Пророки и поэты - И Гарин

Чтобы "донести" Шекспира до другого народа, необходимы не только эквилинеарность или эквиритмия - необходимо сохранение того, что находится по ту сторону слова, - духа Шекспира, многообразия Шекспира, ауры Шекспира. Для этого переводчик должен быть, если не ровней Шекспиру, то камертоном: он должен уловить внутри себя ту музыку, которую издавал Шекспир, ту страсть, что питала Шекспира, то поле, из сгустков которого образуются шаровые молнии и алмазы человеческого духа.

Шекспировские сонеты - это кипящая, клокочущая смола, в которой

плавает и плавится душа поэта, его страсть, его совесть. И, вникая,

переводчик рискует получить ожог.

При этом каждый перевод - концепция, особое, оригинальное

решение, со своими потерями и компенсациями, и ни один перевод не

исключает и не перечеркивает другой...

Теодор Савори говорил, что "два перевода одного и того же

произведения дают для его понимания даже не вдвое, а вчетверо больше".

Естественно, не все поэтические переводы сравнимы, как несравнимы поэты, но правда в том, что великие переводы обогащают Шекспира, увеличивая число граней на алмазе по имени Шекспир: "Новые поколения переводчиков... впитывают в себя и вкладывают в свои переводы все новый и новый нравственный, культурный и исторический опыт, которым наделяет их собственная эпоха. Так, переводить Шекспира во второй половине XX в. значит переводить его в контексте этого времени, то есть имея за плечами опыт двух мировых войн и многих социальных катаклизмов столетия, впитав в себя романы Федора Достоевского и т. д.".

Лучшие переводы сонетов Шекспира принадлежат О. Румеру, Б. Пастернаку, С. Маршаку, А. Финкелю. Гамлета переводили десятки поэтов, но лучшими переводами являются переводы М. Лозинского и Б. Пастернака. М. Л. Лозинский был не только блестящим переводчиком Данте и Шекспира, но и крупнейшим теоретиком перевода. Это ему принадлежат слова: "язык перевода должен быть чем-то вроде прозрачного окна, которое позволило бы увидеть подлинник незамутненным и неискривленным". Переводы Лозинского высоко ценил его литературный конкурент Б. Пастернак:

В смысле близости в соединении с хорошим языком и строгой формой

идеален перевод Лозинского. Это и театральный текст и книга для

чтения, но больше всего это единственное пособие для изучающего, не

знающего по-английски, потому что полнее других дает понятие о внешнем

виде подлинника и его словесном составе, являясь их послушным

изображением.

Переводы М. Лозинского и Б. Пастернака весьма индивидуальны: для первого важна научная реконструкция, учитывающая комментарии, исторические особенности эпохи, успехи шекспирологии, огромный круг накопленных знании, переводы второго основаны на интуиции и поэтическом воображении.

Наши встретили перевод "Гамлета" Лозинского огнем критики. Их больше всего не устраивала эквилинеарность перевода, стремление переводчика отразить эпоху и возраст языка, терпкий привкус шекспировского времени. Нашим больше импонировала вульгарно-социологическая интерпретация А. Радловой:

Анна Радлова правильно поступила, что не пошла в "обитель"

архаизмов, а перевела Шекспира ясным, живым русским языком. В этом...

заключается одна из черт, отличающих перевод А. Радловой от...

перевода Лозинского.

А вот как оценила перевод Лозинского "не-наша" А. Ахматова:

Теперь совсем не понимающие Лозинского люди могут говорить, что

перевод "Гамлета" темен, тяжел, непонятен. Задачей Лозинского в данном

случае было желание передать возраст шекспировского языка, его

непростоту, на которую жалуются сами англичане.

Пастернак всю жизнь был обуреваем, ошеломлен Шекспиром - его стихией, творческим началом жизни. Шекспировская тема проходит через все его творчество: от стихотворения "Шекспир" (1919) до "Гамлета" (19461952), от "Марбурга" (1915) до незавершенной "Слепой красавицы". Пастернак перевел семь пьес Шекспира, но, главное, всю жизнь пытался разгадать его тайну, тайну предела человеческих возможностей.

В своих шекспировских переводах Пастернак не ставил цель модернизировать Шекспира. Наоборот, в его задачи входило подчеркнуть "глубину познания исторических характеров, полифоничность письма, взрывы образности, геологические срезы реальной жизни, пласты языка".

От перевода слов и метафор я обратился к переводу мыслей и сцен.

