Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди - Олег Агранянц

Помню делегацию из двух человек — известного кинорежиссера И. Гостева и молоденькой актрисы Е.Ц. Когда они сидели рядом со мной в президиуме, я ясно различал запах спиртного. «Как он будет выступать!» — подумал я. Оказывается, я ошибся. Кинорежиссер был совершенно трезв. А вот молоденькая актриса… «Она с собой каждое утро берет четвертинку», — рассказала мне потом переводчица, которую я прикрепил к ней.

516. Бойцы самого невидимого фронта

Прошлый торгпред Аристарх Трофимов был моим другом. Как-то получилось так, что с первых дней моего приезда в Тунис мы с ним заключили нечто вроде договора о дружбе и ненападении и позже четко его придерживались вплоть до его отъезда. Его жена, эстонка, была прекрасной хозяйкой, у которой женам было чему поучиться, и мы, как тогда говорили, «дружили семьями». Посол из кожи лез вон, чтобы натравить нас друг на друга, но ничего не получалось.

Потом приехал другой торгпред. Знал я о нем понаслышке. Он был начальником моего друга в Министерстве внешней торговли. Лет пятнадцать назад этот друг хотел пристроить меня в министерство, а тот наотрез отказался и сказал, что не хочет меня брать из-за «плохих характеристик». Характеристики и правда были неважные.

Посему теперь, на радость посла, критика со стороны парткома, то бишь меня, в адрес торгового представительства потекла рекой. Я возмещал упущенное. Однажды на совещании в парткоме я сказал торгпреду:

— Из вашего аппарата получилась бы хорошая шпионская бригада. Вы не оставляете следов своей деятельности.

Действительно, за последние четыре месяца товарооборот торгпредства был равен нулю. Сорок четыре бездельника купили товара на нуль долларов и продали на нуль.

После этого торгпредовцев стали звать «бойцами невидимого фронта».

517. Особый акцент

Консул Юра Рощин, он же полковник Рощин, старший посольской группы ГРУ (Главного разведывательного управления Советской армии), слыл жизнелюбом, любил западные фильмы про советских шпионов и совращавших их коварных блондинок. После каждого такого фильма он жаловался мне: «Двадцать лет работаю шпионом, а за это время ни одна даже самая завалящая блондинка не пыталась меня соблазнить».

Если с кагэбэшниками мы, посольские, поддерживали вполне сносные отношения, то грувцы почти всегда жили особняком. Рощин, пожалуй, был единственным исключением. Он объяснял мне:

— У нас особое положение. Если чекист проколется, его отправят в Москву во Второе главное управление, и он будет ловить шпионов в Москве. Если наш проколется, его отправят в воинскую часть куда-нибудь за Полярный круг, и вовек ему в городе не жить.

Если кагэбэшники практически не скрывали от нас, дипломатов, свою «ведомственную» принадлежность, то грувцы свои связи с «Аквариумом» (штаб-квартирой ГРУ в Москве) держали за семью замками. Бывало, им удавалось вводить в заблуждение даже дипломатов. Говорили они по-французски с каким-то особым акцентом. Мне рассказывали, что акцент этот они получили от преподавателя их высшей школы. Я всегда удивлялся, как их не вылавливают из-за этого акцента. А может, вылавливают?

518. Холуйство как смысл жизни

— Я к нему прикоснулся, — со сверкающими от счастья глазами поделился со мной радостью первый секретарь посольства Коля Грибков.

В Тунисе тогда находилась делегация во главе с кандидатом в члены Политбюро Петром Демичевым. И прикоснулся Коля к Демичеву.

Я ему объяснил, что даже члены Политбюро — просто люди, и еще в Библии сказано: не сотвори себе кумира. Но на Колю это не действовало:

— Как ты не понимаешь! Он живет в другом мире. Он почти полубог.

Однажды Коля провожал в тунисском аэропорту заведующего отделом А. А. Шведова. Подходя к трапу самолета, Шведов обернулся и помахал ему рукой.

— Он мне помахал рукой! — Колиному счастью не было предела. — Он помахал мне рукой!

Потом он повернулся к заведующей канцелярией Марине Суховерховой, молодой красивой девушке, за которой, кстати, ухаживал, и — уж верьте или не верьте — восторженно признался:

— От радости я чуть было не описался.

Я работал в различных учреждениях, много видел холуев, но таких холуев, как в советском МИДе, не встречал нигде.

