Запрещенная реальность. Том 1 - Василий Головачёв

Девица встретила его как надо — блоком и попыткой боевых действий, но с таким же успехом она могла блокировать бульдозер. Удар Матвея с выплеском энергии сломал ей обе руки, но оставил в живых. Даже в такой ситуации Соболев не казнил — наказывал. За исполнение чужого приказа.

Прислушался к обстановке: тихо, черт возьми! Умерли все, что ли? Впрочем, прошло всего тридцать пять секунд с момента входа «на трассу» и десять со времени появления в приемной.

Бесшумно Матвей открыл дверь с табличкой: «Комбат». Хорошо, что двойная, с тамбуром. Хозяин ничего не услышал, стоя у стола спиной к двери, и оглянулся, когда Матвей уже стоял в двух шагах от него.

— Откуда ты взялся?!

— От верблюда, — находчиво ответил Матвей, вспоминая сон с появлением Тараса Горшина. — Давай, Белый, становись. Твоя очередь. — Он отставил автомат в сторону.

Командир батальона «Щит», он же начальник службы «гашения» Купола, подчиненный только боссу и его секьюрмену Ибрагимову, о чем знали всего два человека, выпрямился, глаза его сузились, зажглись недобрым огнем.

Был он не слишком высок, но хорошо сложен, накачан и силен. Во всей его фигуре сквозила уверенность в себе и привычка повелевать.

— Кто ты?

— Убить Илью Шимука, автослесаря, ты отдал приказ?

— А-а… — Кривая улыбка пробежала по губам Шмеля. — Дружок пришел. Вот, значит, какой ты рисковый. Мало тебе было одного раза. Ну что ж, добро пожаловать в ад, ганфайтер.

— Узнал, — в свою очередь прищурился Матвей. — Любопытно. А ведь об этом знать должны только мои непосредственные начальники. Кто же тебе сообщил обо мне?

— Есть один человек… в контрразведке. На очень высокой должности. — Шмель считал положение гостя провальным и невольно выдал информацию. — Могу сказать кто, тебе это все равно не пригодится.

— А я знаю, — сказал Матвей, спиной чувствуя приближение опасности. — Геноссе Ельшин. Не правда ли? Да не дави ты кнопку под столом, в приемной никого нет.

В глазах Шмеля мелькнула тень, а в следующее мгновение он прыгнул к Соболеву, нанося удары без замаха, в манере русбоя.

Он был неплохим мастером русского стиля, может быть, лучшим из всех, с кем когда-либо встречался Матвей, но такой тренинг, какой имел ганфайтер-перехватчик, ему и не снился, а реакциями и внутренней энергией он не владел в нужной степени.

Бой длился несколько секунд — почти бесшумный, разве что с выдохом при ударе, молниеносный, состоящий из десятков финтов и ложных выпадов, уклонений и передвижений, а потом Матвей поймал Шмеля — Белого (где он седину заработал?) на иккадзё[53] и нанес смертельный удар вперед и вверх, в межключичную впадину (хитю), травмирующий дыхательное горло и сонную артерию.

Шмель схватился за горло, захрипел и медленно осел на пол.

— Встретимся в другой жизни, киллер, — сказал Матвей, прежде чем майор умер от шока.

Шум в приемной напомнил Соболеву, что пора выбираться из осиного гнезда. Снова энергия заструилась по жилам, реакции ускорились, а время замедлилось. Поскольку окна на втором этаже были зарешечены, уходить пришлось тем же путем, пробиваться с боем, и, хотя шансов почти не оставалось, Матвей начал отступление с верой в успех.

— Или нет у нас хороших бомб? — пробормотал он, приоткрывая дверь и бросая в приемную газовую гранату величиной с орех.

По двери хлестнула очередь из автомата, однако взорвавшаяся граната успокоила стрелявших, и Матвей метнулся сквозь дым в коридор, пробежал его без дыхания по лестнице, сбив по пути бежавших навстречу «черных беретов», и прыгнул вниз, через пролет.

Тут его и достали.

Впечатление было такое, будто на него обрушился потолок! Голова сплющилась, провалилась сквозь шею в грудь, еще ниже — в желудок, в ноги, вышла сквозь пятки наружу тающим дымом… На мгновение Матвей осознал себя стоящим на четвереньках и тут же снова начал «проваливаться» сам в себя, захлебываться собственной плотью, распадаться на атомы… Снова всплыл из-под слоя странных переживаний, чтобы почувствовать боль от удара по затылку: пока он дергался на полу, пытаясь встать, отстроиться от хаоса необычных ощущений, его догнали.

На сей раз погружение в бездну не передаваемых словами состояний длилось дольше — почти полсекунды. «Разум-воля» Матвея, сконцентрированная на преодолении любых препятствий, попыталась очистить мозг от внешнего воздействия, но ее возможности были ограничены, а Матвей оказался не подготовленным к такому нападению. Если бы ему дали время, объяснили, что надо делать, он, возможно, пришел бы в себя, но преследователи не стали рисковать. Второй удар по затылку оборвал его сознание.

Горшин прибыл в Очаково, на улицу Кондомскую, где была расположена база «Щита», одновременно с первой машиной поддержки, но ждать вторую не стал.

База имела два въезда-выезда. Тарас направил машину с группой таранить главные ворота, чтобы отвлечь внимание охраны, а сам прошел через калитку запасного выхода, охраняемую постом из трех человек. Он мог бы пройти незамеченным, контролировать сознание этих безмозглых громил не составляло труда, но ему предстояло возвращаться обратно, вероятнее всего, этим же путем, и Тарас «уронил» всех троих: двух — волевым импульсом-приказом, третьего — тычком в переносицу.

Соболева он нашел в здании штаба, на лестничной площадке первого этажа. Его с наслаждением били ногами четверо «черных беретов», один из которых держал в руке суггестор «удав».

Тарас ворвался в штаб в тот момент, когда машина поддержки врезалась в ворота и часовые открыли по ней огонь. Поднявшаяся неразбериха помогла Горшину уложить охрану (бил он на поражение) и вытащить безвольное тело Соболева во двор.

Как раз в это время подоспела вторая группа поддержки, внеся свою лепту в поднявшийся шум. Прорвавшиеся «чистильщики» помогли Тарасу погрузить Соболева в его машину, а сами принялись бросать взрывпакеты, усиливая панику. Через несколько минут Горшин был в двух километрах от базы, а спустя некоторое время исчезали и боевики групп поддержки, не потерявшие ни одного человека. Лишь двое из них получили легкие ранения. Позади осталась не разгромленная, но окутанная дымом база спецбатальона «Щит». Ее защитники еще долго вели стрельбу по дыму и теням. У страха, как известно, глаза велики.

Очнулся Матвей в постели. В кресле напротив сидел Тарас Горшин и пил горячий чай, несмотря на жару под тридцать пять градусов.

— Ну ты и дурак! — сказал он вместо приветствия. — Дурак повышенной живучести, не прими это за комплимент.

Матвей вспомнил свое отступление, дернулся, пытаясь нащупать голову, наткнулся на огромную шишку на затылке, поморщился: