Крылья - Элина Градова

ремень тебе не предложу! Да и смысла не вижу, можешь исполосовать, всё равно, не почувствую! А если убьёшь, ещё и благодарен буду!

— Хрен тебе! — соображаю на ходу, гнев аж через уши сыплется, но я в ударе, — у меня получше есть для тебя наказание!

— Ну-ка, удиви! — загорается, глаза стальные, злющие!

Подскакиваю к нему, хватаю его белую гриву в пригоршню, дёргаю на себя и прижимаю свои губы к его. Он не хочет меня целовать, рот сжат, как камень.

— Врёшь, я тебя расшевелю! — отбрасываю его голову на подушку. Потом меняю положение кровати, приподнимаю, подкладываю под спину ещё одну подушку, дополнительно.

— Хорошо сидишь?

— Нормально, — недоумевает.

— Хорошо меня видишь? — отпрыгиваю в центр комнаты.

— Прекрасно, — ухмыляется.

— Вот, значит, и будешь смотреть, как я сейчас сюда санитара приведу… Тут есть крепкий парень, спортивного телосложения, смазливый такой. Давно глазки строит. Я знаю эту породу, только помани!

— И, что? — смотрю, прищурился, понял, куда клоню.

— А, то, что раздену его прямо перед тобой, — давай, давай злись на меня! Хоть, что-то! Я тебя в гневе ещё не видела ни разу, — а потом сама разденусь! Вот так! — начинаю раздеваться и вправду. Медленно, соблазнительно, насколько могу, стервозно. И Сержа не упускаю из поля зрения. Вижу, что по мере моего разоблачения, его глаза наливаются знакомой чернотой, очень знакомой! В конце концов, из одежды на мне остаётся бюст и, что-то типа трусов, так, одно название из трёх верёвочек. И да, ещё чулки! Я по-прежнему верна себе, с эльфом никаких колготок…

— Что не веришь? — задираю его дальше.

— Не-а, — бедняга, хоть бы головой мотнул, — только из глаз искры.

— Ну, так, смотри и облизывайся! На это ещё способен?! — завожу руки за спину, нахожу застёжку бюста, — кстати, того парня, кажется, тоже Сергеем звать, — бросаю, как бы невзначай, — так, что можешь представлять, что к тебе обращаюсь, если в порыве страсти имя его кричать буду! Сама высовываюсь в коридор, так что он меня теряет из вида, громко распахиваю дверь, потом притворяю тихонько, но чтобы он не услышал, и ору,

— Серёжа! Будь другом, зайди! Будет интересно! — возвращаюсь, лифчик в руках уже и…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Стерва! — вместе с этим словом, выплюнутым, как пуля, в меня летит чашка с утренним кофе! Я даже не увёртываюсь, потому, что офигеваю! Мой ангел, больше смахивающий сейчас на разъярённого демона, сидит, свесив ноги с постели, упершись в неё руками! Раскрасневшийся, косматый, а из глаз молнии мечутся!

— Любимый! — кидаюсь к нему — ты смог! Ты, всё-таки, сумел!

— Ксень! — остывает, глядит на меня растерянно, а я вся в кофе и в типа, трусах, с чулками, без ничего более, ползаю перед ним на коленях, ноги щупаю,

— Чувствуешь? Что чувствуешь?

— Тебя! — сообщает радостно, порывается встать, но тут же со стоном оседает разочарованно.

— Не всё сразу, любимый, не всё сразу! — поднимаюсь к нему. Целую во всё подряд: глаза, нос, щёки, губы. Чувствую солёный вкус, это мои слёзы или его? Не понимаю…

Он тянется ко мне, осторожно касается, как в первый раз, не веря сам себе, не веря чуду, которое с ним произошло. Касайся, любимый, касайся! Как же я соскучилась по твоим рукам!

— Ксень! Ксень! — похоже, на радостях эльфа совсем заклинило. Ладно, пускай привыкает. Пересекаемся взглядами, я знаю эту магическую черноту, появляющуюся из центра зрачков, жаль, что полетать, не получиться, но поцеловаться-то хотя бы, можно! Хотя бы один раз, чтобы запомнить вкус твоих губ.

Оторваться не могу, что-что, а целоваться он не разучился, эта магия с ним навсегда. Это наш первый и последний поцелуй за прошедший месяц и за всю оставшуюся мне жизнь. Если бы он захотел, был бы не единственный и не последний. Но с эльфом не поспоришь, делает только то, что хочет. Зато, как! Таю, распадаюсь на микрочастицы счастья и удовольствия, не оторваться. Эта зависимость навсегда…

Минут через сорок я, наконец, собираю свою одежду, кое-как одеваюсь и бегу радовать мир! Сначала реабилитолога, потом звоню его маман беспокойной, потом своей, пусть порадуется тоже, потом Артурычу и Галине Михайловне…

* * *

Вскоре прибывает делегация: папа, мама и брат Архангельские, потом Артурыч. Среди всей суматохи мне удаётся умыкнуть Ирину Фёдоровну в оранжерею. Она упирается, но поняв, что не отстану, следует за мной.

— Мне надо с Вами поговорить, Ирина Фёдоровна, долго не задержу.

— Ну, хорошо, детка, — елозит от нетерпения в кресле, — я вся внимание!

— Мне надо уехать, — поражаю её в самое сердце.

— Почему? А Серёжа? — заводит она капризно.

— Скажем так, у меня есть на это свои мотивы, о которых я умолчу. У Сергея всё плохое позади, теперь он восстановится и без меня. Осталась одна проблема, которую Вы должны помочь мне решить.

— Что угодно, Ксения! Я Ваша должница! Всё, что попросите, обещаю исполнить! — клянётся Ирина Фёдоровна. Ведь она не знает, какую плату я с неё спрошу.

— Вы должны поменять своё отношение к сыну.

— Не понимаю, о чём Вы?

— Начните его просто любить. Любить безусловной любовью матери, а не издеваться, будто облагодетельствовали и имеете на это право!

— Да, как Вы смеете! — Ирина Фёдоровна наливается гневом прямо на глазах.

— Смею! Я не слепая! — затыкаю сразу, не давая ей развернуться, — Что Вы мне рассказывали? Взяли мальчика к себе? Приняли, как родного? Нет, Вы превратили его в раба, который Вам должен даже фактом своего существования! Вернитесь к истокам! Что сказала Светочка? Отдай ему свою любовь, которую приготовила для меня! А Вы периодически вскрываете ему вену, это я образно, конечно, и присасываетесь к ней, как вампир! Это не Вы его облагодетельствовали, а он Вас! Потому, что не отказывается, подкармливает эмоционально. А остальные видят и молчат! Их ведь, не трогают! И волки сыты, и овцы целы! Другой бы, будь послабее, давно в психушку загремел или сбежал, куда глаза глядят, а этот терпит! Не думайте, что он не понимает ничего, понимает всё намного лучше других! А Светочка Ваша, думаете, счастлива там! — тыкаю пальцем в небо, — когда Вы здесь