Кошмар: литература и жизнь - Дина Хапаева

480

Там же, т. 1, с.341. „Возможно, что последнее бедствие такого рода случилось и в самом деле не так уж давно, и чем оно ближе, тем любопытней вопрос, удалось ли и как удалось поколению, испытавшему его на собственной шкуре, спутать это современное событие с преданием, с великим потопом. Да, удалось… У тайны этой нет времени; но форма вневременности — это Вот Сейчас и Вот Здесь“ (Манн, Иосиф…, с. 46). „Ибо то, что наверху, опускается вниз; но то, что происходит внизу, и не смогло бы случиться, оно, так сказать, не додумалось бы до себя без своего небесного образца и подобья“ (Там же, т. 1, с. 342). Их старший современник, Эмиль Дюркгейм, к этому времени уже изобрел религиозное сознание, наделив его, по аналогии с кантовскими категориями чистого разума, категориями „ненаучного“ сознания — времени и пространства, числа, причинности и др. Идея сакрального времени — обратимого, цикличного, воображаемого учеными по противоположности тому, что они считали достоянием времени „научного сознания“, развилась под пером его учеников Юбера и Мосса. Подробнее см.: Д. Хапаева. Время космополитизма. Очерки интеллектуальной истории. СПб., 2002, с. 194–215.

481

Томас Манн (доклад „Иосиф и его братья“, Манн. Иосиф…, т. 2, с. 707) возвращается к идее о разной насыщенности времени: „Хотя время по звездам мы отсчитываем в точности так же, как и тогда, то есть как отсчитывали его задолго до урского странника, и хотя мы, в свою очередь, передадим этот счет самым нашим далеким потомкам, значение, вес и насыщенность земного времени не бывают одинаковы всегда и везде; у времени нет постоянной меры даже при всей халдейской объективности его измерения; шестьсот лет тогда и под тем небом представляли собой нечто иное, чем шестьсот лет в нашей поздней истории; это была полоса более спокойная, более тихая, более ровная; время было менее деятельно, в ходе его не так сильно, не так резко менялись вещи и мир….“ (Манн. Иосиф…, т. 1, с. 34). „И все-таки в целом время было консервативней, чем наше (…) а время однороднее, и потому обозримее; короче говоря, Иосифа нельзя было осуждать за то, что он мечтательно уплотнял время и порой, в часы меньшей собранности ума, например, ночью, при лунном свете, считал урского странника дедом своего отца…“ (Там же, т. 1, с. 35).

482

Там же, т. 1, с 34. „На каждом шагу его поражали… соответствия и аналогии, сливавшие в одно мгновение прошлое и обещанное… в мире Иакова духовное достоинство и „значение“… определялись богатством мифических ассоциаций и силой, с какой они наполняли мгновения“ (Там же, с. 92, 462–463).

483

Там же, т. 1, с. 53.

484

Там же, т. 1, с. 46 „Следовательно, гибель Атлантиды… то есть катастрофу с точки зрения истории весьма позднюю, никак нельзя считать великим потопом. Она тоже была только повторением, только претворением прошлого в настоящее, только ужасающим напоминанием; истинное же начало этой истории надо отнести по меньшей мере к той неизменно далекой поре, когда огромный остров Лемурия… исчез в волнах Индийского океана. Нас занимают не числовое выражение времени, а то уничтожение времени в тайне взаимозаменяемости предания и пророчества, которое придает слову „некогда“ двойное значение прошлого и будущего, и тем самым заряжает это слово потенцией настоящего. Здесь корни идеи перевоплощения“.

485

Там же, т. 1, с. 118.

486

Там же, т. 1, с. 123. „В том и состоит часть сферической тайны, что благодаря вращению шара цельность и однообразие характера уживается с изменением характерной роли. Ты Тифон, покуда притязаешь на престол, вынашивая убийство; но после убийства ты царь, ты само величие успеха, а тифоновский шаблон и роль достаются другому. (…) Зевс — это Тифон, пока он не победил“ (Там же, с. 166). См также с. 173, 184, 342–343.

487

Там же, т. 1, с. 340.

488

Там же, т. 1, с. 114. (имеются в виду религия и верование как еще более важные понятия).

489

Там же, т.1, с. 226.

490

Там же, т.1, с. 281–282.

491

Там же, т.1, с. 281.

492

Там же, т. 2, с. 483.

493

Там же,т. 2, с. 354.

494

Там же, т. 2, с. 370.

