Кошмар: литература и жизнь - Дина Хапаева

424

Там же, с. 295.

425

Там же, с. 294.

426

Там же, с. 295.

427

Там же, с. 295.

428

Там же, с. 193. Интерпретации «Бобка», продолжающие Бахтина, см. например: Ilya Vinitsky. Where Bobok Is Buried: The Theosophical Roots of Dostoevskii's «Fantastic Realism», Slavic Review, vol. 65, n. 3, 2006, p. 523–543.

429

«Бобок» опубликован 5 февраля в № 6 «Гражданина» в «Дневнике писателя» 1874 г. «Итак, вот к какому изданию я приобщил себя. Положение мое в высшей степени неопределенное. Но буду и я говорить сам с собой и для собственного удовольствия, в форме этого дневника, а там что бы ни вышло. Об чем говорить? Обо всем, что поразит меня или заставит задуматься. Если же я найду читателя и, боже сохрани, оппонента, то понимаю, что надо уметь разговаривать и знать с кем и как говорить». Достоевский продолжает: «На этот раз помещаю „записки одного лица“. Это не я; это совсем другое лицо. Я думаю, более не надо никакого предисловия» (Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. Достоевский, ПСС, 1980, т. 21, с. 41).

430

Бахтин. Поэтика…, с. 184. Бахтин анализирует «Бобок» как «ключевое в жанровом отношении произведение его».

431

Там же, с. 184, 197.

432

Ф.М. Достоевский. Бобок. Достоевский, ПСС, 1980, т. 21, с. 44.

433

Аллюзии на Гоголя ясно различимы в этой вещи. Тон героя «Бобка» напоминает речь Поприщина из «Записок сумасшедшего»: «Нет, этого уж я не могу допустить! И это современный мертвец! Однако послушать еще и не спешить с заключениями» (Там же, с. 48); «Продолжал, однако, выслушивать, хотя и с чрезмерным негодованием» (Там же, с. 46).

434

Бахтин. Поэтика…, с. 187.

435

Достоевский. Бобок, с. 43.

436

Бахтин. Поэтика…, с. 189.

437

Бахтин выделяет следующие главные темы: «все позволено» без Бога и бессмертия души, исповедь без покаяния — бесстыдная правда последних моментов сознания, безумия, сладострастия, оторванности от народных корней (Там же, с. 193).

438

Там же, с. 184.

439

Заметим, что, как и в «Братьях Карамазовых», Достоевский идет на компромисс и предлагает читателю в качестве одного из возможных «натуралистическое объяснение» реакций героя: он нетрезв и выглядит как «близкое к помешательству лицо» (Достоевский. Бобок, с. 42); мы знаем, что у него скверен характер (Там же, с. 342), а также приводится длинное рассуждение о сумасшедшем доме и о дураках (Там же, с. 42–43).

440

Бахтин. Поэтика…, с 187. «Оказывается, что их жизнь в могилах еще продолжается некоторое время».

441

Там же, с. 188.

442

Достоевский. Бобок, с. 44.

443

Там же, с. 48.

444

Бахтин. Поэтика…, с. 195.

445

Там же, с. 197.

446

Там же, с. 185.

447

Достоевский. Бобок, с. 42.

448

Там же, с. с. 53.

449

Там же, с. 54.

450

Там же, с. 45.

451

«Черт возьми, ведь значит же что-нибудь могила! — произносит, чертыхаясь, один из мертвецов — Заголимся и обнажимся!» (Там же, с. 52). Надо помнить, что призыв мертвеца Клиневича, инициатора посмертных эротических «обнажений», не исключает прочтения как призыв быть искренним, хотя бы в могиле.

452

Там же, с. 43.

453

Там же, с. 51.

454

Там же, с. 51.

455

Там же, с. 54.

456

Бахтин. Поэтика…, с. 310.

457

Там же, с 300.

458

Т. Манн. Доктор Фаустус. М., 1959, с. 440–441.

459

Ф.М. Достоевский. Сон смешного человека. Достоевский, ПСС, т. 25, с. 115.

460

Там же, с.118.

461

«Облекать сон в слова и рассказывать их почти невозможно, потому что не так важна самая суть в сне, — ее-то именно и можно выразить, — как его аромат и флюид, тот непередаваемый дух ужаса или счастья (или того и другого сразу), которыми он пропитан и которыми порой наполняет душу сновидца еще долгое время спустя. В нашей истории снам принадлежит решающая роль: великие и по-детски яркие сны снились ее герою, будут сниться сны и другим лицам. Но как затрудняла их всех задача хотя бы приблизительно поведать пережитое другим, как не удовлетворяла их самих каждая такая попытка!» (Томас Манн. Иосиф…, т. 2, с. 89).