Шекспир был близок российскому духу не только трагедией шекспировского размаха, не только мощью человеческого насилия и зла, но и главным гамлетовским вопросом - to be or not to be, который на гигантских пространствах так и не удалось разрешить по сей день...

Пророк земли - венец творенья,

Подобный молньям и громам,

Свои земные откровенья

Грядущим отдавал векам.

Толпы последних поколений,

Быть может, знать обречены,

О чем не ведал старый гений

Суровой Английской страны.

Но мы, - их предки и потомки,

Сиянья их ничтожный след,

Земли ненужные обломки

На тайной грани лучших лет.

Русские символисты и модернисты всегда видели в Шекспире родственную душу, художника-символиста, пишущего средневековые мистерии. Леонид Андреев был драматургом-модернистом шекспировского размаха. Возможно, ему не хватало шекспировской широты, но их глубины соизмеримы. В. Брюсов одним из первых отметил условность шекспировского театра, сближающего его с Л. Андреевым.

Древние эллины, обладающие тонким художественным чутьем,

заставляли актеров играть на фоне подлинного здания. Во времена

Шекспира актеры играли на фоне ковров и занавесок, которые и не

выдавались ни за что иное. Ни зрителям античного театра, ни зрителям

театра шекспировского не составляло труда силою воображения

представить и Скифию, край земли, где приковывают к скале Прометея, и

облака, куда перенес место действия Аристофан в "Птицах", и все те

дворцы, хижины, прибрежье, леса и горы, которые с синематографической

быстротой сменяются в трагедиях Шекспира. Попытки, сделанные

некоторыми немецкими и русскими театрами, играть Шекспира и античные

драмы на двойных сценах, а также опыты французских открытых театров

с неподвижными декорациями показали, что и для современного зрителя

такое усилие воображения нетрудно. После явной неудачи всех

"реалистических" и quasi-"условных" постановок пора решительно

обратиться к приемам театра античного и шекспировского. Только тогда

мы вернем искусство сцены тому, кому оно принадлежит по праву,

художественному творчеству артистов.

А. Белый считал шекспировскую драматургию игрищем человеческой фантазии, вымыслом, проверяющим жизнь.

Образы вымысла, как вампиры, пьют кровь жизни - и вот они рядом с

вами - Лир, Офелия, Гамлет!.. Попробуйте вычеркнуть из вашей жизни

Гамлета, Лира, Офелию, и станет беднее ваша жизнь. А между тем и Лир,

и Офелия только призраки. Творческая идея становится для вас жизнью

более ценной, нежели данная вам жизнь. Почему это так? Не потому ли,

что вы спали глубоким сном, а вымысел разбудил вас к жизни.

Д. Мережковский считал Шекспира слишком свободным для России и потому неспособным воздействовать на закабаленный русский народ. В поэме Мережковского "Вера" в ответ на слова героя, что за ним - весь Запад, вся наука, Шекспир и Байрон, имярек яро возражает:

Старый хлам!

Есть многое важней литературы:

Возьми народ, - какая свежесть там,

Какая сила! Будущность культуры

Принадлежит рабочим, мужикам...

Эстетика - черт с нею!.. Надоела...

Нам надо пользы, и добра, и дела.

Да, это так: хотя все, о чем писал Шекспир, ни к кому не относится в такой мере, как к нам, пока мы не искореним собственное хлыстовство, Шекспир не сможет нас ничему научить, как не может научить история, культура и весь наш горький опыт. Время российского Шекспира все еще впереди...

Не могу не сказать несколько слов о "передовом шекспироведении". Не хотелось бы быть всеотрицателем, но идеология оставила свои грязные пятна даже на творчестве лучших... Вот почему А. Бартошевич мне ближе эрудита А. Аникста, а Киасашвили - Морозова и Смирнова. Фриче был прямолинейней и честней... Но это - уже другой разговор.

ШЕКСПИР И ПУШКИН

Но что за человек этот Шекспир? Не могу прийти в себя! Как

мелок по сравнению с ним Байрон-трагик!

Пушкин

Знакомство Пушкина с Шекспиром произошло весной 1824 года во время пребывания в Одессе - именно тогда в его переписке впервые появилось это имя. Шекспир вошел в творческую жизнь Пушкина вместе с Данте и Кальдероном, и с этого момента Пушкин узнал, что европейская культура не исчерпывается французской. Исследователи пишут о внутреннем переломе, пережитом поэтом после знакомства с этой мощью. С жизнью Шекспира Пушкин знакомился по знаменитой книге Гизо, воспринятой им как "манифест нового направления в искусстве".