконец достигли прибрежья океана. Ямба напрасно уверяла меня, что это не более, как мираж, обман зрения, но я ничего не хотел слышать и, вероятно, пробежал не одну милю, прежде чем обескураженный, усталый и разбитый и телом, и душой наконец решился вернуться к своей терпеливой женушке. Это воспоминание приводит мне на мысль другую подобную же ошибку, еще более странную, как мне кажется. Мы проходили тогда с Ямбой по стране бесконечных холмов и вереска, являющимися главной бедой и проклятием всех путешественников и исследователей Австралии. Я увидел на некотором расстоянии впереди себя нечто такое, что я принял за громадное стадо овец и баранов, мирно пасшихся в ложбинке, поросшей зеленой муравой, где несомненно должна была быть и вода. Я, как безумный, помчался вперед, крикнув только Ямбе: «Овцы, овцы! А где овцы, там и люди! Цивилизованные люди!» И вот, наконец, когда я добежал до мнимого стада овец, так что они уже могли заметить мое приближение, то представьте себе мой ужас и разочарование, как вдруг, точно по команде, сотни голов на высоких шеях поднялись над стадом, и я с первого же взгляда узнал, что вижу перед собой стадо эму, которое теперь во всю прыть улепетывало от меня. Очевидно, эти громадные птицы спокойно паслись, опустив головы, и потому весьма естественно, что я принял их за стадо овец.

Всем, конечно, известно, что продолжительные засухи — вещь весьма обычная в центральной Австралии и что именно они и являются главной причиной бродяжнической, кочевой жизни аборигенов, в особенности же в отдаленных пустынях центральной Австралии. Самая ужаснейшая засуха, какую мне случилось испытать и пережить в бытность мою в этой стране, продолжалась целых три года. Даже лагуна, на берегу которой я выстроил свой дом в горах и которую я считал неиссякаемой, и та вдруг пересохла до того, что повергла всех нас в полнейшее отчаяние. Представьте только себе, что в продолжение более чем трех лет не выпало ни единой капли дождя, а нестерпимо знойное солнце палило и сжигало землю по целым дням своими точно раскаленными лучами. И за все это время землю поила только обычная роса, спускавшаяся каждую ночь. Но эта роса поила только землю и способствовала, тем самым, произрастанию, но отнюдь не пополняла естественные и искусственные водохранилища, столь необходимые для поддержания жизни людей и животных. Последствия этой засухи были поистине ужасны: кенгуру и змеи, эму и какаду, ящерицы и крысы дохли не десятками, а сотнями; повсюду валялись эти несчастные животные, издохшие или издыхающие, а те, которые еще каким-то чудом уцелели, те даже перестали бояться своего естественного врага — человека и как будто искали у него помощи и спасения.

По мере того как я видел, что моя лагуна с каждым днем пересыхает все более и более, я понял, что если только не приму каких-либо радикальных мер к предотвращению грозящей нам страшной беды, то я и народ мой, т. е. те чернокожие туземцы, вождем которых я считался, неизбежно должны будем погибнуть. Весьма понятно также, что эти бедные люди взирали на меня с надеждой, что я сделаю что-либо для спасения их от ужасной смерти, грозившей им в близком будущем. Почти ежедневно до меня доходили неутешительные вести о том, что наиболее известные водохранилища, водоемы и так называемые туземные колодцы пересыхали до дна во всей окрестной стране, и я увидел себя принужденным пригласить все эти соседние племена и предложить им пользоваться наравне с нами моей лагуной, грозившей тоже, не сегодня-завтра, окончательно пересохнуть. Видя эту грозящую всем нам в недалеком будущем опасность, я решил вырыть колодезь. Выбрав более или менее подходящее место у подножия крутой обрывистой горы, я вместе с моей верной Ямбой принялся за работу. Рассчитывая на удачу, я устроил грубое подобие брашпиля, а рабочими орудиями у меня служили самодельная деревянная лопата и каменная кирка. Ямба, оставаясь наверху, работала воротом, то опуская, то подымая кверху ведра с землей, которую она располагала с проворством опытного землекопа. При страшной нестерпимой жаре и скудости в воде, да еще при том условии, что ни один из туземцев ни за какие блага в мире не согласился бы проработать и одного часа, наш труд был крайне тяжелым и утомительным, и работа продвигалась медленно, но мы с Ямбой так усердно работали день за днем, что в конце первой же недели после того, как я стал копать, был прорыт узкий и тесный колодец глубиною свыше 14 футов — и к великой моей радости я стал замечать несомненные признаки того, что немного ниже должна быть вода. В течение следующей за сим недели я вдруг совершенно неожиданно наткнулся на родник. В этот момент я почувствовал, что вознагражден за все свои труды. Даже и тогда, когда наша прекрасная лагуна совершенно пересохла и на виду оставалось одно сухое, песчаное дно ее, наш маленький колодезь не переставал снабжать всех нас водой в количестве более чем достаточном для удовлетворения всех наших нужд и потребностей. Мало того, я вздумал даже снабжать водой несчастных птиц и животных, чтобы дать им возможность поддержать свое существование, утоляя нестерпимую жажду, томившую все живущее.