Владычество 3 - Рэнди Алькорн

он подпрыгнул и пнул еще раз. Он орал ему в лицо ругательства, за каждое из которых отец высек бы его и заставил бы вымыть рот целым куском мыла.

Но папы тут не было. Никто не видел. Только он и его друзья. Кларенс пнул мальчика сначала потому, что он, наверное,

205

был богатым, хотя его велосипед не был таким уж навороченным, и одежда выглядела бедной. Потом пнул его уже как ненавистника ниггеров, хотя он их не обзывал. В третий раз он пнул его просто потому, что тот был белый. И все это невозможно было отрицать. Он пнул его еще раз, потому что его отцу не удалось пробиться в жизни. И еще раз, потому что его любимая тетя умерла, когда ее не приняли в белую больницу в Миссисипи. Еще один пинок, потому что Кларенс должен был жить в бедной части города, тогда как этот пацан, наверное, жил в большом особняке. И еще раз он пнул его гораздо сильнее за тех белых мальчишек из Миссисипи, что швыряли в него и в Дэни битыми бутылками из-под пива, от которых остались шрамы. Он пинал за то, что его отца пытали в Миссисипи копы. За то, что мама плакала, когда ее семью не пустили в ресторан. Снова и снова, и снова по сотне других причин, так что пинки кончились раньше, чем причины.

Кларенс не знал, сколько раз ударил мальчика, но слышал, как Рок и Коротышка окликают его по имени.

— Кларенс, остановись! Он уже все... он уже все. Хватит, а?

Это говорил испуганный и оглядывающийся Коротышка:

— Давайте уматывать отсюда.

Рок и Коротышка убежали. Кларенс остался один, опустошенный и выжатый. Он посмотрел на мальчика — тот неподвижно висел, и красное пятно на боку расползалось по его грязной белой футболке. Он выглядел как религиозный символ: как будто был распят. Чем больше Кларенс смотрел на него, тем больше видел в нем просто мальчика. Кларенс заплакал. Он нежно коснулся лица мальчишки.

— Пойдем, белый мальчик. Все, очнись. Мы просто пугали тебя, это все.

Он осторожно освободил руки мальчика из оков пружин, слегка порезав их, пока доставал. Его беспокоили эти порезы. Мальчик обмяк на его руках. Кларенс положил его на траву, расчистив мусор, чтобы тот лежал ровно. Он склонился над неподвижным мальчиком. Ему казалось, что тот изредка дышит, может быть, это ветер поднимал его футболку. Эго испугало его больше, чем что-либо в жизни. Мальчик лежал рядом со старым холодильником.

Вдруг Кларенс сунул голову в холодильник. Его вырвало.

206

Он оглянулся по сторонам и неожиданно побежал, не останавливаясь, пока не добежал до своего дома. Он знал, что должен позвать кого-то на помощь мальчику, но боялся того, что они сделают с ним — может быть, посадят в тюрьму на всю жизнь.

До сих пор он так и не узнал, кто был этот мальчик и выжил ли он тогда, или умер. Все последние тридцать лет он вспоминал его, когда ездил на велосипеде или видел пружинный матрас, или открывал холодильник. Часто мальчик приходил к нему ночью, когда ничто больше не сдерживало эти воспоминания.

Кларенса всегда учили, что Бог может простить все, что кто-либо когда-либо сделал. Всю жизнь он верил, что это истинно для любого греха, о котором он мог подумать. Для любого, кроме одного.

ГЛАВА 40

«Цвет кожи человека определяет его характер не больше, чем его рост, группа крови или уровень холестерина в крови. Расисты есть среди всех слоев жителей Америки. Некоторые белые, гордящиеся тем, что не имеют предрассудков насчет черных, не переносят испанцев. А черные, которые гордятся, что не имеют предрассудков по отношению к белым, не выносят азиатов. И так далее. Предрассудки — это не функция цвета кожи, но признак недалекого ума у людей любого цвета кожи».

Телефон Кларенса в «Трибьюн» зазвонил, и включился автоответчик.

— Мистер Абернати? Это Рене Мэддокс, помощник районного адвоката.

Кларенс немедленно снял трубку.

— Да, мистер Абернати, я занималась заявлением, которое написал Флойд Кост. Я беседовала с ним лично, и хотя он показался мне странным, убеждена, что он говорит правду. На основании этого мы полностью снимаем с вас обвинение.

—- Вы хотите сказать, — Кларенс медленно выговаривал слова, — что мне не надо будет идти в суд?

— Нет, не надо. И мы приносим извинения за все неудобства, возникшие в связи с этим.

—■ Неудобства? Скажите лучше — унижение.

Кларенс позвонил и сообщил новость Жениве.

207

— Я так счастлива, детка, — сказала Женева, — давай отпразднуем это с Джанет и Джейком!

— Это звучит прекрасно, — ответил Кларенс. — И еще раз спасибо, что... поддерживала меня.

— Я и не помышляла, что может быть иначе. Думаю, именно об этом наши брачные обеты, разве не так? Я люблю тебя, детка. Приезжай домой как можно скорее, ладно?

Кларенс чувствовал глубокую благодарность за эту новость и за Жениву. Но он так давно не благодарил ни за что Бога, что как будто забыл, как это делается.

Кларенс пошел к столу Дэна Феррента, взяв с собой записанные имена и телефоны Рене Мэддокс, Флойда Коста и Олли Чандлера. Он хотел, чтобы Дэн написал опровержение по поводу его позора. Хотя он знал, что многие люди никогда не прочитают опровержение, а некоторые просто не поверят в его алиби. Они всегда будут считать, что он просто выкрутился.

Репутация, над созданием которой он так усердно трудился, больше не была опорочена. Но она никогда и не будет полностью восстановлена. И как приливы и отливы, его эмоции колебались между облегчением и обидой.

Кларенс шел по тротуару. Все магазины были украшены к Рождеству, и праздничная музыка наполняла город. Он вошел в Центр юстиции, понимая как никогда в жизни, что уже не нервничает, попав в здание, полное копов.

— Ты действительно думаешь, что киллеры оставили бы граффити позади «Тако Белл»? — спросил Кларенс Олли. — Разве это не слишком глупо?

— Для нас, может быть, — сказал Олли, — но ключ к разгадке преступлений — не думать, как ты сам, а стараться думать