Льюис Кэрролл - Нина Демурова

Перед самым прибытием в Петербург наши путешественники, полагая, что им придется взять извозчика, попросили мистера Мюра научить их произносить по-русски название их гостиницы: gostinnitsa Klee. К счастью, на вокзале их встретил специально посланный человек, который обратился к ним по-немецки, посадил в свой «омнибус» и получил их багаж. Времени до обеда оставалось мало, но по прибытии в гостиницу друзья поспешили на улицу. Вид города и городской толпы произвел на них сильнейшее впечатление: «Всё нас поражало новизной и необычностью. Чрезвычайная ширина улиц (даже второстепенные шире любой в Лондоне), крошечные дрожки, шмыгающие вокруг, явно не заботясь о безопасности прохожих (вскоре мы поняли, что тут надо смотреть в оба, ибо извозчики и не думают кричать, как бы близко они ни оказались), огромные пестрые вывески над лавками, гигантские церкви с усыпанными золотыми звездами синими куполами и диковинный говор местного люда — всё приводило нас в изумление во время нашей первой прогулки по Санкт-Петербургу. По дороге мы миновали часовню, красиво украшенную и позолоченную снаружи и внутри, с распятием, иконами и пр. Бедняки, проходящие по улице, почти все снимали шапки, кланялись и часто крестились — непривычное зрелище среди уличной толпы».

В Петербурге путники провели в этот первый приезд шесть дней, успев побывать во многих местах и многое увидеть. Начали они осмотр города с Исаакиевского собора, архитектуру и убранство которого Доджсон подробно описал. Они присутствовали на службе, поразившей их тем, что хор, в отличие от западного богослужения, пел без музыкального сопровождения. «Однако, — записывает Чарлз, — голоса и без всякой помощи производят дивное впечатление». Как всегда, он внимательно наблюдал за молящимися и особенно за детьми:

«Участие прихожан в богослужении ограничивалось тем, что они кланялись и крестились, а иногда опускались на колени и касались лбом пола. Остается надеяться, что всё это сопровождалось молчаливой молитвой; впрочем, вряд ли это возможно во всех случаях: я видел, как маленькие дети проделывали всё это без малейшего выражения на лицах, которое указывало бы на то, что они придают этому какой-то смысл; одному маленькому мальчику (я заметил его днем в Казанском соборе), которого мать заставила стать на колени и коснуться пола лбом, было никак не больше 3 лет. Люди кланялись и крестились перед иконами; поджидая на дворе Лиддона (я вышел, когда началась проповедь), я заметил, что многие делали то же, проходя мимо церковных дверей, даже если они шли по другой стороне невероятно широкой улицы. От входа в церковь на ту сторону улицы идет узкая дорожка, так что все, кто шел или ехал мимо, точно знали, когда они поравняются с церковью».

Чарлзу показалось, что в России крестятся указательным пальцем (очевидно, так ему с расстояния представлялось троеперстие), и это привело его в недоумение. Впрочем, по-видимому, недоразумение вскоре разъяснилось, ибо больше он об этом не упоминает. Смущают его «великолепие облачений священнослужителей», ладан и «церковные шествия», живо напомнившие ему о посещении католической церкви в Брюсселе: «Чем более видишь эти великолепные службы, столь много говорящие органам чувств, тем более начинаешь, по-моему, ценить простую, строгую (однако, на мой взгляд, гораздо более проникновенную) литургию Англиканской церкви».

Снова, как на прошлой неделе в Берлине, он пытался найти англиканскую церковь, но узнал — слишком поздно, — что единственная англиканская служба бывает здесь лишь по утрам. Так что день приятели посвятили осмотру «этого чудесного города». «Он настолько не похож на всё, что мне доводилось видеть, что, кажется, я мог бы много дней подряд просто бродить по нему; вероятно, так и следовало бы поступить. Невский с многочисленными прекрасными зданиями мы прошли весь, из конца в конец, что составляет около 3 миль; это, верно, одна из самых прекрасных улиц в мире; она оканчивается, возможно, самой большой площадью в мире, называемой площадью Адмиралтейства;[92] в ней не менее мили длины, причем Адмиралтейство занимает одну из ее сторон почти целиком». Чарлз любуется статуей Петра Великого, не преминув при этом вспомнить о «звероубийственном» принципе берлинской скульптуры. Он пишет в дневнике: «Возле Адмиралтейства стоит прекрасная конная статуя Петра Великого. Пьедесталом ей служит необработанная гранитная глыба, подобная настоящей скале. Конь взвился на дыбы, а вокруг его задних ног обвилась змея, которую, насколько я мог рассмотреть, он попирает. Если бы этот памятник стоял в Берлине, Петр, несомненно, был бы занят непосредственным убийством сего монстра, но тут он на него даже не глядит: очевидно, “убийственный” принцип здесь не признаётся. Мы видели двух колоссальных каменных львов, до того миролюбивых, что оба, словно котята, катят перед собой огромные шары».

Вечером их ждал обед за табльдотом, который, по словам Чарлза, был «очень хорош». Тут снова подавали «ЩI», и путешественники обнаружили, что это блюдо вовсе не обязательно бывает кислым (вероятно, на железнодорожной станции им подавали щи из квашеной капусты, а в гостинице Г. К. Клее — из свежей).

На следующее утро Доджсон купил карту Петербурга, маленький словарь и разговорник. Последний оказался очень полезен: в этот день они не раз брали извозчика и объясняться им приходилось самим. Мистер Мюр, надававший им в поезде всевозможных советов, верно, наказал им торговаться с извозчиками и лавочниками, объяснив, что таков местный обычай. В качестве курьеза Чарлз описывает в дневнике образчик такой «торговли» с извозчиком, где стороны попеременно называют цифры «тридцать» и «двадцать» (копеек), а потом разыгрывается некое действо: Чарлз берет Лиддона под руку и уводит, не обращая внимания на крики извозчика, а тот едет за ними и, в конце концов, с радостной улыбкой усаживает в свои дрожки. Русские реплики действующих лиц Чарлз не без гордости вписывает в дневник английскими буквами, однако в конце замечает: «Когда такая сцена разыгрывается один раз, это забавно, но если бы то же повторялось в Лондоне каждый раз, когда нужно взять кеб, это бы со временем немного приелось».

Большую часть дня заняли неудачные визиты к русским сановникам, которых, к своему великому сожалению, они не застали дома. Сказалась разница в обычаях: английскую знать и чиновников летом в разгар лондонского сезона легко застать в городе, в то время как в России в это время все разъезжаются — кто в деревню, кто за границу… Лиддон и Доджсон заезжали, в частности, в британское посольство, но достопочтенного У. Стюарта не застали, ибо он уехал в Англию за четыре дня до того. Впрочем, Лиддону вручили в посольстве письмо — это оказалось послание епископа Оксфордского Сэмюэла Уилберфорса митрополиту Московскому Филарету, по-видимому, то самое, за которым он заходил к епископу в день отъезда из Англии.