Живут во мне воспоминания - Муслим Магомаев

Всему свое время. Сейчас не ХХ-й, а XXI-й век. Хотя я человек не молодой, но, надеюсь, вполне современный и всегда воспринимаю с удовольствием, когда слышу что-то интересное в современной музыке. Сейчас есть хорошие певцы, есть похуже, есть талантливые ребята, есть менее талантливые. Правда, трудно определить кого-то в полной мере, потому что под фонограмму все поют сносно. Возможно, голос на эстраде сейчас и не нужен. Не могу отрицать, что какие-то теперешние песни мне не нравятся, и нет гарантии, что впоследствии на сцене не появиться еще что-то, совсем несуразное. И это новое будет нравиться публике. Я ее не осуждаю. Может ведь случиться так, что будет еще хуже…

Но новая жизнь продолжается по своим законам. И надо жить сейчас, а не только вспоминать — ой, как было здорово когда-то. Во все времена старшее поколение было недовольно молодежью. Я не хочу быть похожим на таких людей. Сейчас время тоже интересное, его можно прожить нормально, если имеешь извилины в голове. Конечно, мне многое не нравится в том, что показывает ТВ. Но сейчас ты можешь переключать кнопки, переходить с канала на канал. Это в наше время было так — какую программу ни включи (хотя и переключать-то было почти нечего, выбор был небольшой), везде одно и то же: очередные решения партии, битва за урожай, кто сколько металла выплавил, кто сколько надоил…

Эстрада развивается волнообразно — то мельчает, то наполняется. Наполняется количественно, но мельчает качественно. Хотя уже заметно, что в ней появляется возвращение к содержанию. Песни-пляски — хорошо, музыка дискотек — это энергия, которую растрачивают. Но надо же иногда и дыхание перевести, заглянуть в себя, задуматься о жизни. Некогда эстрада была Золушкой, сейчас же она потеснила с телеэкранов, из эфира академические виды музыкального искусства. Что касается отношения к классике, то сейчас к ней относятся не так как раньше. Спросите у молодых о великих композиторах — многие вообще не знают, кто это. Конечно, любители классики остаются, но все равно круг их будет сужаться. Сложно сказать, к чему мы придем. Несмотря на то что в свое время я оставил оперную сцену и перешел на эстраду, я ставлю классику превыше всего.

В нашей песне еще недавно работали профессионалы — композиторы и поэты. Сейчас это пока явление редкое. Зато уровень нашей эстрады продолжают поддерживать ее признанные мастера и талантливые певцы молодого поколения. Глядя на маститых артистов, я думаю: а хорошо, что когда-то у нас было живое искусство. Я не ярый противник фонограммы — понимаю, что сейчас без нее трудно. Современные концерты требуют мобильности. Не заставлять же всех петь под одну и ту же аппаратуру. Не могут же солисты и ансамбли, сменяя друг друга на сцене, выходить на нее с кучей инструментов, лесом штативов и лианами проводов, целый час передвигать эту громаду, а потом петь. Вот и приходится пользоваться «минусовой» (инструментальной) фонограммой. Многие поют и под «плюсовую» фонограмму (запись голоса и оркестра).

Я мог, но не любил петь под фонограмму. И пользовался ею только в исключительных случаях. В основном это происходило на правительственных концертах, например, в Кремлевском Дворце съездов. Тогда вообще весь концерт записывали на фонограмму — не только певцов, но и ведущих, и чтецов. Иначе не разрешалось. Надо было уложиться ровно в час и десять-пятнадцать минут, поскольку Леониду Ильичу Брежневу нельзя было дольше сидеть в ложе. Кроме того, наверно, боялись, что, не дай Бог, ты вместо пения выкрикнешь в микрофон что-нибудь не то. Я пел на этих державных подмостках под фонограмму и все время мучился ожиданием, что вот-вот там что-нибудь заест. В Кремлевском Дворце съездов это было бы чрезвычайным происшествием. И все-таки поешь, верней, делаешь вид, что поешь, раскрываешь рот — и боишься, как бы твоя артикуляция не выбилась из звуков фонограммы. Неприятно! Неприятно и то, что мне всегда было тесно в оковах готовой записи. Потому что «вживую» я спел бы то же самое произведение несколько по-другому. Справедливости ради надо сказать, что в последние годы советской власти нам на таких концертах уже разрешали петь «вживую». Правда, иногда просили — вы можете сколько угодно петь живьем, но для ТВ обязательна фонограмма.

Сейчас говорят, что все должны отказаться от фонограммы. Некоторых певцов я послушал — не приведи Господь! Пусть уж лучше поют под свою «фанеру». Потому что, чтобы петь живьем, необходимо иметь хороший голос, музыкальность, надо петь чисто, а не попадать между нот. Думаю, что если сейчас решат обходиться без фонограммы, то останутся от силы 5–6 исполнителей, достойных того, чтобы петь и делать этого хорошо. Справедливости ради надо сказать, что среди теперешних молодых певцов такие есть, например, Алсу. Когда я услышал ее, то сразу отметил, что поет она чисто, без единой фальшивой ноты, да еще на хорошем английском языке.

Я трудно сближаюсь с людьми, потому и раньше на концерты старался приезжать так, чтобы мало общаться за кулисами. Артисты бывают разные, некоторые любят там анекдоты рассказывать, болтать, а мне перед выходом на сцену нужно сосредоточиться. Когда режиссер говорил: «Сейчас ваш выход», я быстро шел, здороваясь с собравшимися за кулисами, — многие ведь были знакомы, — и выходил на сцену. Сразу после выступления садился в машину и уезжал. Сейчас же вижу, как многие исполнители после окончания выступления выходят так, чтобы специально создать шум, показать, как их любят. Их выход снимают крупным планом и показывают больше, чем сам концерт. Чем больше шума, тем интереснее, и всё напоказ. А ведь артист должен думать о том, что он делает на сцене, а то, что будет после концерта, — это его личное дело. По крайней мере, для меня всегда важно было, как я пою, а не то, как долго мне кричали. Я и так знал, что принимали меня хорошо. Больше думал о том, как я спел, не хуже ли… Привык запись своего концерта прослушивать, искать ошибки, чтобы потом их не повторять.

По природе я домосед, не люблю общения ради общения. Поэтому практически не посещаю теперешних «тусовок», всех этих приемов-банкетов, где собирается много народу. Считаю, сейчас не мое время. И очень удивляюсь своим ровесникам, которые «тусуются» с молодежью. Я даже слово этого не люблю — «тусовка».

Со сцены я ушел. Ушел незаметно, без громких заявлений. Не хочу, чтобы люди начали замечать… постепенный уход сцены от меня! Сцена — одушевленный организм, который любит и вдохновляет таланты и терпеть не может бездарностей, людей случайных, которых она со временем все равно сталкивает со своих подмостков. Поэтому артист должен очень уважать сцену и не пользоваться ее терпением. Прекрасный певец Пласидо Доминго в своей книге написал, что надо уйти, не дожидаясь, когда буду говорить: «Как, он еще поет? Да он же сам себя не уважает». Кстати, очень давно, когда я только появился на эстраде, стал известным, в статье в одном из популярных тогда журналов я сказал, что каждый уважающий себя певец должен знать свой срок, что сам я уйду с первой «качкой» в голосе. Было мне тогда немногим более 20 лет.