Глобальное политическое прогнозирование - Александр Панарин

Наряду с этим противопоставлением снобистской и алчной элиты обездоленной и презираемой туземной массе технологии морского пиратства предусматривают и противопоставление этнических элит так называемым имперским — то есть тем, кто способен оказать эффективное сопротивление пришельцам. Американская "стратегия для Евразии" предполагает нейтрализацию любых имперских центров — то есть крупных полиэтнических государств (практически все крупные государства в Евразии полиэтничны). Речь идет о последовательном курсе на то, чтобы превратить Евразию в мозаику мелких этносуверенитетов, по возможности враждующих и соперничающих друг с другом за благосклонность Запада и позволяющих последнему сполна использовать принцип "разделяй и властвуй".

В этом свете понятной становится агрессивная ненависть к России, несмотря на ее доверчивую разоруженность, отказ от "имперского" геополитического наследия и необъяснимый и явно незаслуженный Россией переход США от обещанного стратегического партнерства к последовательному наступлению на российские интересы по всему фронту — геополитическому, военно-стратегическому, экономическому. Вначале думали, что все дело в былой тоталитарной вине России. Оказалось, что дело в самой России как таковой — в ее размерах, природных богатствах и историческом призвании организатора больших суперэтнических синтезов. Замысел архитекторов однополярного мира состоит в том, чтобы нейтрализовать всех тех, кого можно назвать "активными геостратегическими действующими лицами", способными отстаивать независимость евразийского континента.

Даже сегодняшняя крайне ослабленная, деморализованная и дезориентированная компрадорскими "элитами" Россия не устраивает этих архитекторов по причине своей "слишком большой" величины. Россия все еще не годится на роль безропотного вассала (а политическим субъектам иного типа нет места в Евразии), которой предстоит знать одного хозяина-протектора — Америку. Вот как определяет Бжезинский имперскую стратегию США в Евразии: "Три великие обязанности имперской геостратегии заключаются в предотвращении сговора между вассалами и сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранение покорности подчиненных и обеспечение их защиты и недопущение объединения варваров" { Бжезинский 3. Великая шахматная доска. // Международные отношения. М.: 1998. С. 54. } .

Требуется не только гражданское и специфическое интеллектуальное мужество, чтобы понять, с каким процессом, с каким вызовом мы здесь на самом деле сталкиваемся. Это понимание табуировано новой идеологией, заставляющей видеть в Америке спасительного мессию заблудшего человечества. Мы сталкиваемся не только с реваншем традиционной rеаllу роliсу над прекраснодушными благоглупостями "нового мышления". Мы наблюдаем острейший конфликт между двумя ипостасями, двумя программами западного модерна: старой гуманистической программой просвещения мира и неоколониалистской программой глобального завоевания мира. Просвещенческую ипостась воплощал Запад как цивилизация, завоевательно-пиратскую ипостась воплощает Запад как Море, вздумавшее окончательно "затопить" Континент. Дело в том, что завоевательные стратегии пиратов Моря органически враждебны стратегиям развития, модернизации мира.

Развитию благоприятствуют большие цивилизованные пространства, не разделенные племенными барьерами; морской завоеватель заинтересован в предельном дроблении больших пространств и провоцировании племенной розни ("разделяй и властвуй"). Развитие требует упрочения завоеваний, индустриализации, формирования наукоемких производств, создания прочной национальной экономики, опирающейся на собственные кадры.

Завоевателю выгодна деиндустриализация, гибель местных перспективных отраслей промышленности, зависимость подмандатных территорий от импорта технологий и продовольствия, утечка мозгов с континента и деградация местной социальной среды. Развитие требует от нации статуса независимого субъекта, уверенного в своем будущем и чувствующем свое историческое призвание. Завоевателю выгодно насаждать безнадежность и уныние, капитулянтскую, а не мобилизационную мораль.

