Р.А.Б. - Минаев Сергей Сергеевич

После очередной телепромывки мозгов прохожие озлобленно зыркали в нашу сторону, поливая нас матом. Время от времени подваливали группы безумных старух, визжавших: «Бездельники!» и кидавшихся в нас гнилыми овощами или яйцами. Всеобщий отток по домам не происходил только потому, что мы хотели собственными глазами увидеть лидеров Фронта и услышать, чем закончились переговоры. А главное, понять, что нам с этим делать.

В половине седьмого к месту сбора участников забастовки подъехала кавалькада из трех лимузинов и пяти милицейских джипов. Из первого лимузина вылез представитель картеля по связям с общественностью.

Из нашей толпы навстречу ему вышли Том и Загорецкий. Оказалось, что к нам хочет обратиться «совесть русского народа» известный писатель и философ Панкратий Куницын, а представители картеля и милиция приехали «удостовериться в его безопасности».

Минут через двадцать писателя, а по совместительству мессию, охрана под руки вывела из джипа и, окружив кольцом, повела к тому месту, откуда выступали перед нами лидеры Фронта. Вокруг охраны мельтешили журналисты. Зажегся свет ручных камер. Старцу предложили мегафон, но он помотал головой, расправил бороду, и принялся дребезжащим голосом вещать, тряся подагрическим руками и обстоятельно крестясь. Он говорил что-то о «лихой године», «общем пути», вспоминал Минина и Пожарского, которые победили кризис в семнадцатом веке, потому что русский народ не раскололся на части, а объединился. Он говорил о терпении, всепрощении и мировом договоре. О том, что нам, русскому народу, негоже уподобляться «шпане вроде антиглобалистов» и что только своим трудом мы можем преодолеть все напасти. Еще он брякнул что-то типа: «Не алкайте золота», но эта последняя фраза утонула во всеобщем свисте, скандировании «Вон по-шел!», и вопросах, какая у него теперь в картеле должность: «мессия-менеджер», «менеджер по общему пути» или «по лихой године»?

Я стоял достаточно близко от него и думал, что во времена Минина не было фондового рынка и никто не спекулировал акциями, хотя жулики были, конечно, и тогда. Еще я думал, почему теперь даже литераторы-мессии, которым бы бить челом в каменный пол своей кельи отшельника, предпочитают слепящей боли за судьбу Отчизны слепящий свет софитов и мягкие сиденья джипов. Отягощена ли данная ситуация мировой практикой или у нее чисто русские корни?

Трудно себе представить, чтобы Берроуз ездил на «спецномерах», Дилан Томас имел ксиву помощника члена палаты Общин, а Сэлинджер вел собственное телешоу, посвященное проблемам молодежи…

Ровно в семь вечера, в канун общего сбора, на Садовом кольце появилась первая колонна грузовиков с солдатами. Видимо, они прибыли решать проблемы молодежи в формате реалити-шоу…

…Том говорил глухим голосом, с ничего не выражающим лицом. Говорил долго и не по существу, ныряя в детали переговоров, рассуждая про политику СМИ, заверяя нас в том, что «государство никогда не пойдет на силовое решение вопроса с таким количеством народа на улицах». Ясно было одно: переговоры зашли в тупик. Картель готов на мелкие уступки – «но мы же здесь не для того, чтобы к нашей зарплате прибавили по сто долларов!» Видимо, и сто долларов были утопическими. Фронт выдвинул картелю ультиматум до двенадцати часов следующего дня. Фронт послал обращение в Госдуму. Забастовка освещается всеми международными СМИ. Не поддавайтесь на провокации! Не участвуйте в беспорядках! Нас более миллиона во всех городах России!. Аплодисменты, восторженные крики, свист, скандирование. Толпа снова завелась.

В его речи было слишком много патетики и слишком мало ответов. Что за ультиматум? И если картель его не примет, что делать дальше? Крушить офисы? Бутики? Весь город? Нас более миллиона… в этом и проблема. Миллион людей на улицах, не знающих что делать. Идти пить пиво?

Выступавшие сменяли друг друга, говоря все более зажигательно. Играла музыка. Лился алкоголь. Все опять были безумно радостны. В нашем положении ничего другого не оставалось. Грузовики все подъезжали и подъезжали.

