Наследница из Гайд-Парка - Жаклин Нейвин

– Но когда на вашем счету появились деньги... вы никогда не подозревали, что эти деньги пришли от него?

– От покойника? Я думала о многих, но только не о нем. Когда наше наследство было потрачено, мы решили продать дом, но внезапно наши налоги были заплачены, и наш поверенный сообщил, что нам на жизнь назначено содержание. С тех пор деньги приходили регулярно, а когда со мной стала жить Оливия, то они увеличились. Кем бы ни был наш благодетель, он очень постарался остаться неизвестным. Я безуспешно пыталась узнать, кто он.

Энн нахмурилась, потом с трудом сглотнула.

– И теперь вы говорите, что человека, который столько для меня сделал, я неправильно обвинила в ужасном преступлении. Но почему? Почему он на мои заблуждения ответил такой щедростью?

У Мэй на глаза навернулись слезы.

– Если бы вы знали его, то поняли бы.

Энн снова наклонила голову и надолго замолчала. Наконец она произнесла:

– Как вы думаете, он меня простит?

– Ох, моя дорогая, как он хочет, чтобы вы его простили! Если сможете, я бы очень попросила вас его простить.

Энн изумилась:

– Если вы просите от его имени, то я его прощаю. Но не знаю, за что.

Мэй рассмеялась. От радости и облегчения у нее закружилась голова.

– Вы наверняка знаете, что мужчины смотрят на вещи не так просто, как мы. Они обязательно должны спасать мир, и если им это не удается, они страдают. Пожалуйста, извините меня ради человека, который сделал для вас столько добра.

Энн кивнула:

– О, я обязательно это сделаю, обещаю. Как необычно, что вы пришли ко мне с подобной просьбой. Вижу, что вы его любите.

Мэй почувствовала такое волнение, что у нее сжалось горло и на миг остановилось дыхание.

– О да, очень.

Триста проснулась от того, что негромко вскрикнула. Сев в кровати, она вгляделась в темноту и не сразу поняла, где находится.

Комната леди Эйлсгарт... нет, ее комната.

Она снова откинулась на кровать и вздохнула. Ее охватила усталость. Она ощутила на лице слезы и поняла, что кричала во сне. Ей снился Роман, когда они были юными возлюбленными. Он брал ее с собой и показывал места, где обычно скрывался в детстве. Она чувствовала себя там такой счастливой!

И тут она окончательно проснулась.

Триста выбралась из кровати. Ее глаза уже немного привыкли к темноте, но она никак не могла разобрать что-либо знакомое. Эта комната ее подавляла. Она оставалась здесь, потому что этого хотел Роман, но в этом месте она постоянно видела кошмары, полные ужаса, печали и разочарований.

Она чувствовала себя чего-то лишенной и ощутила пустоту и беспокойство. Она тихо выскользнула в коридор, еще не зная, что собирается делать. Пройдя коридор до самого конца, она поднялась по узкой лестнице. Там стены были неровно оштукатурены и побелены, а не обиты искусными тканями, перила сделаны из простого дерева, без резьбы, не было и металлических штырей, чтобы держать ковер. Эта лестница предназначалась для слуг. Она бегала вверх и вниз по ней столько раз, что знала ее во всех подробностях, словно 262 лицо собственного сына. Ее ноги будто узнали лестницу, и Триста стремительно взлетела вверх, на чердак, в свою старую спальню.

На пороге она остановилась, затем толкнула от себя дверь, сделала шаг внутрь и вгляделась в темноту. Ее поступок был необъяснимым, но она шагнула в комнату, хоть у нее и не было свечи. Впрочем, ей было даже уютнее, когда ее скрывала эта темень.

На койке лежал матрас, который мама достала для нее, – все такой же, без постельных принадлежностей. Перед ней был знакомый стол, как и крючки на стене, и полки, на которых когда-то размещались все ее вещи. Простенькие занавески по-прежнему закрывали маленькие окна.

В зимние ночи эти окна покрывались инеем, и она дышала на них, чтобы возвратить им прозрачность. В этой кровати она спасалась от холода под одеялами – благодаря матери у нее их было два, – а позднее ее согревало большое мускулистое тело, которое каким-то образом умещалось здесь вместе с ней.

Да, они ухитрялись лежать на узкой кровати, очень тесно прижавшись друг к другу. И им было хорошо. От этого воспоминания она улыбнулась.

– Триста?

Разинув рот, она повернулась. В дверях стоял Роман.

– Что-то случилось?

Она коротко вскрикнула и схватилась за грудь.

– Боже, Роман. Я тебя не слышала. Он вошел в комнату.

– С тобой все в порядке? – Он оглядел комнату. – Что ты здесь делаешь?

Она отвела глаза:

– Ты помнишь это место?

Он помолчал.

– Конечно.

Его голос слегка дрожал. Она неловко начала обходить комнату, осматривая каждый уголок.

– Я помню, как ты приходил сюда ко мне. Ты обычно останавливался точно так же, как сейчас, в дверях и окликал меня, не сплю ли я.

Если бы луна была ярче, Триста могла бы увидеть его лицо. Но возможно, даже лучше, что он остался в тени. Она могла бы сгореть со стыда, если бы взглянула на него.

– Мне страшно оставаться в комнате твоей матери, – проговорила она.

– Это твоя комната.

Она в ответ только безнадежно махнула рукой.

– Комната вполне нормальная, – сказал он.

– Да, это так. Но только...

– Триста, почему ты здесь?

– Не знаю. – Она лгала. Она хотела вернуться в прошлое. Чтобы все стало таким, как тогда, когда они были счастливы и любили друг друга в этой комнате.

Она не говорила этого вслух, но тем не менее он внезапно произнес ее имя и сделал шаг, чтобы ее обнять. Она тоже двинулась ему навстречу и оказалась там, где бывала когда-то очень часто, – у него в объятиях. Его запах был знакомым и таким восхитительным!

– Триста, – произнес он негромко у ее головы. Его губы коснулись ее кожи.

Она хотела ответить, но его губы помешали ей это сделать. Его поцелуй усилил все ее чувства, и у нее вообще пропало желание говорить. Она отклонилась, уступая напору его могучего тела. Роман снова мог касаться, волновать ее после многолетнего перерыва. Это не было простым физическим влечением, обостренной чувственностью. Что-то более глубокое, часто заявлявшее о себе и долго сдерживаемое, вдруг охватило их.

Он легонько укусил ее за нижнюю губу. Она ощутила его дыхание на губах.

– Иди в мою...

– Нет. Здесь. – Она потянула его.

– Здесь?

– Здесь. Как и раньше. Пусть это будет, как раньше.

Он уступил. Из его груди вырвался хриплый, первобытный звук. Роман снова прижал ее к себе.

– Да. Именно этого я и хочу. Как и раньше, снова и снова.

Она взяла его руку и положила ее себе на грудь. Тело Триста напряглось. Под его ладонью ее грудь стала чувствительной, тяжелой, горячей и болезненной. Он с силой поцеловал ее, и его язык встретился с ее.

Его руки сняли с нее ночную сорочку. Его прикосновение было легким, как прикосновение шелка. По коже пробежала дрожь. Триста закрыла глаза и откинула назад голову, отдавая себя всецело в его власть.