Скрип на лестнице - Эва Бьёрг Айисдоттир

открытки, словом, то, что обычно хранят в обувных коробках в платяных шкафах. Поэтому, увидев фотографии, она вздрогнула. Она выронила коробку на кровать, словно обжегшись об нее, и поторопилась к окну. Она выглянула, но на улице никого не было.

Она медленно подошла к коробке и вывалила ее содержимое на кровать. Фотографий там было по крайней мере двадцать, и на всех – одна и та же девочка. Красивая темноволосая девочка лет десяти. Она стояла в нелепой позе, руки были тощие, живот голый. Ноги чуть косолапые, волосы спадают на спину. Эту девочку она никогда не видела. Но там было также и несколько фотографий светловолосой девочки. Эту девочку она хорошо знала.

Она какое-то время смотрела на фотографии – а девочки в ответ смотрели на нее. В конце концов она поспешно покидала все фотографии обратно в коробку, закрыла ее и поставила на место. Она почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и едва успела добежать до ванной, как ее стошнило.

Акранес 1991

Одну девочку в классе звали Магнея. У нее было много друзей и поклонников, которые ходили за ней по пятам в школе, играли с ней на переменах и наперебой стремились общаться с ней и после школы. Элисабет наблюдала за ней и не понимала, что они в ней нашли. Магнея была не особенно умной и не особенно веселой или доброй. Но она была очень уверенной и, казалось, никогда не сомневалась в себе. Она больше всех говорила, громче всех смеялась, а по детской площадке вышагивала так, словно она и все присутствующие на ней были ее личной собственностью.

Элисабет до сих пор не обращала особого внимания на других одноклассников. Ей хватало дружбы с Сарой. Они были вдвоем против всего мира, неразлучные подруги навсегда. Так было те два года, что она ходила в школу. Она рассказывала Саре все. Ну, почти все. Например, Сара не знала, каково у нее на душе, когда она совершает плохие поступки. Она понятия не имела о том, какое им предшествует напряжение, как все нервы в теле натягиваются и какое потом наступает блаженство. Элисабет всегда притворялась, что ей стыдно. Она знала, как люди стыдятся и какое лицо изобразить: глаза опустить, не улыбаться, а если она совершила что-то особенно некрасивое, то можно и слезу пустить.

Но Сара всегда прощала ей… до сегодняшнего дня. А сейчас она слишком далеко зашла. Раны у девочки были такие глубокие, что пришлось зашивать. И сейчас Сара на нее и смотреть не хотела. Игнорировала ее.

Элисабет уселась на мокрую траву, окидывая детскую площадку взглядом. Она почувствовала, что ее штаны намокли, но сейчас это было не важно. Она смотрела на Сару. Сара держала Магнею за руку, и они вместе ходили по школьному двору, показывали на кого-нибудь или что-нибудь и смеялись. Элисабет почувствовала, как в ее душе растет злость. Сейчас она одна. Никому она не нужна. Всем на нее плевать. Всем-всем!

Она не плакала. Элисабет не привыкла плакать. Она уже давно поняла, что смысла нет. Никто не придет и не утешит ее.

– Что ты знаешь об Андрьесе? – Эльма сидела в кухонном уголке и наблюдала, как мама обваливает пикшу в панировке. Волосы у нее были заколоты, она была в красном фартуке, который был у нее, наверное, лет тридцать. Он уже начал линять, и на нем виднелись жирные пятна.

– Который в библиотеке работает? Он такой чудак – просто ужас! – но в целом безобидный. Он очень долго жил с родителями, пока они не умерли несколько лет назад. После этого он переселился в социальное жилье и получает от города какое-то пособие. А почему ты спрашиваешь?

– Просто любопытно. Я сегодня в библиотеку ходила.

– Ты в детстве часто там бывала, – улыбнулась Адальхейдюр. – Взяла себе какие-нибудь книги?

– Нет, у меня нет времени читать.

– Ну что за глупости, время читать есть всегда. Я каждый вечер перед сном читаю, а иначе заснуть не могу.

– И свет забываешь сразу выключать. – Папа Эльмы вошел в кухню и достал из холодильника банку мальта[16]. Мама лишь улыбнулась и продолжила помешивать лук, шипевший в сковородке и издававший сладковатый запах жареного.

Вдруг входная дверь распахнулась.

– Ау! – раздался из прихожей голос сестры. – У вас кофе есть? – сказала она, войдя в кухню, села за стол и задрала ноги на один из стульев.

– Ты одна? – спросила Адальхейдюр, наливая ей кофе.

– Видар повез мальчиков на тренировку по футболу. – Дагни зевнула. – Мы домой пиццу купим. Я совсем выдохлась.

– Ну что за глупости, еды здесь на всех хватит, – сказала Адальхейдюр. Она поставила чашку на стол и продолжила готовить.

– Ой, я им эту пиццу уже обещала, и, если я нарушу это обещание – там такое начнется!

– Ты помнишь Андрьеса? – спросила Эльма.

– Андрьеса чудика? Конечно, – ответила Дагни. – А зачем ты спрашиваешь?

– Затем, что я только что в библиотеку сходила, – сказала Эльма.

– Однажды он притащился на вечеринку к Бьяртни, хотя его не приглашали. – Дагни покачала головой. – У него была с собой полная бутылка самогона. И он к ней уже как следует приложился. Через некоторое время прибежала его мама, вне себя от злости, и утащила его с вечеринки. А сама была в ночном халате и бигуди. Кажется, я более странного зрелища никогда не видела.

– А ты была на вечеринке у Бьяртни? – удивилась Эльма. Он был по крайней мере на пять лет старше ее сестры.

Дагни пожала плечами:

– Да. Как-то давно. Мне тогда было, наверное, лет семнадцать. На эти вечеринки к нему ходили все. Ну да, пока его папа не запретил.

Эльма никогда не ходила на эти вечеринки. Она знала о них, но ее не приглашали.

– А почему он их запретил?

Дагни удивленно посмотрела на Эльму:

– Эльма, ты вообще где была? Ты действительно этого не помнишь?

Эльма помотала головой и попыталась не раздражаться возмущенным тоном сестры.

Дагни вздохнула:

– Туда одна девочка пришла пьяная в стельку, а кроме этого явно еще под чем-то. Она отрубилась в одной комнате, а когда проснулась, то как начала обвинять!

– Кого в чем обвинять?

– Она сказала, что ее изнасиловали. Вроде бы она собиралась подавать жалобу, но из этого ничего не вышло, потому что у нее доказательств не было. Она на той вечеринке вообще была не в этом мире.

– А кто изнасиловал?

– Она сама не знала. Наверное, как раз по этой причине жалоба и не получила хода.

– Ты считаешь, она наврала?

Дагни вздохнула:

– Я