Кто-то дернул меня за рукав. Обернувшись, я увидел Загорецкого, который манил меня пальцем в сторону памятника героям революции 1905 года.

– Где тебя носило, черт? – злобно спросил я, когда мы зашли за памятник.

– В переговорах участвовал! – Синяки под глазами Загорецкого достигли угрожающих размеров. – Думаешь, ты лучше выглядишь? – бросил он, заметив, как внимательно я разглядываю его изможденное лицо, покрытое трехдневной щетиной.

– Что происходит?

– Все решится завтра. У тебя сигареты есть?

– Что решится? – Я протянул ему пачку.

– Пошли прогуляемся. – Он оглянулся по сторонам и зашагал в сторону моста.

– Есть хочется, – констатировал я.

– Сейчас поедем в одно место, поедим.

– Может, расскажешь? – не успокаивался я.

– Руководство Фронта разделилось. Ясно, что корпорации после окончания срока действия ультиматума не сделают ни одной уступки. Видел, что по «ящику» передают? Менеджеры теперь главные враги народа.

Понятно, что эту тему будут прокачивать и дальше. В общем, мы сегодня вообще не продвинулись. Они теперь даже покупать нас не пытаются.

– То есть завтра в двенадцать все кончится?

– Том и его близкий круг настаивают на забастовке до победного конца.

– Он уже близко, – хмыкнул я, – люди начинают расходиться.

– Другая часть руководителей призывает к вооруженному сопротивлению.

– С ума, что ли, брякнулись? – Я забежал вперед и посмотрел ему в лицо. – Баррикады будем строить? Булыжниками в солдат кидать?

– Представляешь, что может начаться? Неоновые вывески погаснут, город в дыму, снайперы на крышах. Как в 1993-м, представляешь?

– Танки на мосту, горящий Белый дом, кучи трупов. Представляю.

– А что тебе терять?! – запальчиво крикнул он. – Или ты собираешься вернуться в офис? Покаяться? Или дворником работать? Нас миллион на улицах! Если заварится каша, будет еще больше. Это же революция!

– Послушай, ты курил, что ли? Или пил? – Я смотрел на мерцающие по берегам Москвы-реки огни и думал о том, что во всех этих домах живут люди, далекие от нашей забастовки. Люди, которые если и примкнут к какой революции, то только к «революции падения цен» в гипермаркете. Нас никто не поддержит. Мы никому не интересны. Мы проиграли…

– Я не пил, не курил и даже не ел. Революция. Мы можем сделать революцию. Мы должны. Ты не представляешь, с каким наслаждением я бы расстрелял всех этих лоснящихся миллионеров, весь этот кружок промышленников и предпринимателей! И никаких кризисов. Никаких кризисов! – Мне показалось, что Загорецкий говорит сам с собой. – Деньги соберем, оружия в городе навалом. Герилья. Армия в нас стрелять не станет. Все эти жирные сотрудники корпоративных служб безопасности сразу сдадутся. А главное, власть нам еще спасибо скажет за то, что смели всю эту шваль.

– Пятнадцать лет, – тихо проговорил я, – это в лучшем случае. В худшем – пожизненное.

– А ты что, разве не отбываешь пожизненное?! – вскричал он. – Тебе первый раз в жизни дали право решать за себя! Тебе и всем там, на площади! Город ваш, делайте с ним что хотите. Вас выпустили из тюрьмы! Решайте свою судьбу, бараны! Или ты опять хочешь «уволиться»? Игры закончились, неужели ты не понимаешь?! У революции нет отдела кадров, никто не подпишет «по собственному».

– Ты Ленин?! – заорал я в ответ. – Или Троцкий?! Посмотри на все эти дома! Там живут люди, которым твоя герилья на хер не нужна! – Я тряс его за плечи, развернув в сторону домов. – Когда ты будешь факелом гореть в машине, в бензобак которой попал снайпер, от тебя в лучшем случае прикурят, понимаешь? Никто не поддержит людей, у которых «средняя зарплата семьдесят тысяч рублей», а в руках автоматы. Ты им враг, Загорецкий! Не корпорации, не государство, а ты! Это ты виноват в кризисе, в том, что теперь подорожают хлеб, молоко и потребительские кредиты! Они сами вырвут у солдат оружие, чтобы завалить тебя, зажравшегося козла. Им это уже по телевизору объяснили.