462

Там же, т. 2, с. 344; см. также т. 2, с. 372).

463

N. Koposov. De l’imagination historique. Paris, Ed. EHESS, 2009, p. 207–219.

464

Цитирую по: С. Апт. Томас Манн. Биография. М., 1972.

465

Томас Манн, ук. соч., т. 1, с. 63.

466

«…если еще простительно, хотя и ошибочно было отождествлять с раем страну золотых яблок, где текли четыре реки, — то как можно было при полной даже готовности к самообману упорствовать в таком заблуждении, зная о мире лемуров, составляющем самый близкий и самый далекий пласт, мире, где жалкое подобие человека, существо, в котором прекрасный лицом и станом Иосиф отказался бы с понятным негодованием узнать себя, томилось одновременно сладким и страшным сном своей жизни в отчаянной борьбе с огромными броненосными саламандрами и летающими ящерами? Это не был „сад в Эдеме“, это был ад» (Там же, т. 1, с. 51). «Прошедшее ужасно, а настоящее могущественно, ибо оно бросается в глаза» (Там же, с. 212).

467

Там же, т. 3, с. 44.

468

Критику идеи «историографической операции» см. в: Н. Колосов. Как думают историки. М., НЛО, 2001.

469

Манн. Иосиф…, т. 1, с. 39.

470

О связи снов и мифологии см в: Б. Успенский. Этюды о русской истории. СПб., 2002, с. 25–26.

471

Манн. Иосиф…, т. 1, с. 240.

472

«…и я тоже соберусь с силами, чтобы найти для своего сна надлежащие слова, чтобы не погубить его своим рассказом. Ибо в нем была такая живость, такая ясность, такая неподражаемая острота, — а ведь известно, увы, как блекнут подобные сны от слов, превращаясь с мумию, в засохшее подобие того, чем они были, когда они снились, когда зеленели, цвели и плодоносили, как та виноградная лоза, что предстала передо мной в этом сне…» (Манн. Иосиф…, т. 2, с. 344).

473

Там же, т. 1, с. 370.

474

Там же, т. 1, с. 407.

475

Там же, т. 1, с. 111. Возвышенность кошмаров остается важной их чертой и в других произведениях Манна. В «Волшебной горе», где герой, как во «Сне смешного человека», «…путешествовал по идиллическому миру, наслаждаясь дружеским и приветливым отношением, которое повсюду проявляли к нему счастливые, но серьезные и очень благородные люди. Однако затем, к своему ужасу, он обнаружил храм человеческих жертвоприношений, в котором стал свидетелем того, как две пугающе уродливые ведьмы разрывали на части ребенка над своим котлом. Этот шок привел его в чувство. Наполовину проснувшись и обнаружив, что почти замерзший лежит в снегу, Ганс сказал себе: „Я чувствовал, что это был сон… одновременно приятный и ужасный. Все время я знал, что создал его сам…“

476

Манн. Иосиф…, т. 1, с. 244.

477

Там же, т. 2, с. 393.

478

Там же, т. 1, с. 165.

479

„..суть тайны заключена во вневременном настоящем… Иосиф… переживал, как будто это случилось при нем, — и убийство „пропавшего сына“ от рока-бога, Усира-Адонаи, и его воскресение, — то тут как раз и происходило то уничтожение времени в тайне, которое нас занимает, — занимает потому, что оно доказывает логическую состоятельность мышления, сразу узнававшего во всяком бедственном полноводье великий потоп“ (Там же, т. 1, с. 47).

480

Там же, т. 1, с.341. „Возможно, что последнее бедствие такого рода случилось и в самом деле не так уж давно, и чем оно ближе, тем любопытней вопрос, удалось ли и как удалось поколению, испытавшему его на собственной шкуре, спутать это современное событие с преданием, с великим потопом. Да, удалось… У тайны этой нет времени; но форма вневременности — это Вот Сейчас и Вот Здесь“ (Манн, Иосиф…, с. 46). „Ибо то, что наверху, опускается вниз; но то, что происходит внизу, и не смогло бы случиться, оно, так сказать, не додумалось бы до себя без своего небесного образца и подобья“ (Там же, т. 1, с. 342). Их старший современник, Эмиль Дюркгейм, к этому времени уже изобрел религиозное сознание, наделив его, по аналогии с кантовскими категориями чистого разума, категориями „ненаучного“ сознания — времени и пространства, числа, причинности и др. Идея сакрального времени — обратимого, цикличного, воображаемого учеными по противоположности тому, что они считали достоянием времени „научного сознания“, развилась под пером его учеников Юбера и Мосса. Подробнее см.: Д. Хапаева. Время космополитизма. Очерки интеллектуальной истории. СПб., 2002, с. 194–215.