Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова

На кресле небрежно брошено что-то цвета морской волны, на туалетном столике — шкатулка с украшениями. Наша героиня, как Ганнибал перед сражением при Каннах, готовилась к завтрашнему походу в гости к шефу, на который Машка возлагала так много надежд. Откровенно говоря, если бы не любимая подруга, Тото отказалась бы играть дальше в эту игру. Сергей Колганов при ближайшем рассмотрении оказался вовсе не таким уж плохим человеком, и перспектива причинить ему боль огорчала. А то, что он влюбился в Жанночку и оставил предыдущую пассию, — мерзавец, конечно, но Машка сама во многом виновата. Если женщина хочет держать в руках мужчину, то прежде всего она должна научиться держать в руках себя.

Чем дальше, тем острее Татьяна ощущала, как беспощадно, гибельно, неотвратимо проходит время, проходит целая жизнь. Она до мелочей помнила день, когда собирала книги и тетрадки в желто-коричневый ранец, чтобы первый раз идти в первый класс. Помнила, как развешивала на спинке стула форму и белый передник, обшитый ручными кружевами. Вот солнечный луч ползет от балконной двери, взбирается на ручку кресла, скользит по сверкающему лазуритом боку китайской фарфоровой вазы. «Пора вставать, сегодня ты идешь в школу, просыпайся», — говорит бабушка Нита, а она уже не спит вовсе, она от волнения не могла сомкнуть глаз всю ночь… И вот ей уже тридцать пять. Тоже не очень много, если разобраться, но ведь и следующие двадцать восемь лет пронесутся так же быстро и незаметно.

Что дальше?

Она часто спрашивала себя, а что же дальше. Как жить, кем быть, с кем быть?

Татьяна то и дело запрокидывала голову назад, чтобы слезы, то и дело выступающие на глазах, затекали назад. И это было более чем странно, если учесть, какой удивительный и волшебный вечер она только что провела с влюбленным в нее мужчиной.

Такое настроение не могло остаться незамеченным.

— Что стряслось, душенька? — тревожно спросила Антонина Владимировна. — Вроде явилась такая счастливая, вся светилась. Тебе плохо?

— Сама не понимаю, что со мной творится. Должна быть счастливой, а так больно, будто душу выворачивают наизнанку. Что со мной?

И она по-детски ткнулась к бабушке.

— Любовь, — погладила ее по голове Нита. — От нее тоже бывает больно.

— Плакать хочется.

— Это прекрасно, — сказала бабушка. — Это просто прекрасно. Поплачь. А то ты не плакала с тех пор, как Геночка вынес твои игрушки. Да и то был не плач, а вой какой-то. Поплачь.

Татьяна упрямо помотала головой, и ее пышные кудри рассыпались по плечам.

— Мне нельзя. Мне надо завтра выглядеть просто великолепно. Никаких красных и припухших глаз, никаких слабостей.

Нита с сомнением повертела в пальцах пилочку для ногтей:

— Так не годится. Однажды у тебя кончится завод, и моли Бога, чтобы это не случилось где-то на полпути.

— Бабушка, у меня сегодня такой странный случай… — начала было Татьяна.

— А мне сегодня сон приснился… — в унисон проговорила Нита.

Они рассмеялись. Это хоровое исполнение случалось у них по нескольку раз на дню. Они думали одинаково и говорили тоже почти всегда одинаково или об одном и том же, по крайней мере.

О странных случаях принято у них было повествовать обстоятельно, со вкусом и подробностями, за чашкой кофе. Сидя под лампой, Татьяна искоса разглядывает бабушку: величественная, все еще красивая старуха с короной великолепных волос, в строгой блузке, с великолепным, безупречным маникюром. На пальце у нее сверкало кольцо. И Тото всегда представляла, какой она сама будет в Нитины годы.

— Ну что, — предложила бабушка, — покурим? Согрешим?

— Вот столечко, — показала внучка на кончик мизинца.

