Ключ - Саймон Тойн

До верхнего этажа он добрался, хватая ртом воздух и обливаясь потом, и сразу прижал телефон к груди, чтобы скрыть его свет. На несколько мгновений глаза перестали видеть, но постепенно привыкли к темноте, и Афанасиус различил впереди слабое мерцание. Оно шло не из главного коридора, который вел в часовню Таинства, а из вспомогательного туннеля слева. Афанасиус пошел на этот свет, пряча свой телефон и двигаясь вдоль стены на ощупь, пока не добрел до заброшенного пыльного коридора, на полу которого там и сям были разбросаны кучки мелких камешков, — здесь почти никто не бывал, здесь не наводили чистоту и порядок. На полдороге до конца коридора он увидел приоткрытую дверь — из-за нее и пробивался слабый свет. Ветерок, веявший там, казался свежим и сладким после затхлого воздуха лестницы и притягивал Афанасиуса к этой двери.

Источником света был факел, воткнутый в углубление на стене. Пламя колыхалось под порывами ночного ветерка, проникавшего сюда из прорубленной в стене амбразуры. У Афанасиуса сложилось впечатление, что он находится в самом сердце горы. До него не сразу дошло, что чем выше он поднимался по лестнице, тем ближе становилась узкая вершина, венчающая гору.

Драган стоял у амбразуры спиной к двери. Сперва Афанасиус решил было, что брат молится, но вот Посвященный обернулся, и стал виден телефон, который он сжимал в своей почерневшей руке.

— Что ты делаешь? — спросил Афанасиус, догадавшись по собственному опыту, зачем брату понадобилось открытое окно.

Драган негромко зарычал и потянулся к висевшему на поясе кресту в форме «тау». Из этих ножен он вытянул церемониальный кинжал и бросился на Афанасиуса. Тот увернулся от выпада, схватил со стены факел и взмахнул им перед собой, заставив Драгана отшатнуться. Драган восстановил равновесие и ногой захлопнул дверь, отсекая противнику путь отхода. Они кружили по келье, не нападая, но и не отступая, и обоим было ясно, что лишь кто-то один уйдет отсюда живым.

— Пытаюсь исправить все то, что разрушил ты, — ответил Драган на вопрос Афанасиуса. — А ради этого нужно вернуть Таинство в обитель. Как только оно исчезло отсюда, все сразу же начало умирать: сначала Посвященные, потом сад, а теперь и все братья. «Плач Иеремии» обрушится и на тебя — не думай, что болезнь пощадит тебя. Я же пытаюсь спасти и твою жизнь.

— А что же будет с девушкой, что станет с ее жизнью? Она предназначена в жертву?

— Библия повествует, — хмыкнул Драган, — о множестве жертв, которые были принесены во имя добра. Даже сам Христос принес в жертву свою жизнь.

— Он пожертвовал своей жизнью ради блага всех.

— Тому же послужит возвращение Таинства в Цитадель. Посмотри сам, что происходит вокруг: землетрясения, болезни… Взгляни на меня. — Он закатал рукав сутаны, обнажая сморщенную и почерневшую кожу руки. — Все это началось после освобождения Таинства.

— Это неправда. Землетрясения происходили всегда. Неизменно случались неурожаи и голод, засухи и эпидемии. А запереть ни в чем не повинную девушку в утыканном шипами средневековом кресте лишь для того, чтобы удержать в своей власти тот божественный дух, который вошел в нее, — дело не богоугодное. И мы, слуги Божьи, не должны участвовать в этом, какую бы цену нам ни пришлось за это заплатить. Я ведь читал «еретическую Библию». Мне ведомы и подлинная история Таинства, и подлинная история нашей обители. — Афанасиус протянул свой телефон, показал фотографию Зеркального пророчества и положил аппарат на пол. — Я понимаю, ты веришь, что совершаешь справедливое дело. Но нам открыт и другой путь. Есть возможность все исправить. Прочитай, что здесь говорится, и суди сам.

Он отступил и отвел в сторону руку с факелом. Драган подался вперед и подобрал с пола телефон. Афанасиус, наблюдая, как он читает слова Зеркального пророчества, добавил:

— Нам дана возможность восстановить мировое равновесие, но отнюдь не путем повторения прежних ошибок.

— Ты заблуждаешься, — покачал головой Драган. — Этот текст лишь доказывает мудрость того, к чему стремлюсь я. Если Таинство вошло в девушку, то дом ее здесь. — Он начал почесываться. — Она должна во что бы то ни стало вернуться сюда, иначе все равно погибнет. — Драган стал ожесточенно чесаться, голос перешел в пронзительный стон. — И с ней умрем мы все, — провыл он, яростно расчесывая тело: «плач Иеремии» набросился на него столь же стремительно и страшно, как и на других братьев.

