Тайный заговор - Филипп Ванденберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В который раз Жюльетт прочитала заголовок: «Безымянная могила в Ватикане. Кто такой К. Б., оставивший Церкви сто миллионов долларов?»
— Теперь я вообще ничего не понимаю, — произнес Бродка, нарушая тишину. — Это что, простое совпадение: инициалы моей матери на могильной плите, даты ее жизни? Но зачем они стерли надпись, когда мои вопросы показались им чересчур надоедливыми? Или в могиле действительно лежит какой-то богатый немец? Признаться, я не могу себе представить, чтобы моя мать оставила Церкви такую огромную сумму. Разве что… — Он замолчал.
— Разве что…
— Разве что деньги принадлежат тому странному агентству недвижимости «Pro Curia», с которым имела дело моя мать. Но если это часть наследства, то я должен был знать об этом!
Спустя какое-то время Жюльетт спросила:
— Бродка, ты, кажется, когда-то упоминал в связи со своим наследством репортера «Ньюс», который разоблачил махинации этого агентства недвижимости, а потом внезапно исчез.
— Да. Эту историю рассказал мне Дорн. Давно уже. Тогда я еще не знал, что меня ожидает.
— Ты помнишь, как его звали?
— Того репортера?
— Да.
— Бюлов… или как-то так. А почему ты спрашиваешь? — Бродка вернулся к столу.
Жюльетт протянула ему газету.
— А не могли его звать Зюдов? Андреас фон Зюдов?
Бродка разглядывал подпись под заголовком.
— Черт возьми! Именно так его и звали!
Из выходных данных газеты он узнал номер «Мессаггеро», подошел к телефону и позвонил, но ему ответил приветливый женский голос, сообщивший, что Зюдов будет в редакции не раньше десяти. Бродка оставил свой номер телефона, сказал, что речь идет о заметке по поводу могилы на Кампо Санто Тевтонико, и попросил перезвонить.
Не прошло и десяти минут, как позвонил фон Зюдов. Бродка заявил, что готов помочь ему в разрешении данного вопроса. Интересно ли это репортеру?
Сначала Андреас фон Зюдов повел себя очень сдержанно, однако, узнав, что Бродка лично замешан в этом деле и что ему известно его имя по статье в «Ньюс», в нем взыграл журналистский интерес. После паузы фон Зюдов спросил Бродку, не сможет ли тот срочно приехать в Рим — но, по возможности, один. Казалось, Зюдов не доверял никому.
Они договорились встретиться в двенадцать часов в «Нино», на Виа Боргонья, 11, неподалеку от Испанской лестницы, где обычно предпочитали встречаться журналисты и киношники и где подавали лучшие бифштексы по-флорентийски. Зюдов сказал, что на нем будут джинсы и синий блейзер.
Прежде чем уехать, Бродка поцеловал Жюльетт, но в мыслях был уже не с ней. Она разочарованно посмотрела вслед машине, скрывшейся за поворотом. Уже много недель они просто жили рядом — без секса, без искры, без волнения, которое придавало остроту их отношениям на протяжении нескольких лет. Собственно говоря, теперь их связывали только обстоятельства. Они были командой, но отнюдь не парой.
Жюльетт опустилась на боковые ступени террасы. Солнце светило ей прямо в лицо.
Она думала о Клаудио.
Бродка знал, какое в Риме движение, знал и о проблемах с парковкой в центре города. Поэтому он оставил машину на одной из стоянок возле главного вокзала и направился на Виа Боргонья на такси.
Бродка увидел фон Зюдова, сидевшего за столиком в углу. Прежде им никогда не доводилось встречаться, хотя долгое время они работали в одном и том же журнале. Может, дело было в общей профессии, но в любом случае они сразу почувствовали взаимную симпатию.
— Дорн как-то назвал мне ваше имя — в связи с расследованием по делу агентства недвижимости «Pro Curia». Он также сказал, что вы потом внезапно исчезли из страны.
— О да! — Зюдов рассмеялся и заказал обоим капучино. — Это было пару лет назад. В принципе, одно к другому не имеет отношения. Дорн — трус. Он все время думает, что его преследуют какие-то люди — то ли мафия, то ли каморра.[26] Все это чепуха. У меня были совершенно другие причины исчезнуть из Германии.
Конечно же, Бродке было безумно интересно, почему Зюдов скрылся, но он сдержался и не стал задавать вопросов. Вместо этого он поинтересовался, откуда фон Зюдов узнал о могиле на Кампо Санто Тевтонико.
— Очень просто, — ответил Зюдов. — Получил фотографии от одного человека, у которого есть родственники в Ватикане. У меня множество информаторов. Италия — страна доносчиков. О чем бы ни шла речь — о супружеской измене, сокрытии налогов или какой-то особенной привилегии, — всегда есть кто-то, кому не нравится твое лицо и кто готов очернить тебя перед кем-нибудь. Некоторые газеты только этим и живут. Однако если быть честным, то девяносто процентов всех звонков оказываются мыльными пузырями, поскольку нам звонят люди, которыми движут ханжество, зависть и недоброжелательство.
— А остальные десять процентов?
— За ними действительно скрывается какая-нибудь история.
— Вроде этой. — Бродка с многозначительным видом постучал пальцем по газете «Мессаггеро», лежавшей на столе.
Зюдов кивнул.
— Вроде этой. Только я не могу ничего расследовать. Во всех официальных учреждениях я словно натыкаюсь на стену. Расскажите, что вам известно об этой истории?
Бродка смущенно провел рукой по газете. Он осознавал, что постороннему человеку все, о чем он собирался рассказать, возможно, покажется невероятным. Но он взял себя в руки и заявил:
— У меня есть причины предполагать, что в той самой могиле на Кампо Санто Тевтонико похоронена моя мать, Клер Бродка.
— Ага. — Реакция Зюдова не очень-то ободряла. — Доказательства есть?
— Скажем так: есть много указаний на это. С одной стороны, это инициалы, но, в первую очередь, даты жизни.
— Ваша мать родилась тринадцатого января 1932 и умерла двадцать первого ноября 1998?
— Именно так.
— И в самом деле интересно. А чем вы объясняете, что вашу мать похоронили рядом с церковью Святого Петра в Риме, на старом кладбище всяких знаменитостей, где уже давно никого не хоронят?
— Ничем, — коротко ответил Бродка. Помолчав, он продолжил: — Официально моя мать покоится на мюнхенском кладбище Вальдфридхоф. Впрочем, меня при этом не было.
Зюдов потер подбородок и скривился, словно ситуация была ему неприятна.
— Буду откровенен, — сказал он после паузы. — Если бы вы были не моим коллегой, а неким анонимным информатором, то сейчас бы мы с вами распрощались. Итак, жертвовала ли ваша мать Церкви сто миллионов?
— Наверняка нет. Но я столкнулся с целым рядом странностей в связи со смертью моей матери. И чем больше я этим занимаюсь, тем более абсурдным и невообразимым кажется это дело. Не стану утомлять вас подробностями, но есть указания на то, что в могиле на мюнхенском кладбище лежит пустой гроб.
— И поэтому вы полагаете, что вашу мать похоронили в Ватикане?
Бродка уловил иронию, прозвучавшую в словах Зюдова.
— Нет, — ответил он. — Знаю, все это звучит очень странно…
— У вашей матери были хоть какие-нибудь связи с Ватиканом?
— Об этом мне тоже ничего не известно. Есть только письмо, адресованное старой подруге, в котором она пишет о кардинале Смоленски и спрашивает, почему он «так с ней поступает».
— Что? — переспросил внезапно заинтересовавшийся Зюдов.
Бродка пожал плечами.
— Подробностей я не знаю. Мои отношения с матерью вряд ли можно было назвать близкими.
Андреаса фон Зюдова словно наэлектризовали. Казалось, он не слышал последних слов Бродки.
— Вероятно, у вас ложное представление о кардинале Смоленски, — сказал он. — Говоря о его преосвященстве, люди обычно представляют себе одухотворенного, почтенного старичка…
— Моя мать писала, что Смоленски — это дьявол во плоти, — перебил его Бродка.
— Что вам известно о Смоленски?
— К сожалению, недостаточно. А что известно вам?
Их беседа напоминала осторожное прощупывание. Эти двое мужчин мало знали друг друга, чтобы слепо доверить свои тайны. Но оба понимали, что занимаются одним и тем же делом.
Зюдов осторожно произнес:
— Я давно уже наблюдаю за этим Смоленски, но доказать ничего не могу. То есть я не могу доказать того, о чем скажу вам сейчас, и не буду упрекать вас, если вы сочтете меня параноиком. Я уверен, что Смоленски является главой организации, которая под прикрытием Ватикана занимается настолько грязными делишками, о которых даже помыслить нельзя.
На лице Бродки появилась многозначительная улыбка, и Зюдов почувствовал себя неуверенно.
— Признаюсь, Америку вы мне не открыли, — сказал Бродка.
— Как… Вы об этом знали?
— Я на собственной шкуре испытал дьявольские махинации Смоленски. В Мюнхене в меня стреляли. В Вене мне попытались пришить убийство, а потом заперли в психушку. Они даже позаботились о том, чтобы выставить мою спутницу жизни причастной к подделке произведений искусства. Не могу пожаловаться на то, что эти люди обделили меня своим вниманием.