Падение царского режима. Том 2 - Павел Щёголев

Председатель. Скажите, какую позицию занял Протопопов?

Беляев. — Он сказал: «ну, что же, я подчиняюсь». Вот как. Засим наступает минута психологическая, нужно принять какие-нибудь решительные меры. Если бы Протопопов был сменен давно… это нарыв, который заражал все тело. Конечно, было поздно. Но я скажу — ясно, разве арест этих рабочих в такую минуту, разве это своевременно сделано? Тем более принять такую меру… Я помню, в одном из этих заседаний, в субботу, я высказался, что, во всяком случае, я считаю, что теперь ни один министр — тем более государя нет — не должен принимать каких-нибудь мер, раз мы собираемся каждый день, без осведомления…

Председатель. — Когда была распущена дума?

Беляев. — В воскресенье, 27, утром они получили уведомление.

Иванов. — Так что 26 распущена?

Беляев. — Я приехал в Мариинский дворец, Макаренко был там в это время. Там находился в это время великий князь Михаил Александрович.

Председатель. — В Мариинском дворце, в 7 часов?

Беляев. — Да, может быть, и раньше. Тут как раз Макаренко мне сказал первый, что нельзя назначать главного военного прокурора.

Председатель. — Это он вам сказал?

Беляев. — Он мне сказал. Тогда я сказал — вы совершенно правы. Я согласен, но я его избрал, как благоразумного человека. Нельзя же всякого генерала назначать на пост министра внутренних дел, он вполне уравновешенный, честнейший человек. Тем более, что ожидали с минуты на минуту приезда государя императора. Я лично ждал. Вчера послали телеграмму об отставке всего совета министров. Засим я просил доложить Голицыну, что я приехал. Так как там был великий князь Михаил Александрович, меня просили подождать. Это продолжалось довольно долго. Часов в 8, через час, меня попросили. Там был великий князь. Голицыну я доложил относительно Макаренко, и он сказал: «Это безусловно нельзя». Я передал по телефону Хабалову — напечатать такое приказание. Он напечатал.

Председатель. — Что же было в заседании совета министров?

Беляев. — Я застал так: совет министров обсуждал события. Но, когда я приехал, я доложил мою точку зрения.

Председатель. — Протопопов там был?

Беляев. — Был, потому что при нем было сказано, что ему нельзя оставаться. Там был также великий князь Михаил Александрович. Тут мы перешли в кабинет: князь Голицын, великий князь, я, Родзянко и Крыжановский — 5 человек. Оказывается, великий князь обсуждал с князем Голицыным телеграмму, которую он должен был послать государю о том, что необходимо сию минуту, чтобы совет министров вышел в отставку. Мы тут обсуждали как и что, в какой форме редактировать. Засим великий князь со мной отправился на квартиру военного министра, чтобы по телефону непосредственно передать это начальнику штаба верховного главнокомандующего. Мы, кажется, приехали часов в 9. Пока соединяли, пока Алексеев подошел к аппарату, одним словом великий князь послал такую телеграмму, что события очень серьезные, необходимо, чтобы вышел в отставку весь совет министров и чтобы был назначен председатель совета министров, который сам избрал бы себе министров. При чем он сказал, что, может быть, его величество уполномочит его сейчас же это объявить.

Иванов. — Кого же назначить?

Беляев. — Он высказал, что, с своей стороны, он полагал бы князя Львова.

Председатель. — Чем же кончилась эта беседа?

Беляев. — Сказали, что через полчаса будет ответ. Действительно, через полчаса — через час прибыл ответ такой: «Благодарят за внимание, его величество выедет завтра, и сам примет решение» — значит, государь 28-го выедет из Ставки и 1-го приедет. Великий князь долго не мог уехать из моего дома, потому что как раз была стрельба вдоль Мойки. Наконец, около 2 часов ночи, уехал, даже позже. Стрельба успокоилась, он хотел поехать в Гатчино.

Председатель. — Значит, бывший государь воздержался ответить по существу?

Беляев. — Великий князь спрашивал, может быть он его уполномочит объявить, но он на это ответил определенно, что приедет сам и примет решение.

Иванов. — Кто давал ответ по телефону?

