В сердце роза - Алекс Гарридо

- Не будешь спать три дня и три ночи. И не старайся заснуть. Бодрствуя, сам себя исцелишь. При ударах головы надлежит поступать так.

- Меня учили по-другому... - пробормотал Илик.

- Лечу я, мне и отвечать, - сказал незнакомец. - Я начал по-своему, так и продолжим.

- Согласен. Испробую на себе, тогда и буду судить о твоем способе.

- Так, - согласился незнакомец. - Тебе нужно много пить, а есть как можно меньше.

- С этим не поспоришь, - заметил Илик. - Тем более, что ни воды, ни пищи мы не можем достать.

- У вас все будет. Огонь уже здесь, остальное несут следом... Мне пора. Запомни: лежать в покое, но не спать, пить, но не есть. А ты, разумная женщина, плесни из горшка на хворост, когда я уйду. Будь осторожна, этот огонь прилипчив, и не просто его погасить. И проследи, чтобы твой спутник в точности соблюдал мои наставления. Дважды я ни к кому не прихожу. Прощайте.

Он с осторожностью опустил голову Илика на землю, легко поднялся и пошел от них, раздвигая руками ветви орешника, и так быстро, что Атхафанама едва успела окликнуть его.

- Назови нам свое имя, - сказала царица, - чтобы мы могли произносить его с благодарностью и сохранить в памяти до конца наших жизней.

Незнакомец остановился, обернулся к ним.

- Славьте Обоих богов. Если я напомнил твоему сердцу кого-то, кто ему дорог, зови меня его именем. Это справедливо и угодно тем, кому я служу. А других имен мы не носим.

И поклонился, и исчез в сгустившейся темноте.

- Джая... - тихо сказал Илик.

- Потому что исцелил тебя?

- Про Джаю говорится, что его красота остановила меч врага. Разве этот не таков? Как говорят в Удже, чистый хрусталь. Что он сказал о воде и пище?

- Что все у нас будет. А ты, Илик, все же к мужской красоте неравнодушен, я вижу.

- Я вообще к красоте неравнодушен, ты знаешь, царица.

Атхафанама смутилась, жалея, что заставила Илика вспомнить о его возлюбленной. Наклонив голову, она поправила веточки в костре и со всей осторожностью наклонила над ним сосуд. Огонь выплеснулся, охватил хворост. Атхафанама не отрывала глаз от огня, раздумывая, нужно ли сказать Илику, что она жалеет о своих словах и сказала, чего вовсе не думает, - или лучше уж молчать?

Опять раздался шорох в зарослях, Илик и Атхафанама обернулись на шум и увидели, как из кустов выбирается женщина. Лицо ее было замотано вышитым платком так, что видны были одни блестящие глаза, но тихий голос - нежен и приветлив.

- Вот, - с облегчением произнесла она. - Хорошо, что вы зажгли огонь. Я давно вас ищу. Меня зовут Райя, я прошу вас войти под крышу моего бедного дома.

Еще до рассвета, опираясь на плечи Атхафанамы и Райи, потихоньку, шаг за шагом, на подгибающихся ногах Илик перебрался в маленькую хижину, сложенную из камней, под плоской, покрытой дерном крышей, лепившуюся к склону горы в стороне от селения. Женщины уложили его у очага на грубую полосатую тканину, которая и была единственной постелью в доме, а сами принялись хлопотать у очага.

- Я сама здесь не так давно, - рассказывала Райя. - Там, где я была, все умерли, все до одного, кто был рядом со мной. Тогда я ушла, и хасса не увязалась за мной. Я была в Аттане, а пришла сюда, так далеко, потому что остановиться было негде: везде стоны и крики, плач и проклятия. Или тишина. Вы слышали, какая тишина бывает после хассы? Я бежала, пока не падала, поднималась и бежала опять. Здесь только нашла себе место. Но она придет и сюда.

- Здешние жители осторожны, - сказала Атхафанама.

- Да, их напугал бродячий лекарь. Рассказал, что в царстве хасса, предостерег, чтобы не подпускали чужих к своим домам и источникам. На мое счастье, я пришла сюда раньше него.

- Что ж, - сказал Илик, - если они будут так осторожны и впредь, может быть, хасса к ним не проберется.

- Не верю я, что от нее можно уберечься. Я ее видела. Она придет сюда и войдет в селение, если захочет. Солнце не пощадит тех, кто забрасывает камнями путников у своего порога.

- Они спасают своих детей, - возразил Илик.

Девушка упрямо вскинула замотанную в платок голову.

- Они могли вынести вам воды и лепешек и попросить вас идти своей дорогой. Лекарь, напугавший их, не запрещал им этого.

- Кто это был? Ты знаешь его имя? - приподнялся на локте Илик. - Каков он собой? Может быть, я знаком с ним.

- Имени не помню, а сам он был ростом с меня или даже меньше, кругленький и быстрый, как укатившийся клубок, и на лице ни волоска. Все думали сначала, что он евнух, но после женщины подсмотрели, как он скреб подбородок ножом у ручья.

- Смеялись? - заулыбался Илик.

- Чему ты радуешься? - вздернула брови Атхафанама. - По его совету тебя чуть не убили насмерть.

- Он здесь ни при чем. Маленький, толстый и проворный... Это Савса. Но кидать камнями в чужаков он не учил, ручаюсь. Сама знаешь, царица, какой страх внушает одно ее имя.

О том, что хасса уже здесь, они узнали на рассвете третьего дня.

Илик все еще отлеживался, созерцая закопченный потолок, Райя ушла к источнику за водой, Атхафанама возилась у очага.

- А дыма! - возмущенно отмахивалась она. - Глаза вытекут.

- Не дворец, - рассеянно заметил Илик.

- А я и не жалуюсь, - рассердилась Атхафанама. - И не такое повидала, между прочим.

Но Илик о чем-то своем думал и не ответил ей. Атхафанама в ярости дернула плечом и принялась ожесточенно размешивать варево единственной в доме щербатой ложкой в единственном горшке.

- Это странно, - заговорил Илик.

- Что? - фыркнула царица, не прекращая своего занятия.

- Ее платок. Она не снимает его ни днем, ни ночью.

- Но ты - посторонний. Девушка стыдлива, в этом странного нет.

- Она из Аттана, столичная жительница, а там даже девушки из приличных домов едва прикрывают лица.

- Верно. Ну и что? Может быть, она как раз из приличного дома, потому и боится, что ее узнают в таких жалких обстоятельствах. Или, может быть, она некрасива. Так бывает, Илик. Что с того? На что нам ее тайны?

- Как эта женщина нелюбопытна!

- Как любопытен этот мужчина!

Илик засмеялся:

- Твоя взяла! Но сама посуди: в доме утвари - один горшок, один кувшин и одна ложка. Еще это одеяло. И все. А ее платок... Ты рассмотрела вышивку?

- Дорогая вещь, - признала Атхафанама, бросила ложку и стала обеими руками тереть слезящиеся глаза. - Ну и что? Если она из приличной семьи, почему бы ей не носить такой платок? Тебе глаза не ест?

- Во-первых, царица, где же тогда ее дорогое платье и украшения? Если бы она просто хотела скрыть, что богата, она и платок взяла бы попроще. Но и это во-вторых - платок мужской.

- Верно. Даже странно, почему я этого не заметила.

- Мне тоже кажется, что, скорее, ты должна бы мне все это объяснять.