Чаша цикуты. Сократ - Анатолий Домбровский

   — Ты произнёс прекрасную речь, — сказал Сократ. — Ты одержал победу при Эгоспотамах, ты вошёл в Афины, ты отправил в сокровищницу Дельфийского храма богатые дары, в твою честь воздвигаются алтари и сочиняются гимны, словно ты Бог, а самосцы учредили праздник, который назвали Лисандриями. Боги благосклонны к тебе. Да и сам ты, как я уже сказал, почти Бог. Но, обретя такой дар, почему ты так жесток с людьми, Лисандр? Теперь нет войны, но ты убиваешь. Убиваешь всех, кто неугоден тебе, и всех, кто неугоден твоим друзьям. На какой алтарь ты швыряешь эти жизни? Жизнь Алкивиада — в их числе. Ты легко добился бы, чтобы наши олигархи объявили Алкивиада изгнанником, каким он уже, в сущности, и был. Твой союзник Фарнабаз никогда бы не дал Алкивиаду войско. Так он навеки затерялся бы в чужих землях, если бы Афины не позвали его обратно, ведь судьба переменчива. Но твой друг Критий попросил тебя убить Алкивиада, своего брата, и ты в угоду ему, завистнику и трусу, это сделал. Победив при Эгоспотамах, ты исполнил желание богов. Но, убив Алкивиада, ты исполнил желание ничтожества, Лисандр.

   — Жаль, что здесь нет Крития. Он наверняка растерзал бы тебя, Сократ. Но скажи мне, сам ли Критий сказал тебе о том, что я убил Алкивиада по его желанию?

   — Он не отрицал этого, — ответил Сократ.

   — Ах, не отрицал! — возмутился Лисандр. — Ах, он не отрицал! Как это мудро и смело! Он выразил желание, а я убил! Он сказал, а я сделал! Так? — Лисандр остановился перед Сократом, и его рука снова легла на рукоять меча.

   — Увы, — сказал Сократ. — Так и получилось.

   — И кто же из нас более виноват? — Лисандр шумно вдохнул и выдохнул через нос. — Я или Критий?

   — Дождевая капля упала на висящее яблоко, яблоко сорвалось с ветки и, падая, убило пчелу. Разве кто-нибудь станет утверждать, что капля убила пчелу? Все скажут, что пчелу убило яблоко, — ответил Сократ.

   — А капля ни в чём не виновата?

   — Если бы удалось доказать её намерения, — пожал плечами Сократ. — Боюсь, что о ней никто и не вспомнит. К тому же она исчезла...

   — Поэтому Критий тебя отпустил? Его слова исчезли, как дождевая капля? Осталось только яблоко и убитая пчела?

   — Ты сам это говоришь, Лисандр. Стоит ли мне переубеждать тебя в этом? Капля исчезла. Остались яблоко и пчела...

   — Подожди, — сказал Лисандр. — Подожди, мудрец. Капля, кажется, не исчезла, — он отошёл к плетёной корзине и пнул её ногой. Корзина, вертясь, заскользила по полу и остановилась в двух шагах от Сократа. Лисандр подошёл к ней, вынул меч и принялся, поддевая его концом свитки, разбрасывать их по полу. Один из свитков угодил в жаровню с углями и загорелся.

   — Не жалко? — спросил Сократ. — Не он ли та самая капля?

   — Не он, — ответил Лисандр. — Вот! — На мече его повисла спираль из папирусной ленты. — Вот это и есть капля. Но нет моей скиталы, — он огляделся по сторонам. — Да, нет скиталы: все мои вещи уже на триере, и только этот мусор остался здесь. Жаль, что ты не можешь прочесть письмо Крития. Но ты можешь убедиться, что буквы написаны его рукой: ведь ты помнишь руку своего ученика, не правда ли? — Лисандр снял с меча папирусную ленту и протянул её Сократу. — Взгляни.

   — Да, это рука Крития, — сказал Сократ, распрямив ленту. — Он отличный каллиграф. Но прочесть ничего нельзя — буквы не складываются в слова.

   — А тебе очень нужно? — усмехнулся Лисандр, опуская меч в ножны.

Нс знаю. Но ты так старался — пинал корзину, ковырялся в ней мечом, потерял время, говорил, что найдёшь каплю, — и всё напрасно? Как это можно прочесть? — спросил Сократ, притворившись, что не знает секрета скиталы.

   — Догадайся сам, — ответил Лисандр. — Ведь ты философ и, насколько мне известно, отмечен оракулом как самый мудрый человек Эллады. — В словах Лисандра язвительности было больше, чем отравы в змеином яде. — Постарайся, прочти.

   — Ну что ж, — согласился Сократ. — Если боги помогут мне и если ты дашь мне время.

   — Время я тебе дам, — ответил Лисандр. — А вот помогут ли тебе боги, это мы скоро узнаем. Оставайся здесь, — сказал он и, нагнувшись, собрал в корзину разбросанные но полу свитки. — А когда я вернусь, ты прочтёшь мне письмо Крития. Не пытайся бежать, — предупредил он. — Это бессмысленно. К тому же наш разговор не окончен. — Лисандр ушёл, унося с собой корзину.

Сократ вынул из-за пазухи похищенную им у Крития скиталу Лисандра и намотал на неё папирусную ленту.

