Четыре сокровища неба - Дженни Тинхуэй Чжан

цыпленок на пару́ с имбирем и наваристый лаохотан – суп, который Нам варил несколько часов. Когда взойдет луна, мы будем поклоняться ей и отгонять зло, запуская салюты на улице. Нам и Лам в хорошем настроении, напились сливового вина и раскраснелись.

Нельсон тоже здесь.

Нам откупоривает еще одну бутылку сливового вина и льет его в наши стаканы.

– Без вас двоих, – говорит он, его лицо такое красное, что кажется горячим на ощупь, – не знаю, как бы мы с Ламом это сделали. Мы рады, что вы двое здесь.

– Да, – объявляет Лам, поднимая стакан. Вино сделало его взволнованным и ласковым, совсем не тем суровым человеком, который ходит, пряча лицо в бухгалтерской книге. – Еще на тысячу лет! Процветания и удачи в Айдахо!

Мы с Нельсоном смеемся, тоже поднимая бокалы. Мне кажется, это самое близкое к той семье, что я имела. На мгновение я подумываю разбудить Линь Дайюй, показать ей, как может выглядеть семья. Ей хотелось бы знать. Но прежде чем я успеваю это сделать, Нам отодвигает свой стул от стола и встает.

– Смотрите, – восклицает он, указывая в окно. Вышла луна.

На волне сливового вина мы вырываемся наружу и обрушиваемся на притихшую улицу. Уже почти полночь. Черные витрины «Товаров Фостера» смотрят на нас с неодобрением. Нам поджигает и устанавливает первую хлопушку.

– Пять, четыре, – считает Лам. Мы возвращаемся в магазин, громко шепчась, как дети, надеющиеся, что их поймают.

– Три, – говорит Лам. Нельсон щиплет меня за руку, и я в шутку бью его в ответ.

– Два, – говорит Лам всем своим телом.

Нам вскакивает на ноги, сцепив руки под подбородком.

– Один.

Взрыв, затем хлопок. Салюты щелкают и полыхают, а затем взрываются оглушительными хлопками. Каждый из них – крошечная звезда, которая раскалывается и улетает, чтобы присоединиться к Чанъэ на Луне. Нам ликующе кричит, затем выбегает, чтобы поджечь еще одну хлопушку, затем еще одну, пока вся улица, весь мир не наполняется разноцветными звездами. Я задумываюсь, не перебудили ли мы кого-нибудь. Мне все равно.

Я смотрю на Нельсона. Он улыбается так, как улыбаются люди, когда думают, что никто на них не смотрит, когда улыбка ничем не скована и невесома. Его тяжелые от вина веки удобно прикрыты.

– Ты можешь расслабиться, Джейкоб, – говорит он, когда замечает, что я смотрю на него, и я осознаю, что даже в этот момент невероятного счастья, даже зная, что Джаспер мертв, я все еще напряжена, потому что приучилась к этому с тех пор, как меня отправили в Чжифу на телеге. Но Нельсон ничего этого не знает. Нельсон знает только человека, которого видит сейчас. Он отходит от меня и бежит к хлопушкам, прыгает рядом с ними и кричит, бешено размахивает руками, как будто может поймать ветер и улететь. Лам, так редко поддающийся излишним эмоциям, присоединяется к нему, его лицо обращено к небу. Нам продолжает бросать петарды и поджигать их. Я смотрю на них троих из магазина и улыбаюсь так же, как Нельсон.

– Давай, Джейкоб, – кричит Лам. В свете петард его словно обмакнули в оранжевую краску. Я выхожу наружу, чтобы присоединиться к ним. Нельсон хватает меня за руку и трясет. Я с улыбкой позволяю ему это. Наше письмо скоро попадет в «Шесть компаний», так что сегодня вечером мы можем чувствовать себя непобедимыми. Он запрокидывает голову к небу и воет, и я делаю то же самое, закрывая глаза и отправляя свой голос куда-то далеко, желая выпустить все, что прячется внутри: каждое мгновение, когда я была напугана, унижена или повержена – и может быть, даже освободить Линь Дайюй. Я отпускаю все это, надеясь, что место будет занято чем-то другим.

Когда мы ложимся спать этой ночью – Нам достает подстилку для Нельсона, который слишком много выпил и не может идти домой, – наши животы наполнены больше, чем за последние несколько месяцев. Нам и Лам, спотыкаясь, идут в свою комнату, не удосужившись сначала помыть ноги. Нельсон ложится рядом с сушеной хурмой, а я наблюдаю за ним из коридора. Даже в темноте он чувствует, что я смотрю на него.

– Я рад, что ты приехал сюда, Джейкоб, – говорит он. – И рад, что ты все еще здесь.

Я так много хочу ему сказать, но не могу. Вместо этого я жду, пока он уляжется под одеяло, прежде чем возвращаюсь на свою кровать. Петарды не прекращают свой танец, даже когда я закрываю глаза.

3

Я слышу стук первой. На мгновение кажется, что я проспала. Магазин должен быть уже открыт и работать. Но затем я слышу суетливый разговор Нама и Лама из их комнаты, и понимаю, что они только что проснулись, как и я.

Я натягиваю штаны, пытаясь заглянуть под рубашку. Убедиться, что грудь все еще стянута и не выпирает. К тому времени, как я выхожу в коридор, Нам и Лам уже опережают меня.

Стук продолжается, теперь он громче.

Нам спрашивает Нельсона, что это такое. Нельсон отвечает с пола, голос у него сонный. Затем я слышу, как открывается входная дверь. К шуму присоединяется другой, более низкий голос. Я уже слышала его раньше. Нам и Лам замолкают, а потом резко начинают кричать. Я прислушиваюсь к голосу Нельсона, но не слышу его. Выхожу из коридора на утренний свет.

Нельсон, Нам и Лам собрались у двери. Низкий голос принадлежит шерифу Бейтсу, которого я не видела с момента его первого визита в магазин после протестов. Он выглядит так, будто не спал много часов.

Я пытаюсь подойти поближе, спотыкаюсь и хватаюсь за полку, чтобы не упасть. Шум пугает шерифа Бейтса, и его рука быстро скользит по боку. Он достает блестящий черный предмет, в котором я узнаю пистолет. Я слышу щелчок, слышу, как Нельсон резко вдыхает.

– На землю! – кричит шериф. Он направляет на меня пистолет.

Нам и Лам теперь молчат, подняв руки к потолку. Нельсон падает на землю первым, прижимаясь грудью к полу. Нам и Лам следуют за ним. Я не опускаюсь на землю. Я не понимаю, что происходит, и почему шериф Бейтс направляет на меня пистолет.

– Я сказал, на гребаную землю!

– Джейкоб, – говорит Нельсон.

Нет времени разбираться. Я поступаю, как остальные, и опускаюсь вниз. Деревянный пол холодный. Прошлой ночью, пьяные и усталые, мы все забыли подкинуть дров в печку.

Скрипит дверь, затем шериф Бейтс кричит кому-то снаружи. Я боюсь поднять голову, чтобы посмотреть. Я слышу, как дверь снова открывается, затем звук множества тяжелых