Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Ричард Докинз

чем мой собеседник, что слово “взаимный” нужно отбросить. Больше всего я страшился перед встречей с внушительным умом Стивена Вайнберга, физика, нобелевского лауреата и человека энциклопедических знаний. Надеюсь, мне удалось скрыть свою робость – как во время нашей беседы на камеру, так и во время прекрасного ужина, который он давал в мою честь в своем клубе в Остине – городе, который мне описывали как интеллектуальный оазис Техаса. О некоторых нобелевских лауреатах сразу напрашивается вывод, что им с наградой “подфартило”, говоря попросту (и говоря мягко, по нашей британской привычке). При встрече с профессором Вайнбергом так не кажется – и я надеюсь, вы понимаете, что это тоже мягко говоря. Он – отличный выбор на роль гения мирового масштаба.

Казалось бы, формат “без председателя” должен давать сбои, когда в беседе больше двоих участников, но нам удалось успешно дискутировать в нем вчетвером – на встрече так называемых “Четырех всадников”, которую мой фонд снимал в 2008 году[104] в уставленной книгами вашингтонской квартире Кристофера Хитченса. К нам с Кристофером присоединились Дэн Деннет и Сэм Харрис, и мы отлично справлялись без председателя. Мы пригласили пятой Айаан Хирси Али, но ей пришлось срочно уехать в Нидерланды, где она была депутатом парламента. Так что в итоге нас было четверо, и название “Всадники” закрепилось. Часы беседы за столом пролетели незаметно, ни один из нас не захватывал главенство, и я сильно подозреваю, что председатель почти наверняка испортил бы атмосферу.

Кристофер

Мне нужно что-то сказать о Кристофере Хитченсе, этом герое разума. Я не слишком хорошо его знал. Я не входил в круг его близких друзей с юности, но познакомился с ним, когда вышла книга “Бог не любовь”, и, так как ее часто ставили в один ряд с “Бог как иллюзия”, мы вместе появлялись на разнообразных публичных площадках. Впервые я встретился с ним на дебатах в Лондоне в 2007 году, в Вестминстерском центральном зале, что вмещает более двух тысяч человек, – там же, где проходила уже упомянутая наша встреча со Стивеном Пинкером. На одной стороне были мы с Кристофером и Э. К. Грейлинг, один из моих любимых философов, – мы отстаивали тезис “Без религии все было бы лучше”. Именно участие этих двоих коллег, которыми я восхищался, заставило меня ослабить свою обычную настороженность в отношении формальных дебатов. На другой стороне были антрополог Найджел Спайви, философ Роджер Скрутон и рабби Джулия Нойбергер, которую я уже упоминал. Главное, что запомнилось мне с тех дебатов, – бесподобное “Как вы смеете? Как вы СМЕЕТЕ?” Кристофера. Но это оказалось ложным воспоминанием; впрочем, я должен описать его, потому что синдром ложных воспоминаний должен получить более широкую известность, а также потому, что я однажды рассказывал об этом ложном воспоминании, выступая в Мельбурне с посмертной хвалой Кристоферу.

Я был уверен, что помню реплику Кристофера “Как вы СМЕЕТЕ?” во время выступления рабби Нойбергер. Но было не так. Видеозапись ясно показывает, что эта реплика стала ответом на вопрос из аудитории: слушатель заявлял (стараясь быть хорошим), что он религиозен, хоть и не верит в Бога. Кристофер что-то сказал и во время выступления рабби Нойбергер, но явно что-то другое (на видео слышно нечетко – его микрофон был выключен, – но точно не “Как вы смеете?”). Синдром ложных воспоминаний – это реальная проблема, занимательная и пугающая. Надеюсь, что его примеры показывают студентам юридических факультетов и всем, кому приходится работать с показаниями свидетелей, – но боюсь, что это не так. Показания очевидцев совсем не так надежны, как кажется многим – даже присяжным. Свидетели в суде не только лгут. Они могут и искренне заблуждаться. Впервые я убедился в этом, когда имел удовольствие встретиться с Элизабет Лофтус, харизматичным и храбрым американским психологом: она часто дает показания в защиту людей, которых несправедливо обвинили, например, в растлении малолетних. Иногда она сталкивалась с тем, что проблема усугублялась действиями недобросовестных специалистов, которые намеренно внедряли ложные воспоминания свидетелям, – Элизабет убедила меня, что это пугающе просто, особенно с детьми. Ложное воспоминание о реплике Кристофера мне никто внедрить не старался. Это проделал мой собственный мозг, бессознательно объединивший два подлинных воспоминания[105].

Мне стоит за это извиниться, но, по крайней мере, я в неплохой компании. В 1982 году нобелевский лауреат, молекулярный биолог Франсуа Жакоб написал прекрасную книгу под названием “Возможное и действительное” (The Possible and the Actual). Я читал английский перевод вскоре после его выхода и дошел до абзаца, который показался странно знакомым. Я поискал и нашел причину. Жакоб, должно быть, читал “Эгоистичный ген” – возможно, в переводе на французский; возможно, у него была фотографическая память, или, может быть, он выписал себе абзац, а позже нашел записи и ложно вспомнил, как написал его сам. Я привожу два абзаца на следующей странице.

Я ни на секунду не допускаю подозрений в грубом плагиате. Зачем бы заслуженный нобелевский лауреат стал этим заниматься? Полагаю, что здесь произошел самый настоящий сбой в памяти – или, может быть, сошлись слишком хорошая память на сам текст и сбой в памяти о его происхождении.

Возвращаясь к лондонским дебатам – их организовывала компания “Ум в квадрате” (Intelligence Squared): до и после дебатов она проводила голосование, чтобы проверить, изменились ли мнения публики после выступлений. Результаты голосования на наших дебатах по теме “Нам лучше без религии” приведены в таблице ниже. Не знаю, как расценивать то, что общее количество голосов в конце дебатов на 112 больше, чем в начале, – а скорее всего, еще больше, так как ответы “Не знаю” в конце не считали. Как бы то ни было, радостно видеть, что наша сторона выиграла в дебатах – возросли и абсолютные цифры, и доля по отношению к другой стороне.

“Эгоистичный ген”

Ричард Докинз

Первое издание: “ОЮП”, 1976, стр. 49

Другая ветвь, называемая теперь животными, “открыла” для себя возможность эксплуатировать растения, поедая либо непосредственно плоды их биохимической деятельности, либо других животных. В процессе эволюции обе главные ветви машин выживания создавали все более и более замысловатые способы повышения своей эффективности в соответствии со своими различными образами жизни, непрерывно расширяя круг доступных ниш и местообитаний. Главные ветви делились на ветки и веточки, каждая из которых достигала совершенства в приспособлении к тому или иному специализированному образу жизни: в море, на земле, в воздухе, под землей, на деревьях, в телах