101

Габриелю удалось проехать по направлению к поселку «Драконовых полей» километров двадцать, когда поднялся шемаль.[89] Сидя за рулем, он чувствовал, как постепенно нарастает сила ветра, как все яростнее бьют по джипу могучие порывы, но не мог разглядеть в темноте характерного пылевого вала, пока тот не поглотил сиявшие над головой звезды, а в свете фар не возникла сплошная стена песка, которая неслась прямо на них по руслу высохшей реки — вади.[90]

Еще несколько секунд — и буря с шипением налетела на джип, царапая его миллионами песчинок. Лив выпрямилась на сиденье, услышав этот звук. От насыщенного статическим электричеством воздуха ее волосы, потрескивая крошечными разрядами, встали дыбом.

— Не волнуйся, — сказал Габриель, коснулся ее руки и ощутил легкий удар током. — Мы уже почти на месте.

Песок все гуще заполнял воздух, шипение становилось все громче. Габриель уже с трудом различал дорогу: свет фар тонул в тучах пыли, создавая перед автомобилем лишь слабое призрачное свечение. Он сбросил скорость. Теперь джип уже не ехал, а полз, но все равно то и дело натыкался на довольно крупные валуны, которые прежде Габриелю удавалось замечать и объезжать. Он посмотрел на экран прибора Джи-Пи-Эс. Незаметный изгиб русла вади заставил их развернуться, и теперь они двигались не в том направлении.

— Здесь нам придется остановиться, — предупредил он Лив. — Смотри внимательно, вдруг заметишь что-нибудь такое, что может послужить нам укрытием. Это ненадолго, обещаю — просто переждем самую сильную бурю.

Они проползли еще несколько сот метров, едва различая дорогу в кромешной тьме песчаной бури, вздрагивая всякий раз, когда бампер натыкался на очередной валун, когда крупные камни скрежетали по днищу машины. Габриель знал, что останавливаться на открытом месте нельзя: микроскопические пылинки обязательно набьются в мотор и тот просто заглохнет. Даже небольшое укрытие могло помочь им — вреда от бури будет меньше. И они ползли все дальше, слыша, как завывает снаружи ветер, как в шуршание песка вплетается более громкий скрежет гравия, который несли с собой самые сильные порывы.

— Вон туда! — Лив показала пальцем на большое темное пятно, которое виднелось с ее стороны на фоне речного русла даже сквозь сплошные облака пыли и мелких камешков.

Габриель круто повернул руль и поехал в указанном направлении, стряхнув при повороте немного пыли с фар; теперь они светили достаточно ярко, чтобы можно было различить впереди гладкие стены большой пещеры. Он осторожно провел джип внутрь, насколько позволил резко снижающийся потолок. Здесь и остановился. Задняя часть джипа высовывалась из пещеры, зато мотор находился в укрытии. Лучшего нельзя и желать. Габриель заглушил мотор, чтобы не заполнять пещеру отработанными газами, и выключил фары, сберегая заряд батарей.

При выключенном моторе завывания ветра стали звучать громче. Лив протянула руку назад, взяла спасательный набор, который предоставил в их распоряжение полковник Вашингтон. Внутри отыскала фонарик «Мэглайт», используемый военными для чтения карт и подачи световых сигналов, и включила. Она крутила его до тех пор, пока не свернула весь верх, — теперь вместо остронаправленного сильного луча салон машины залил мягкий рассеянный свет, похожий на свет обычной лампы.

— Идем, — позвала она Габриеля, завязала мешок со снаряжением и забросила на плечо. — Посмотрим, насколько глубока эта пещера. Внутри воздух должен быть чище, нам будет легче дышать.

Габриель пошел за ней, удивляясь тому, как стойко девушка переносит все испытания. Он догнал ее уже в главной части пещеры. Лив взяла его под руку, и они вместе нырнули в темноту. Подобно большинству пещер, пронизавших, словно соты в улье, мягкую скальную породу пустыни, эта казалась обманчиво просторной. Она извивалась так, как текла по ней веками вода, когда вокруг простирались богатые плодородные почвы. Чем дальше углублялись в нее Лив и Габриель, тем слабее доносился до них шум бури, пока не исчез совсем. Теперь они слышали только хруст под ногами да свист собственного дыхания. Лив это напоминало шепот Таинства внутри нее, хотя после Багдада она его ни разу не слышала. Чувство восторга и легкости, которые вызывал этот шепот, тоже пропало, и Лив боялась думать о том, что бы это могло значить. До этой минуты ей удавалось избегать мыслей о том, что произойдет с ней, если она не сумеет исполнить слова пророчества, но теперь времени уже почти не осталось, сама природа восстала против них, и поневоле приходилось смотреть правде в глаза. В пророчестве говорилось совершенно ясно: если до рассвета они не найдут Эдем, она умрет.