519. Шутка резидента

— Нам с тобой надо жить в дружбе, — сказал мне однажды резидент. — Если ты захочешь сделать мне неприятность, ты можешь написать в Москву, ну, скажем… что я сожительствую с какой-нибудь секретаршей. Тебе, конечно, не поверят, но меня на всякий случай отзовут и не будут выпускать за границу года два-три. Но и я могу тебе сделать неприятность. Могу написать в Москву, что ты носишь бумаги в американское посольство. Мне, конечно, не поверят, но тебя отзовут и тоже не будут выпускать за границу года два-три. Так что нам надо держаться друг друга.

В каждой шутке есть смысл, особенно в шутках полковника КГБ. Смешнее всего было то, что я, получив приглашение от тети приехать к ней в Новый Орлеан, за день до беседы с резидентом интересовался у американского посланника визой в США, а он сожительствовал — и я это знал — с секретаршей торгпредства.

12.3. От «вав» и Либермана к пустышке Горбачеву

520. Омерзителен и трагически туп

Александр Зиновьев как-то спросил меня:

— Вас ностальгия не мучит?

— У меня есть прекрасное средство простив ностальгии, — ответил я. — Антиностальгин, — и вытащил из стола портрет Горбачева.

— Омерзительная личность, — согласился философ.

— Одна из самых мерзких личностей конца века, — добавил я.

— И трагически туп, — закончил разговор Зиновьев.

521. Первое знакомство с Горбачевым

В первый раз я увидел Горбачева в работе во время совещания в ЦК КПСС.

В последний день ждали Андропова. Мы собрались в малом зале политбюро. Ждали около часа. Потом появился С. В. Червоненко, заявил, что «Юрий Владимирович заболел, текст его доклада прочтет Горбачев», и добавил:

— Михаил Сергеевич будет замещать Юрия Владимировича по основным вопросам.

С того дня Андропов на публике больше не показывался. А через неделю был сбит корейский самолет. Военные врали членам политбюро. Горбачев справиться с ними не мог. И снова всплыла фигура Константина Черненко.

Горбачев шустро прочел доклад, бойко отвечал на вопросы. В кулуарах беседовал с нами. Надо признаться: он тогда произвел на меня хорошее впечатление. Я сказал сидевшему рядом со мной заведующему отделом ЦК Леониду Замятину:

— А он неглуп.

— Не торопись с выводами, — ответил мне опытный дипломат.

522. Миром уже нельзя

В последнюю мою поездку в Москву мой старый приятель Борис Чугин, тоже бывший секретарь райкома комсомола, пригласил меня поужинать с его друзьями, руководителями крупных московских автохозяйств. Я слушал их мнения о положении в стране.

— Теперь наши шоферы свободные. Хотят — работают, хотят — нет. Парткома нет, в такси девок трахают, жены по привычке к нам жаловаться приходят, а мы им: свобода теперь. КГБ не боятся — валютой спекулируют, баб иностранцам в открытую продают. Все бы хорошо, да вот выпивать запретили. Ты представляешь, что это такое: свободный мужик, а нельзя пить?

— И что дальше? — спросил я.

— КГБ и военные должны взять власть. Миром уже нельзя.

523. Невозвращенцы и извращенцы

Владлен Кутасов, которому я обязан превращением из клерка Государственного комитета по науке сначала в секретари райкома комсомола, а потом во вторые секретари посольства в Алжире, был очень идейным коммунистом. Меня удивило, когда в 1985 году на праздновании его шестидесятилетия он отозвал меня в сторону и сказал:

— Ты знаешь иностранные языки и бываешь за границей. Раньше тех, кто не возвращался из-за границы, называли «невозвращенцами», а теперь тех, кто возвращается, — «извращенцами». Понял?

524. Три буквы и коллективизация

В Москве я встретил старого знакомого К. Прямого, доктора философских наук.

— Как Горбачев? — спросил я.

— Как все остальные! — ответил он. — Брежнев, Черненко, Андропов… Ну какие они коммунисты! Паразиты на идее! Настоящим коммунистом был Ленин. Он отдал рабочим заводы, землю крестьянам и не собирался проводить насильственную коллективизацию. Он писал: «кооперирование должно быть постепенным, и переходить от низших форм кооперации к высшим следует, организуя превращение единоличного крестьянского хозяйства в общественное». Организуя. Сталин изменил в словах Ленина всего лишь несколько букв. Вместо «организуя» напечатали «организовав» и начали ссылаться на Ленина. Организовав. То есть, если, по Ленину, строительство социализма должно проходить одновременно с коллективизацией, то, по Сталину, сначала коллективизация, потом социализм. То есть без коллективизации социализм невозможен. И начали коллективизацию. В те годы пели такую частушку: