Мозг Эйнштейна - Йозеф Несвадба

Мне вспомнился рассказ Карела о том, как во время войны больницу бомбили, и в ней вспыхнул пожар. Многие больные не покинули горящего здания и предпочли заживо сгореть, потому что мучившие их кошмары были страшнее пожара.

Только теперь я заплакала и, как обычно, проплакала всю дорогу от ворот до трамвая. Я уже научилась плакать незаметно, потихоньку, делая вид, что у меня насморк.

«Мы поставим новые подшипники, — слышались разговоры в автобусе… Придется купить маленький мотор… Телевизор все время капризничает… Он вам его отлично отремонтирует… Собираюсь купить…»

И люди перечисляли всевозможные машины, аппараты, механизмы — предшественников роботов. А мне казалось, что единственные, кто чужд роботам, — это наши близкие в больнице. Не потому ли мы потеряли их, не потому ли они живут в этом старинном здании, где время словно остановилось?

Как раз подошел трамвай, я перестала плакать. Мне вдруг стало отрадно при мысли, что завтра утром Разум встретится с юным фантазером Преслом один на один.

Дома никого не было, ректор, видимо, не захотел приехать к нам, и Разуму с гостями пришлось отправиться к нему. Я прибрала в комнате — на ковре валялось несколько крошек, магнитофон был включен; видимо, Разум развлекал гостей. Сам он музыки не любит, это я хорошо знаю, но он уже усвоил себе, что большинство ученых считают музыку единственно приемлемым видом искусства, потому что она чем-то сродни логическим формулам науки, и охотно слушают не только Яначека, но и Орффа, Шенеберга и Рихарда Штрауса. Поэтому мы держим дома несколько лент, в частности ленту с записью Хиндемита. Но мне не разрешено ставить их для себя или для сотрудников мужа, приходящих к нам; эти записи «на экспорт» предназначены только для иностранных гостей. По крайней мере, когда играет музыка, можно почти не разговаривать, а Разуму это удобно: он не силен в иностранных языках. Его, наверное, устроило бы какоенибудь эсперанто из математических формул, но, к сожалению, на таком языке невозможно сказать: «Добрый вечер» или «Возьмите еще один бутерброд».

Утром я увидела Разума в холле. Он все еще был в смокинге, много курил, но выглядел трезвым и вел себя вполне спокойно. После бессонных ночей он бывал еще рассудительнее обычного.

— Где же Карел? — хмуро осведомился он.

Я сказала, что Карел не приедет.

— Хорош! А еще называется друг! И ты не могла позвонить и сказать мне об этом? Что ж теперь? Вызывать скорую помощь к своему сотруднику, что ли? Знаешь, как это неприятно после всяческих историй о помешавшихся ученых! Ну и конфуз! Пойдут разговоры, это будет сенсация побольше, чем мое открытие. Уж я знаю людей, они любят посудачить о помешавшемся ученом.

С людьми он познакомился, видимо, за дни своего триумфа, потому что раньше не разговаривал даже с прислугой.

— Карел считает, что Пресл не помешанный.

— А его разговоры о роботе?

— Карел сказал, что это вполне допустимая научная гипотеза.

— Вздор! Просто Карел рад, что у меня неприятности. Наверное, всю больницу развлекает рассказами обо мне. Мол, у Разума помешался сын, а теперь еще и сотрудник — вот она, цена успеха! А его сослуживцы тешатся тем, что хотя они и посредственности, но у них здоровые дети и сами они здоровые. Как будто одно с другим связано! Это надуманная зависимость, типичный образчик непоследовательного мышления, подверженного влиянию мелких эмоций и духовного ничтожества. Не понимаю, как ты могла присоединиться к ним. И предупреждаю: щадить своих врагов я не собираюсь! Я уничтожу их всех, для этого у меня достанет сил…

Разум сорвался на крик. Этого я никак не ожидала и даже отступила на шаг. Мне стало страшно. Как будто тронулся с места паровой каток или лавина… Быть может, теперь он начнет сметать всех, пользуясь своим открытием? Этого я никак не ожидала. Поистине он неузнаваем!

Разум устремился к телефону. Но не уепел снять трубку, как у дверей позвонили. Все равно он бы, не колеблясь, вызвал скорую помощь, если бы Пресл, еще на пороге, не вытащил длинный нож.

— Товарищ доцент! — Он обнял Разума. — А я-то боялся за вас! Я так рад вас видеть. — Его ничуть не смущало, что сегодняшний Разум как две капли воды похож на вчерашнего, даже смокинг тот же самый. — Я так боялся, что он и вас убьет. Подумайте только, что он сделал с Чапеком…

— Вы забываете, юноша; он запрограммирован, — возразил Разум. Он, видимо, решил продолжать вчерашнюю игру и с улыбкой ввел Пресла в гостиную. — Уж если создан такой механизм, ему дается программное задание, как всякой кибернетической машине.

— Какое же задание ему дано? — с любопытством спросил Пресл, непринужденно попивая кофе, который Разум приготовил, видимо, для Карела.

— Вот так вопрос! — чуть укоризненно, но вместе с тем покровительственным тоном воскликнул Разум. — Чего люди испокон веков хотят от машин? От всех машин, не только от кибернетических, а и от самых примитивных приспособлений, таких, как рычаг или наклонная плоскость? Служи человеку! Облегчай мою работу, машина, или делай ее за меня!

— Вот в этом-то и вся беда! — взволнованно сказал Пресл, и мне показалось, что он, подобно трактирному буяну, вот-вот всадит свой нож в наш инкрустированный столик. Он весь дрожал, видно, тоже не спал ночь. Но если бы я сейчас наблюдала за ними сквозь прозрачную звуконепроницаемую перегородку, мне, наверное, показалось бы, что эти два человека обсуждают увлекательную научную проблему, а нож — всего лишь какой-то инструмент, имеющий отношение к обсуждаемому явлению. — Тем самым вы предоставили ему чудовищные возможности, — продолжал Пресл. — Человеку должны служить лишь простые машины. Если же машина подобна вам самому, если это робот, точно такой же, как вы, то есть ваш двойник, он чужд человечности и своими действиями может повредить вам. Мы тем и отличаемся от животных, что делаем не только полезное нам. Ведь сами-то вы так никогда не поступали. Вот и от этих ваших объяснений вам лично нет никакой пользы, вы только тратите время, как и тогда, когда, бывало, объясняли мне основные проблемы своей специальности. Я очень признателен вам.

— Полагаю, что и этот разговор для меня небесполезен, — муж не удержался от иронии, выразительно поглядев на нож.

— Я принес вам этот нож, полагая, что разделаться с роботом нелегко. Ведь вы не станете предавать гласности свое открытие, раскрывать секрет существования робота? К чему делиться с другими? Тогда вы сами меньше получите от своего изобретения. Я исхожу из того, что робот ликвидировал Чапека, а теперь не позволит и вам помешать выполнению своей программы…