Воин тумана (сборник) - Джин Вулф

– А ты помнишь, Латро, как выглядит женщина?

– Конечно! – воскликнул я. – Я не помню лишь, когда в последний раз занимался любовью с женщиной.

– Что ж, взгляни на меня. – Она стащила через голову свой "хитон.

Округлые бедра ее были точно легкий изгиб морской волны, а груди вздымались горделиво, точно белоснежные купола дворцов, увенчанные красными халцедонами. Вокруг талии у нее была повязана змеиная шкурка.

Заметив мой взгляд, она коснулась ее и пояснила:

– Я не могу снять это. Но, по-моему, в этом особой необходимости нет?

– Нет, – согласился я и поцеловал ее.

Она засмеялась и принялась тормошить и ласкать меня.

– Разве ты не помнишь, Латро, как мы сидели с тобой рядышком на холме, когда были на этом острове в первый раз? Ах, как я желала тебя тогда! Но теперь-то уж ты мой.

– Да, твой, – сказал я, понимая, что лгу ей, хоть и сгораю от страсти.

Я жаждал ее, как умирающий в пустыне жаждет глотка воды, как изголодавшийся жаждет хлеба, как слабый жаждет величия и царской короны.

Но, увы, не как мужчина жаждет женщины. И ничего с этим поделать я не мог.

Она посмеялась над моей слабостью, и я почувствовал, что с удовольствием удушил бы ее, однако она своим странным взглядом точно отняла силу у моих рук; мне показалось, что их и вовсе оторвали от тела…

– Я еще приду к тебе – когда взойдет луна, – сказала она. – Тогда ты будешь сильнее. Жди меня.

И вот я сижу у костра и записываю все это в свой дневник, надеясь когда-нибудь разобраться, что же со мной произошло. Ночная бабочка трепещет крылышками у самого огня. Я смотрю на нее и жду, когда же наконец взойдет луна.

Глава 30

ВЕЛИКАЯ МАТЬ

Ужасная богиня, которой поклоняются здешние жители, рабы Спарты, явилась мне прошлой ночью. Я коснулся ее, и она стала видима всем.

Страшное было зрелище! И сейчас еще весь лагерь гудит, однако я могу не торопиться со своими записями: еще не починили мост и нужно закупить на рынке провизию. Так что я еще не раз успею все перечитать, чтобы уже никогда не забывать этого.

Итак, вчера вечером Кердон незаметно подкрался ко мне, когда я сидел, тупо уставившись в огонь. Он присел возле меня на корточки и прошептал:

– Сегодня выставили часовых, нужно быть осторожными. Зато Молчаливый, к счастью, ушел куда-то. Я на это даже и не надеялся.

Я понимал, что Дракайна вот-вот придет, но Кердон, конечно, не позволит нам и минуты побыть наедине, и, решив потянуть время, попытался выяснить, кто этот "молчаливый":

– По-моему, все здесь не слишком-то разговорчивые [137].

– Нет, я имею в виду того молодого спартанца. – Кердон сплюнул прямо в костер. – Молчаливые – всегда молодые, ибо молодые еще не начали сомневаться в своей вере.

– Я тоже молод, – возразил я. – Да и ты не стар.

Он засмеялся.

– Нет, ты никакой не Молчаливый. И я тоже. Да и потом, Молчаливые еще моложе. Они из самых знатных спартанских семей, которые владеют крупными земельными наделами и целыми деревнями. Знаешь ли ты о пяти Судьях?

Я покачал головой, надеясь, что мы все-таки дождемся Дракайну.

– По сути дела, страной правят именно Судьи-эфоры, а цари лишь делают вид, что правят, – пояснил Кердон. – К тому же цари частенько сами встают во главе своего войска во время войны и, разумеется, погибают, а пятеро эфоров в это время вершат власть. Считается, что лишь цари могут начать войну, однако каждый год Судьи встречаются и начинают иную войну, вне закона.

– Но если каждый год начинается новая война, – спросил я, – то вы должны воевать постоянно?

– Мы и воюем. – Кердон тревожно оглянулся. – Это война против нас самих.

– Против вас? Ты хочешь сказать, против рабов Спарты? – Я растерянно улыбнулся. – Но люди не воюют против собственных рабов!

– Так многие говорят на севере, я сам слышал, когда был там с войском Спарты. Там только посмеялись бы, случись подобное, как и ты только что смеялся. Однако здесь именно так и есть. Каждый год в тайне ото всех эфоры ставят на голосование вопрос о войне, и эта война ведется против нас.

Судьи наставляют и молодых спартанцев, которые за месяц до последнего полнолуния еще считаются мальчишками, а во время него подвергаются бичеванию в честь Охотницы, переходят в разряд Молчаливых и считаются с этих пор взрослыми. На самом-то деле они всего лишь неопытные воины, однако им лестна благосклонность могущественных Судей. Молчаливый может запросто убить раба, если пожелает. Ты одного такого Молчаливого знаешь.

Вон его палатка. Помнишь, как его зовут?

То была палатка, куда приводила меня Дракайна, и я вспомнил имя ее хозяина.

– Пасикрат?

Кердон кивнул.

– Но если имена Молчаливых хранятся в тайне, то откуда тебе известно, что Пасикрат – именно Молчаливый?

– У них взгляд особенный. Обычный спартанец – спартиат, вроде того, что живет вместе с тобой в палатке, – может убить только собственного раба.

Если же убьет чужого, даже соседского, то должен будет платить штраф. А Молчаливый смотрит на любого раба, и рука его сама собой потихоньку подбирается к кинжалу; то ему покажется, что тебя слишком уважают другие, то ты поговорил с чужеземцем… – Кердон встряхнулся, точно очнувшись от дурного сна. – Все, нам пора, – сказал он. – Мы уже опаздываем. Меч тебе придется оставить здесь. – Он вскочил и знаком велел мне следовать за ним.

Я снял меч и отнес в палатку. Когда я нагнал Кердона, он пошел шагах в трех впереди меня.

– Поспешим, – сказал он мне и вдруг вскрикнул: что-то промелькнуло возле его ног и исчезло. Крик был приглушен, ибо Кердон успел прикрыть рот рукой, однако Ио, спавшая в палатке, все же услышала его и выбежала к нам как раз в тот момент, когда я опустился возле Кердона на колени.

– Господин мой, что случилось?

Я сказал, что не знаю, и мы перенесли Кердона к костру. При свете огня у него на ноге стали видны две ранки: укус змеи. Пять раз наполнял я рот его кровью, а когда кончил отсасывать яд, Ио дала мне вина с водой, и я тщательно прополоскал рот, а остальным вином мы промыли место укуса. К этому времени все лицо Кердона было покрыто крупными каплями пота.

Я спросил Ио, проснулись ли рабы Басия. Она покачала головой и предложила разбудить их.

– Не надо! – вырвалось у Кердона.