495

„…если сны растолкуют себя сами, иными словами, сбудутся, станут той самой действительностью, какую они облекали в одежду видения“ (Там же, т. 2, 373).

496

Там же, т. 1, с. 107.

497

Там же, т. 1, с. 112.

498

Там же, т. 2, с. 292.

499

Там же, 2, 344.

500

Там же, т. 2, с. 409.

501

Там же, т. 2, с. 421.

502

Анализ „Ночного дозора“ Лукьяненко см в: Хапаева. Готическое общество…, с. 36–44. Д. Хапаева. „О превращениях. Ответ М. Габовичу и И. Кукулину“. Неприкосновенный Запас, 2007, № 50/6.

503

Следуя известному принципу Марка Блока: М. Блок. Апология Истории. М., 1973.

504

О готическом романе в XVIII и XIX вв. см: Е. Мас-Andrew. The Gothic Tradition in Fiction. NY, Columia U.P., 1979; Haggarty. Gothic Fiction/Gothic Form. University Park, Pennsylvania State U. P. 1989; E. Markman. The History of Gothic Fiction. Edinburgh, 2000; E. Kosofsky Sedgwick. The Coherence of Gothic Conventions. New York, 1980. О готическом романе в русской литературе XIX вв.: В. Вацуро Готический роман в России. М., 2002.

505

Метьюрин. Мельмот-Скиталец…

506

Этот прием — нарушение причинно-следственных связей между событиями романа — был уже испробован в другом готическом романе, а именно в „Лесном романе“ Анны Радклиф.

507

К некоторым изданиям Метьюрина действительно стали прилагать схемы, разъясняющие читателю „рациональность“ замысла автора! Впервые такая схема была опубликована в английском издании 1892 г. — очевидно, что в этот момент зарождения социальных наук вопиющая иррациональность построения „Скитальца“ не могла не вызывать большого раздражения. Приведем ее полностью, чтобы дать возможность читателю самому оценить сложную архитектонику этого произведения: „Рассказ о роде Мельмотов. Последний его представитель, дублинский студент Джон Мельмот (в силу ли чистой случайности этот студент оказывается полным тезкой своего ужасного дяди, дополнительно запутывая читателя? — Д.Х. ), приехавший навестить умирающего дядю, в оставшейся после его смерти рукописи читает историю Мельмота-Скитальца и сжигает его портрет с надписью „Дж. Мельмот, 1646 г.“, о котором дядя перед смертью говорил, что его оригинал еще жив. Молодой Мельмот в завещанной ему рукописи читает историю англичанина Стентона, находившегося в 1676 году в Испании и на следующий год 1677 возвращающегося в Англию, где он встречается с Мельмотом-Скитальцем. Кораблекрушение у берега Ирландии, где находился дом Мельмота. Спасается лишь один человек — испанец Монсада, который поселяется в доме Мельмота и рассказывает ему о встречах с Мельмотом-Скитальцем в Испании. В эту повесть вставлен также рассказ, который испанец слышал от испанского еврея: история Иммали, живущей на пустынном острове в Индийском океане. Отцу этой девушки, который считает свою дочь погибшей во время кораблекрушения, таинственный чужеземец рассказывает две истории „Повесть о семье Гусмана“ и „Повесть о двух влюбленных“. Продолжение и окончание истории Иммали-Исидоры. Заключение рассказа Монсады. Сон Скитальца и его смерть“ (Ч. Метьюрин, ук. соч., с. 567).

508

R. Mighall. A Geography of Victorian Gothic Fiction: Mapping History’s Nightmares. Oxford, NY, 1999.

509

Как об этом свидетельствует полемика Горация Уолпола с Вольтером в предисловии ко второму изданию „Замка Отранто“.

510

Как известно, Гоголь увлекался готическим романом и разделял восхищение предромантиков Средними веками и готической архитектурой, о чем свидетельствует и настоящая ода, которую он посвятил любованию Средними веками в 1834 г. (Н.В. Гоголь, „О Средних веках“), и его переписка: „Два предмета только поразили и остановили меня (в Швейцарии. — Д.Х. ); Альпы да старые готические церкви. (…) Принимаюсь перечитывать вновь всего Вальтера Скотта, а там, может быть, и за перо“ (Из письма М.П. Погодину. Гоголь, ПСС, т. 11, с. 60).

511

Р.К. Garret. Gothic Reflections: Narrative Force in 19-th century Fiction. Ithaca and London, Cornell U.P., 2003, p. 5.

512