Беляев. — Генерал Алексеев.

Иванов. — Царь был в Ставке, а не то, чтобы с ним сносились?

Беляев. — Царь был в Ставке; а телеграф находится рядом с кабинетом.

Председатель. — Вам известно, к какому времени относится принятое в Ставке решение назначить генерала Иванова главнокомандующим войсками?

Беляев. — Я уже перед этим, кажется, получил эту телеграмму.

Председатель. — От кого?

Беляев. — От генерала Алексеева, что он назначается главнокомандующим. Да, совершенно верно, после того, как великий князь уехал, я отправился в Адмиралтейство, и утром во вторник как раз генерал Иванов говорил с Хабаловым по телефону.

Председатель. — Вы, значит, твердо припоминаете, что вам стала известна телеграмма Алексеева о назначении Иванова главнокомандующим до этой беседы по телеграфу великого князя Михаила Александровича?

Беляев. — Этого сказать я не могу.

Иванов. — Вы получили сведения о выезде государя, когда?

Беляев. — Это было в понедельник, а выехать он должен был во вторник и 1-го марта приехать.

Председатель. — Вы были помощником военного министра, вы заведывали некоторое время контр-разведкой, то-есть наблюдали за ней?

Беляев. — Нет. Она была в ведении генерального штаба. Но какая контр-разведка вас интересует?

Председатель. — Военная.

Беляев. — В действующей армии есть контр-разведка. Как вы знаете, был процесс Манасевича-Мануйлова, там генерал Батюшин, он никакого отношения ко мне не имел.

Председатель. — Какое вы имели отношение к контр-разведке в Петрограде?

Беляев. — Как начальник генерального штаба, с 1-го августа 1914 года по 2-е апреля 1916 года.

Председатель. — Вы, как имевший в своем ведении контр-разведку, знакомы с общими условиями организации контр-разведки. Что вам известно относительно существования в контрразведке отделения под лит. А?…

Беляев. — Решительно ничего неизвестно. В контр-разведке целый ряд органов, и я первый раз слышу о лит. А. Контр-разведка есть в главном управлении генерального штаба. Она обнимает обширный период и распространяется на пограничные полосы, например, Швецию, но в Петрограде — другая контр-разведка.

Председатель. — Кто у вас стоял во главе контр-разведки?

Беляев. — Генерал-квартирмейстер, затем начальник особого отделения.

Председатель. — Что значит — особое отделение?

Беляев. — Оно так называется, оно ведало вопросом разведывания и контр-разведкой. Наконец, непосредственно контр-разведкой ведал жандармский офицер, кажется, полковник Ерандаков; я его не любил, и, когда явилась возможность, назначил князя Туркестанского.[*]

Председатель. — Какая разница между предметами ведения особого отделения и тем, что ведал Ерандаков?

Беляев. — Задачи, которые ему давались главным управлением генерального штаба.

Председатель. — Вам было известно, что контр-разведка употребляется для внутреннего сыска?

Беляев. — Извиняюсь, что я так отвечаю, вы меня спросили, что делает Ерандаков. На самом деле он получал со стороны поручения. Я, например, знаю, что обо мне указывались такие факты, что странно, откуда они были известны. Я вообще одинокий человек, и вдруг узнается, что я до трех часов ночи занимаюсь, нигде не бываю. Кто об этом мог знать? Очевидно, спрашивают.

Председатель. — Откуда вы знаете, что про вас знают?

Беляев. — Военный министр Сухомлинов говорил мне это. Это от Сухомлинова исходило.

Председатель. — Скажите, что вам известно о рабочей организации при контр-разведке?

Беляев. — Я думаю, что вы все совмещаете и говорите про ту контр-разведку, которая не была в моем ведении. В Петрограде действуют три контр-разведки. Во-первых, при штабе шестой армии, которая имеет свою контр-разведку, штаба северного фронта, потом разведка главного управления генерального штаба. Они ни во что не вмешивались в отношении Петрограда, все это передавалось непосредственно в штаб, раз это Петроград.

Председатель. — Вы знаете капитана Смирнова,[*] который стоял во главе одного из отделений, кажется, 6-й армии?