И чем с более крупной страной континента сталкивается морской завоеватель, тем более крупный откат этой страны из современности в архаику, из индустриального в доиндустриальный мир, из образованности в варварство он для нее предусматривает. У мелких стран развитость совместима с внешней зависимостью, поэтому их развитие не встречает столь ожесточенного противодействия завоевателю, по крайней мере на первых порах, когда их соблазняют благами этносуверенитета и посулами вестернизации.

Что же касается крупных государств, то здесь характеристики развитости и внешней зависимости (вассальности) полностью исключают друг друга. Именно поэтому заокеанская программа для России предусматривает одно — тотальную деиндустриализацию, деинтеллектуализацию и тьермондизацию. Само национальное пространство, если оно способно служить естественной "рентой", благоприятствующей развитию страны, подлежит "селекции" и "реконструкции" в смысле максимального неблагоприятствования. Вот как это описывает цитируемый нами геостратег. "...Россия, являвшаяся до недавнего времени созидателем великой территориальной державы... превратилась в обеспокоенное национальное государство, не имеющее свободного географического доступа к внешнему миру и потенциально уязвимое перед лицом ослабляющих его конфликтов с соседями на западном, южном и восточном флангах. Только непригодные для жизни и недосягаемые северные просторы, почти постоянно скованные льдом и покрытые снегом, представляются безопасными в геополитическом плане" { Бжезинский 3. Великая шахматная доска. // Международные отношения. М.: 1998. С. 118. } .

Таким образом, наступление Моря на континентальную Сушу ведется в такой последовательности: в первую очередь отторжению подвергаются те части территории, которые обладают наибольшим потенциалом развития и открывают возможности прорыва, связанные либо с коммуникационными особенностями (выход к морям, близость к мировым центрам и "полюсам роста"), либо с ресурсными и климатическими. Тем самым наступление внешних "сил модерна" обретает для Континента явные признаки игры с нулевой суммой: чем дальше заходит навязанный или спровоцированный извне "путь реформ", тем больше признаков повсеместного раздора, нищеты, обездоленности и варварства.

Таким образом, мы здесь сталкиваемся с двумя парадоксами:

— во-первых, признанные миссионеры модерна (на самом деле воплощающие проект глобального морского пиратства), несут населению Континента не модерн, а архаику и обездоленность;

— во-вторых, именно туземные массы оказываются заинтересованными защитниками местного потенциала развития, тогда как элита "внутренних эмигрантов" не стесняется приторговывать им в обмен на обещанные преференции.

Стратегическая цель Моря — сделать Континент зависимым. Но зависимость — это черта, прямо противоположная тем качествам, которые предполагает развитие. По-видимому, мы имеем дело с инволюционным процессом, почему-то называемым рыночным отбором. Главным завоеванием эпохи позднего модерна было социальное государство, создающее для масс внерыночные подстраховки и институты развития. Социальное государство облегчало специфическую социальную мобильность, воспитывая на массовом уровне не поденщика, как это делал рынок, а притягательную личность, ориентированную на ценности прогресса.

Пора понять, что рынок отнюдь не во всем совпадает с ценностями прогресса. Прогресс основан на причудливом сочетании системы рынка с духовным аристократическим наследием, которое мы сегодня называем классикой. Рыночный отбор в чистом виде порождает изворотливость на одной стороне, забитость и безропотность на другой. Ни то ни другое не возможно отождествить с ценностями развития в собственном смысле. Эти ценности являются превращенной формой аристократической притязательности. Не случайно референтной группой в современных массовых обществах чаще всего являются не предприниматели, а люди творческих профессий, интеллигенция. Ориентация молодежи на такой эталон явилась бы чистейшей утопией "в чисто рыночном обществе", которое сегодня формируют либералы. Институты, обслуживающие "человеческий фактор" и способствующие его качественному совершенствованию, связаны с социальным государством. Без этой опоры они исчезнут, а вместе с ними окажется полностью невостребованной вся культурная классика, которую буржуазное общество унаследовало от аристократической эпохи. Прогресс, таким образом, нельзя путать с "отбором", ибо понятие "духовности" и понятие "выживаемости" ("изворотливости") отнюдь не характеризуется отношениями взаимного соответствия.