Свирепый - Дж. Б. Солсбери

одни. За одним столом с ними сидят мэр Чарльз Торрес и его жена Шерил.

— Это ты? — Аннабелла опускает солнцезащитные очки «Дольче» на кончик носа. Женщине должно быть около шестидесяти, но выглядит она не старше тридцати.

— Привет, мам, — сухо здоровается Ванесса. — Папа.

Николас Осборн напоминает мне Августа. Его волосы цвета соли с перцем подстрижены так, чтобы казаться моложе, а загорелая кожа говорит о том, что он проводит много времени на поле для гольфа или на своей частной яхте.

— Ванесса, что ты здесь делаешь?

Я ощетиниваюсь из-за отсутствия теплоты в её голосе.

— Ем. — Ванесса смеется, как будто ее вопрос — самый глупый из всех, которые когда-либо задавались. — То же, что и ты, наверное.

— Нет, что ты делаешь в Нью-Йорке? — Взгляд Аннабеллы мечется между мной и Ванессой, словно она пытается осознать то, что видит.

— Ну... — Ванесса тянется за своей «Мимозой», но бокал пуст. — Эм... Я не знаю, как...

— Моя дочь искала меня, — говорю я прямо, а затем подзываю официанта, чтобы он принес еще одну «Мимозу» для Ванессы. Она ей понадобится.

Губы Аннабеллы приоткрываются, и если бы я мог видеть ее глаза за этими очками, я бы поспорил, что они огромные.

— Хейван здесь? — спрашивает Николас и оглядывает ресторан, но делает это так, словно ищет угрозу, а не хочет увидеть собственную внучку. У меня руки чешутся, врезать по его загорелому лицу.

— Нет, ее здесь нет. — Глаза Ванессы превратились в узкие щелочки, словно улавливает в глазах отца ту же непростительную вибрацию. — Она на музыкальном фестивале с друзьями.

— Мистер Норт, — говорит мэр. — Не знал, что вы женаты.

— Я не женат.

Скорее чувствую, чем слышу коллективный стон Осборнов. Вот вам и моральное большинство5 и политика семейных ценностей, да Осборны?

Наслаждаясь их дискомфортом, я подливаю масла в огонь.

— Ванесса забеременела от меня в школе.

Аннабелла кашляет, словно подавившись языком, а жена мэра ахает.

Мне слишком весело, чтобы останавливаться.

— Я впервые встретил Хейван всего несколько недель назад.

Ванесса принимает от официанта свежую «Мимозу» и отхлебывает половину еще до того, как бокал касается стола.

— Я так рада тебя видеть, — говорит Аннабелла, ее тон и застывшее выражение лица пропитаны политической фальшью. — Нам нужно пообщаться, пока ты в городе. Может быть, на следующей неделе, прежде чем мы вернемся в Вашингтон? Позвони мне, и я посмотрю, смогу ли найти время.

Несс втягивает воздух сквозь зубы.

— Ну, не знаю. Мы довольно заняты, пока находимся здесь. Мне нужно будет проверить, сможем ли мы выкроить время для визита.

Ее мать хмурится, словно ей неловко, что ее дочь публично отмахнулась от нее. Губы сенатора Осборна сжаты, а челюсть напряжена.

— Приятно было повидаться, — радостно говорит Ванесса. — Приятного аппетита.

Ванесса поворачивается к ним спиной и слегка наклоняется вперед. Ее поджатые губы и напряжение в шее говорят о том, что она испытывает множество чувств, и ни одно из них не является хорошим.

— Хочешь уйти? — тихо спрашиваю я.

— Ни за что. Я не откажусь от лимонной рикотты из-за них. Не в этот раз. — Она расправляет плечи и выпячивает подбородок.

У меня в груди поднимается гордость от ее демонстрации силы.

Потому что, когда речь заходит о токсичных родителях, к черту их.

 

Ванесса

 

Честно говоря, трудно наслаждаться вафлями с лимонной рикоттой под монотонные звуки, с которыми мой отец объясняет свойства хорошего чая со льдом, а мать тешит его самолюбие чересчур драматичными ответами.

Я стараюсь не обращать на них внимания. Сосредоточиться на том, что говорит Хейс, и, честно говоря, в этот момент я еще никогда не была так благодарна этому человеку. Он не только продолжает говорить, хотя должен знать, что я не слушаю ни слова, но и постоянно заказывает «Мимозу».

Закончив есть, решаю, что с меня достаточно дискомфорта и теперь я хочу убраться отсюда на хрен.

Хейс бросает на стол неприличную сумму наличных, чтобы мы могли просто встать и уйти. Я выбираю длинный путь из внутреннего дворика, чтобы не проходить мимо столика моих родителей.

Только когда мы оказываемся в машине Хейса, я наконец отпускаю напряжение в своем теле и наклоняюсь вперед.

Рука Хейса опускается мне на спину.

— Ты в порядке?

— Нормально. Можешь представить? На Манхэттене больше миллиона человек, и мы сталкиваемся с ними. — Я качаю головой, потрясенная такой вероятностью и в то же время чувствуя, что, конечно, мы должны были столкнуться с ними, пока находимся здесь.

Он ворчит в знак согласия.

Я откидываюсь на пассажирском сиденье.

— Самое приятное, что мы опозорили их перед их друзьями.

— Мэром.

Я поворачиваю голову и вижу, как Хейс борется с улыбкой.

— Да, ладно. Быть не может.

— Может. Это были мэр Торрес и его жена.

Неудержимая волна смеха вырывается из моего горла. Их незамужняя дочь-подросток, а ныне мать-одиночка, раскрыла мэру свои семейные секреты за чаем со льдом и рогаликами с копченым лососем. Эта новость — именно то, что мне нужно, чтобы выпустить безумный смех, от которого на глаза наворачиваются слезы.

И только когда смех утихает, я вытираю слезы со щек.

— Черт, — ворчит Хейс, когда видит, как я вытираю глаза. — Прости, Несс.

— Это не грустные слезы. — По крайней мере, я так не думаю. — Я даже рада, что мы с ними столкнулись. Мне это было необходимо.

— Когда ты в последний раз с ними разговаривала?

— Я несколько раз выходила на связь после рождения Хейван. В основном на Рождество, когда меня охватывала ностальгия. Обычно мне отвечал их помощник, который отшивал меня. Я перестала выходить на связь лет десять назад.

— Тебе лучше без них.

— М-м-м... — Смотрю, как за окном пролетает город. Я почти не помню времени в своей жизни, когда у меня были отношения с родителями. — Знаешь, они никогда не хотели детей.

Я чувствую, как в машине нарастает напряжение, но он отвечает спокойно:

— Я этого не знал.

— Когда мой отец увидел возможность занять свое место в политике, он женился на моей матери, потому что она была из известной религиозной консервативной семьи. Она никогда не хотела детей. Но думаю, считала, что не может быть