— Давай.

Добыли из бара бутылку коньяка, сигареты, вставили их в длинные янтарные мундштуки, перенесли на стол серебряную пепельницу в виде уродливой ацтекской жабы. Затянулись. Затем бабушка сообщила:

— Сегодня мне снился сон. Даже немного обидно — шестой раз в жизни вижу сон, и шестой раз подряд в нем участвуют почти одни и те же лица, только с небольшими вариациями.

— Ты его записала? — серьезно спросила Татьяна.

— Естественно. Если будет нужно, тетрадка лежит в баре, на прежнем месте.

— Что на сей раз?

— Мне снится, что я иду по абсолютно пустому городу, — сказала Нита и выпустила голубоватое колечко дыма — она все обещала научить внучку пускать кольца, но Тото никак не давалась сия сложная наука. — А навстречу мне молодая цыганка ослепительной красоты. Я ее не видела больше полувека, но сразу узнала.

— В юбке цвета луковой шелухи? — переспросила Татьяна.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Антонина Владимировна. — Капитолина рассказала?

— Нет, при чем тут тетя Капа?

— Да она у меня эту цыганку как бы позаимствовала и тоже стала видеть ее в особо важных случаях, — пояснила Нита. — Впрочем, Капа всегда видела яркие цветные сны и всегда их запоминала, а я — никогда. За исключением тех пяти случаев. Первый к смерти отца; второй к смерти матери; третий к войне; четвертый и пятый к гибели твоих родителей. И вот сегодня.

Антонина Владимировна замолчала, глядя в даль слезящимися, выцветшими глазами. Когда-то давно, в молодости, они были у нее синими, как звездчатые сапфиры, но с тех пор утекло много воды.

— Ба! — серьезно попросила внучка, нарушая затянувшееся молчание. — Однажды нам придется объясниться. Почему бы не сделать этого теперь же?

— По какому поводу объясниться?

— Я имею право знать хоть что-то про твой четвертый сон? — спросила Тото, и стало ясно, что она не в первый и не во второй раз в жизни поднимает этот вопрос.

— А сегодняшний тебя не интересует? — хмыкнула Нита.

— Очень интересует. Я знаю цену твоим снам. Но эта привычка все скрывать — она меня угнетает. Все не тридцать седьмой на дворе. Ты же сама учила, что нехватка информации приводит к искажению действительности. К ошибкам. К гибели. К краху.

— Говорила. Если бы ты точно так же помнила, куда кладешь счета за телефон… — заворчала бабушка недовольно.

— Нечестно. Я покажу вам какую-нибудь карточку, желтую или розовую, или не дам коньяка.

— Тоже мне подумаешь, агицын паровоз — этот ваш четвертый сон! — воскликнула Нита. — Сон как сон! Вещий более-менее. Сбылся, все минуло и быльем поросло. Что о нем говорить?

— Я должна знать, что там у вас произошло больше полувека назад.

— Какое это сейчас имеет значение? — Она потерла великолепный свой лоб изящной рукой, словно отгоняла наваждение; и камень сверкнул огнями в свете лампы. — Он приснился мне за три дня до того, как все случилось, — начала она внезапно, сухим и отстраненным голосом. — Я шла по пустому городу, Голубому городу, в который я попадаю каждый свой сон. Я шла по изогнутому мостику с резными перилами, над рекой, закованной в каменные стены, и под мостом кружили огромные красно-золотые карпы. Навстречу мне — цыганка… Вот эта самая — красавица в золотисто-рыжей юбке. Я еще до сих пор помню, как звенели ее украшения. Три тяжелых золотых браслета на левой руке. — Тут Татьяна уставилась на бабушку огромными блестящими глазами, но та изумления внучки не заметила, погрузившись в воспоминания. — И она сказала мне: Нита, слушай, три дня спустя Влад придет с юга. А я хотела спросить: как с юга, ведь там уже немцы?