И снова о любви - Лорейн Заго Розенталь

— О… — произнесла я, разжимая пальцы. — Очень… рада за твою маму.

Саммер кивнула и положила конфету на столик.

— Ари, — сказала она, — я ошиблась, считая Блейка хорошим парнем. Он оказался вовсе не таким.

— Блейк был хорошим парнем, — возразила я. Когда Патрик называл Саммер неприличной девушкой, а Дэл — шлюшкой, во мне кипело такое же чувство протеста. — Просто недостаточно сильным.

— Да, — согласилась она. — Ты права. Отец им управлял. Честно говоря, мне кажется, Стэну я нравилась больше, чем Блейку. Так или иначе, у Блейка обо мне сложилось неверное представление. Все случившееся — чудовищная ошибка.

Где-то я уже это слышала. У массы людей сложилось неверное представление о Саммер. Я с удовлетворением подумала, что и она, и Блейк, судя по всему, раскаиваются в своем поступке. Однако мне вновь стало жаль ее. И мистер Эллис, и Блейк ее использовали, а она-то искала парня, который, занимаясь любовью, будет смотреть ей в глаза. Вряд ли Блейк делал это, даже если был сверху.

— Да, — подтвердила я, — все было ошибкой.

Она опять кивнула и поднялась, стряхнув с пальто кусочки фольги.

— Ари, — сказала она, — я ничем не лучше тебя. И я не считаю тебя посредственностью.

Видимо, ей казалось, что просить прощения следует именно так. Я лишь усмехнулась, а она сделала вид, что приняла мое молчание за прощение, и сменила тему: достав из сумочки кошелек, раскрыла его и завела разговор о своем новом парне.

— Это он.

Она протянула мне портмоне, в котором была фотография симпатичного молодого человека. Он стоял под пальмой в обнимку с Саммер. Идеальная фотография счастливой пары — такие всегда носят с собой. Наверное, свой новый имидж она придумала специально для него, для Калифорнии. Чтобы начать новую жизнь.

— Он немного старше. Окончил УКЛА пять лет назад, сейчас в аспирантуре. По-моему, хорошо, когда парень старше. Он взрослее и лучше к тебе относится.

Наверняка тот парень на фотографии относился к Саммер лучше, чем Кейси, Блейк, чем все остальные из списка в ее дневнике. И, к своему удивлению, я вдруг порадовалась за нее. Мне показалось также, что она перестала гнаться за опытом.

— Здорово, Саммер, — сказала я. — Я правда так думаю.

Она улыбнулась, и мы пошли к двери. Я открыла ее, в воздухе пахло костром.

— До свидания, — попрощалась Саммер и пошла вниз по лестнице.

Я слушала, как стучат по тротуару ее каблучки. Из кухни выбежал Шейн, я взяла его на руки, и мы вдвоем смотрели, как исчезает в темноте светлое пятно — пальто Саммер.

— Пока-пока! — махал ручонкой Шейн.

«Пока-пока!» — думала я почти в полной уверенности, что больше никогда ее не увижу. Впрочем, если все-таки однажды мы встретимся с ней на улице, то обойдемся вежливыми фразами вроде «Как дела?» и «Привет родителям», но в глубине души будем помнить о временах, когда дорожили друг другом.

Даже если мы не увидимся, я была рада, что сегодня состоялся этот разговор.

Глава 25

В Парсонс меня приняли. В феврале почтальон доставил толстый конверт. Меня просили принести свои работы и явиться на собеседование. Вскоре пришло еще одно письмо. Мама в нетерпении заглядывала мне через плечо, пока я его вскрывала.

«Уважаемая Ариадна, — говорилось в письме. — Добро пожаловать в Школу дизайна Парсонс. Выпуск состоится в 1992 году».

Мама ликовала, и я тоже. После моей встречи в мае с другом Джулиана мы обе тоже радовались как сумасшедшие. Он предложил мне работу на полставки в своем агентстве в деловом районе Манхэттена. Так я стала иллюстратором-стажером, и ни один из моих наставников — опытных художников — ни разу не сказал, что у меня нет таланта. Иногда люди в офисе показывали мне свои работы и спрашивали: «Ну как, Ариадна?» От мысли, что для кого-то важно мое мнение, я ощущала гордость куда большую, чем от полученной когда-то на Рождество цепочки с рубином. Случившееся заставило маму изменить свой взгляд на ценность связей — главное, говорила она, чтобы они ни к чему не обязывали.

Весь первый курс в колледже я работала, и вскоре снова пришло лето. Три дня в неделю я проводила в офисе и два — в реабилитационном центре. Адаму по-прежнему нравились картинки с горами и озерами.

В одну из августовских пятниц он спросил:

— У тебя все тот же парень?

Заполняя озеро кобальтовой синью, я отрицательно покачала головой.

— О, — произнес он, — ничего страшного, потом найдешь другого.

Я засмеялась, потому что он был прав.

На следующий день мы с родителями поехали на пикник пожарных на Манхэттен вместе с Эвелин, Патриком и мальчиками. День был теплый и солнечный, мы сидели на складных стульях вокруг уставленного едой стола. Я потягивала лимонад, когда ко мне подбежал запыхавшийся Киран и сказал, что хочет кое-что мне сообщить.

— Я видел твоего бывшего парня, тетя Ари!

— Тсс! — Эвелин схватила его за руку и, пихнув, усадила на стул.

Мама шикнула тоже, а Патрик не отрывал взгляда от гамбургера. Они, как обычно, заботились обо мне, однако я больше не нуждалась в защите. Я ничего не хотела от Блейка. Только встретиться с ним один последний раз, чтобы не появилось желание увидеть его снова.

— Где? — спросила я.

— Наверное, это был кто-то похожий на него, — сказала, закуривая, мама. — Ешь, Ариадна.

— Где? — настаивала я, глядя на Кирана.

— Там, на беговой дорожке, — отозвался папа.

Мы все уставились на него. Он сидел во главе стола и как ни в чем не бывало разглядывал свою тарелку.

Я все-таки решилась обнять отца.

— Спасибо, папа, — прошептала я и получила в ответ объятие — совсем недолгое, но все же.

Пройдя через парк, я увидела Блейка. В черных шортах и серой футболке он нарезал круги на беговой дорожке. Я встала на краю асфальта и позвала его.

Блейк остановился. Обернулся, пошел ко мне, и я увидела его прекрасное лицо. Он повзрослел и выглядел скорее мужчиной, чем юношей.

— Ари! — Он неожиданно улыбнулся. Я не была уверена, захочет ли он говорить со мной после того, как я отказалась встретиться с ним в больнице. Но тогда я не была готова. — Как дела?

— Отлично, — ответила я, слегка нервничая, поскольку не знала, что сказать дальше.

— Классно выглядишь, — заметил он.

— Правда? — переспросила я, и Блейк засмеялся, словно я ничуть не изменилась. Но он ошибался.

Он поинтересовался, поступила ли я в Парсонс. Я кивнула, а потом рассказала ему о своей работе, и он ни капельки не удивился.

— Не сомневался, что ты станешь художницей, — сказал он.

Я улыбнулась, потому что это была правда. Он всегда верил в меня.