«Критий — Лисандру, — прочёл он на скитале. — Власть Тридцати не может быть упрочена, пока жив Алкивиад, который склоняет на свою сторону Фарнабаза и собирает войско. Завоевания Спарты в той же мере остаются под угрозой. И потому разумно было бы избавиться от Алкивиада любым способом. Фарнабаз прислушается к твоему требованию, Лисандр. Медлить нельзя: к Алкивиаду сбегутся все наши враги. И потому прошу тебя: действуй».

Прочитав письмо трижды и убедившись в том, что он запомнил его слово в слово, Сократ снял со скиталы папирус и выбросил её за окно, рассудив, что она ему больше не понадобится, а способ, каким прочитано письмо, он продемонстрирует Лисандру на указательном пальце.

Лисандр вернулся в плаще и шлеме. Уставился на Сократа тяжёлым взглядом и спросил:

   — Прочёл?

   — Да, — ответил Сократ, наматывая папирусную лепту на указательный палец. — Боги помогли мне, Лисандр. Мой палец оказался не толще и не тоньше твоей скиталы. Смотри. — Он подошёл к Лисандру и показал ему, как сложились в слова буквы на папирусной ленте, намотанной на палец. Там были только начальные слова строк, так как вся лента на пальце не умещалась. Первое слово — имя Крития — читалось полностью.

   — «Критий — Лисандру, — произнёс Сократ по памяти. — Власть Тридцати не может быть упрочена, пока жив Алкивиад...»

   — Не может быть! — поразился Лисандр. — Ведь это же чудо, Сократ!

   — Может быть, — сказал Сократ, возвращая Лисандру письмо Крития. — Но чуда нет. Есть игра случая. Ведь мы же не удивляемся, когда выигрываем в кости. Так и здесь. И если ты удовлетворён беседой со мной, позволь мне уйти. — Сократ сделал шаг вперёд, но Лисандр загородил ему дорогу.

   — Уйти?! — сказал он. — И унести в своей голове такую тайну?

   — Но я не могу уйти без головы, Лисандр, — ответил с улыбкой Сократ. — Во всяком случае, прежде это никому не удавалось. К тому же ты сам хотел убедить меня в том, что в гибели пчелы виновата дождевая капля.

   — Конечно. И капля, и дождь вообще, и то, что яблоко было зрелым и едва удерживалось на ветке, и то, что пчела оказалась под яблоней. Время, Сократ, время! Было время дождей, время созревания яблок, время сонливости пчёл. А временем распоряжаются только боги. Разве не так, Сократ?

   — Ты прав, Лисандр, — согласился Сократ. — Временем распоряжаются боги. И потому, очевидно, всё, что ни делается, происходит по воле богов.

Лисандр прошёлся по комнате, вернулся к Сократу и сказал, глядя ему в лицо:

   — Убирайся. Видно, тебе суждено жить долго. А я умру не по твоей воле, что бы ты обо мне ни думал. Кстати, я тоже — только капля, как и Критий. И Фарнабаз — капля. Алкивиада убили Багой, брат Фарнабаза, и Сузамитр, его дядя. Они метали в него копья и стрелы. Прощай, Сократ.

   — Прощай, Лисандр, — Сократ коснулся рукою его груди и добавил: — Люди свободны в выборе своих поступков. И все награды, как и наказания, получают только от людей.

   — А что же боги? — спросил Лисандр.

   — Не верь поэтам, — ответил Сократ. — Поэты придумали богов, а философы обнаружили душу. Она равна богам. Только её мы и слышим.

VII

Дома, в саду, сидя у кучи тлеющих листьев, подожжённых Ксантиппой, Сократ ковырялся в них время от времени палкой, подгребая их к огню, и грустно размышлял о том, чего же он добился, подвергая себя смертельному риску. Да, теперь он знает, кто убил Алкивиада. Вернее, убедился в том, о чём знал или догадывался раньше. Эта цепочка — Критий, Лисандр, Фарнабаз и его подручные — была очевидной, кажется, и тогда, когда он впервые услышал о гибели Алкивиада. И что это за знание, которое приходит сразу, едва лишь ты задаёшь себе вопрос о событии, свидетелем которого ты не был и не мог быть? Не означает ли это, что все ответы заведомо содержатся в душе вопрошающего? Обращаясь к собеседнику, человек обращается к себе. И куда бы он ни смотрел, он смотрит прежде всего в себя. Чем пристальнее он вглядывается в то, что лежит за его пределами, тем явственнее обнаруживает нечто в себе самом.

Потому-то и начертано на одном из камней Пифийского храма: «Познай самого себя».

Сильным не нужна истина, так как они полагают, что всё достигается силой. Хитрым, изворотливым она также не нужна, потому что они пытаются достичь всего обманом. Глупым она просто недоступна, так как её место в их душах занимает глупость. Злые отворачиваются от истины. Легкомысленные гоняются лишь за удовольствиями. Доверчивые следуют тому, что им внушают. Фанатики ничего не исследуют, потому что их разум скован страстью и молчит. Отчаявшиеся полагаются на волю случая или на оракулы богов. Фаталисты ничего не знают и убеждены, что никто ничего не знает о своей судьбе. А между тем людские души укрепляются и живут только истиной. Она-то и есть суть, достоинство и богатство души. Из всего существующего бессмертна только истина.