Заблудшая душа. Диверсант - Григорий Шаргородский

Словно всего случившегося было мало, накануне вечером посыльный императорской канцелярии огорошил меня известием, что в моем лице графская династия Гвиери впервые со времен образования Сатарского княжества становится коронной – то есть получает корону, как подтверждение владения реальным графством. Это был подарок от Лары герою штурма столицы.

Я уже успел напрячься по поводу «освоения» неизвестной мне земли, но успокоился, рассмотрев в конце послания приписку о том, что графство Гвиери образовывается из: свободных баронств, в том числе баронства Маран и соседних, а также части герцогства Увиер, включая графство Довлон с одноименным городом. Вроде неплохо, особенно учитывая мастерские большого Довлона – бывшей вотчины моего «нанимателя» на службу лжеимператору, только не знаю – как все это воспримут соседи-бароны и Сават?

День моей коронации, как и предыдущие две недели, прошел в разборках с местными юристами и посыльными из имперской канцелярии. К счастью, тягомотина с наследством уже заканчивалась. Тело графа отправилось в Сатар для упокоения в семейном склепе, вся недвижимость и в княжестве, и в империи полностью перешла ко мне, включая загородный особняк, который я сделал своей временной резиденцией. Остались только формальности при получении титула и добавочного бонуса в виде графской короны. Конечно, еще предстоит «бодаться» с родственниками, но с этой шайкой я решил не церемониться – кто будет вести себя скромно, получит немного денег, а скандалистам достанется увесистый пинок под пятую точку организма.

Рассвет еще раз напомнил мне о том, что до церемонии графской коронации, которая произойдет вечером в Малом тронном зале императорского дворца, осталось совсем мало времени. Честно говоря, меня солидно трясло от волнения, и дело было отнюдь не в стремительном взлете по местной иерархической лестнице, а во встрече с женщиной, не дававшей мне покоя с моего появления в этом мире. Я уже дважды видел восхищение и любовь в ее глазах, но оба раза имел на это право лишь частично. У меня даже была заветная фраза, чтобы намекнуть ей о том, что в телах пирата и императора жила именно моя душа, но как Лара отреагирует на «джинна» и смену тел, было неизвестно. Другого же способа заявить о себе не существовало. От этой мысли становилось одновременно весело и грустно – очень уж недосягаемой для меня была сероглазая звездочка с имперской короной на голове. Мне же оставалось лишь позаботиться о том, чтобы эту звезду, да и всю империю со мной в придачу, не сожрали нелюди, что бы там они ни затевали.

Игра обещала быть опасной и… очень интересной – чего греха таить, такая жизнь мне нравилась, несмотря на все правила, условия и исключения.

Эпилог

Буквально излучающие белый свет стены Палат Зимы нравились императрице Ларе не только из-за ощущения дополнительной прохлады в жаркие дни лета. Она выбрала эти комнаты, потому что здесь жил человек, за короткий отрезок времени заставивший ее пережить очень противоречивые чувства. Всего за декаду она прошла через презрение, ненависть и достигла стадии любви. Правы были мудрецы из горного Цо-дара – от ненависти до любви всего лишь один шаг. Нахлынувшее внезапно чувство все еще жило где-то в закоулках ее души рядышком с болью, которая поселилась в императрице после гибели супруга.

Была еще одна тайна, которая не давала Ларе покоя. Почему так случилось, что и вызвавший в ней восторженные чувства жгучий пират, и любимый супруг-император не только были неуловимо похожи? Но и ушли из ее жизни с совершенно одинаковой фразой: «Когда ты грустишь, твои глаза похожи на осеннее небо».

Воспоминания больно кольнули сердце, и, словно в ответ на ее чувства, из колыбели послышался плач младенца. Сидящая рядом с коляской няня всполошилась, но Лара подошла ближе и жестом приказала женщине отойти. Почувствовав присутствие матери, названный в честь своего отца будущий император Хван Второй замолчал и вновь уснул.

Лара постояла немного возле колыбели, а затем тряхнула головой и вызвала фрейлин, для того чтобы они помогли одеться для малого приема. Сегодня он обещал быть интересным, потому что в списке посетителей значилось имя графа Вана Гвиери – наследника и преемника человека, который заменил Ларе отца и защищал ее до последнего вздоха. О фигуре молодого графа судачил весь имперский двор. Никому не известный барон из северного захолустья в одночасье стал графом и получил в подарок от императрицы огромные территории. Все искали потаенные мотивы в ее поступке и почему-то дружно забывали, что именно этот мальчик едва ли не в одиночку захватил столицу и убил самозванца.

На малом приеме кроме графа присутствовали еще несколько вельмож. Обсуждались разные вопросы, но из серьезных была затронута только одна тема – таинственные дари. Молодой Гвиери, который привлек внимание императрицы еще на церемонии графской коронации, выдвинул предположение, что империя имеет дело с тайной агрессией со стороны народа нелюдей. Его тут же высмеяли. Даже доказательства в виде чудовищного вида тел в Большом тронном зале не показались придворным убедительными. Все решили, что это просто наемники лжеимператора.

Как ни странно, граф не стал спорить и умолк до конца аудиенции, но Лара прекрасно видела, что это не отступление, просто он сказал все, что хотел, и не желает вести бесполезных споров. Лара даже вспомнила единственную просьбу своего наставника на смертном одре – доверять Вану и не мешать в его делах.

Поведение молодого Гвиери все больше волновало Лару – при взгляде на него в груди императрицы возникало щемящее чувство узнавания. Сама не зная зачем, она остановила графа, когда он собирался покинуть кабинет, и, дождавшись ухода остальных посетителей, задала неожиданный даже для самой себя вопрос:

– Скажите, граф, на что похожи мои глаза в момент грусти?

Юноша вздрогнул, но это был настолько короткий момент замешательства, что Лара его не заметила.

– Ваше императорское величество, ваши глаза прекрасны в любом состоянии, а что касается грусти, то я молю всех святых, чтобы это чувство никогда не прикасалось к вашему сердцу. – Улыбнувшись, граф поклонился и покинул кабинет.

Он высказался изящно, но совсем не так, как ждала императрица. И все же Лара по-прежнему сомневалась – ей не давало покоя до боли знакомое выражение глаз и улыбка этого человека.