Падение Софии (русский роман) - Елена Хаецкая

— Да…

Он покачал головой.

— Сдается мне, часть писем все-таки пропала. Или же ваш дядя, человек умный и предусмотрительный, их уничтожил.

— На дядю непохоже, — возразил я. — Вероятнее всего, он изъял их из «чистового» варианта тетради и припрятал. У него вообще хранится очень много вещей, от которых менее запасливый человек давно бы избавился.

— Вам видней, каков был ваш дядя, — вставил Матвей.

— Вовсе не видней; мы никогда с ним не виделись, — заметил я.

Матвей, однако, вернулся к прежней теме.

— У меня нет оснований не верить вам, Трофим Васильевич… Если вы утверждаете, что ни слова не читали о работорговле, значит, не читали вы и о том, как был разоблачен «Сократыч»… Я заподозрил у Белякова, скажем так, конкистадорские наклонности еще до начала экспедиции и нанялся к нему рабочим в последний день. Мне пришлось немного позлодействовать. Ничего особенного, впрочем, я не сделал: просто перед вылетом напоил до бесчувствия одного из работников экспедиции и сделал так, чтобы он не явился к месту сбора. Сам же, напротив, бродил поблизости и спрашивал, нет ли работы. Выглядел я положительным и трезвым мужиком, поэтому Беляков, отчаявшись ждать своего работника, в последний момент нанял меня.

— Вы же рисковали! — сказал я. — А вдруг бы он вас узнал?

— Исключено, — ответил Матвей. — Борода. Забыли? И одежда. Люди обыкновенно смотрят на одежду и табличку на дверях кабинета, а не на лицо. Это тоже сведения из брошюры, которую я непременно напишу.

— А если бы он вас не взял?

— Такой риск, конечно, существовал, — согласился неожиданно для меня Матвей, — но, с другой стороны, если бы я явился к нему заблаговременно, у Белякова появилась бы возможность навести обо мне предварительные справки. Бог знает, что бы он раскопал на мой счет! Вдруг — правду? А так он просто принял меня на работу и пообещал выкинуть в открытый космос или закопать в пески Фольды, если я окажусь непригодным. Я обещал «стараться»; на том мы и порешили.

— Понятно…

— Это была с моей стороны чистейшая авантюра, конечно, от начала и до конца, — хмыкнул Матвей. — Зато я попал в команду. Меня сразу нагрузили самой грязной и тяжелой работой, но этого и следовало ожидать, так что я не роптал и был всегда бодр и весел. Что бесконечно раздражало беляковского помощника — Хмырина. Забавно оказаться в роли подчиненного, когда до сих пор ты был профессором, руководителем, словом — начальником. Я обнаружил, что в положении низшего из работников имеется собственная прелесть. Никакого груза ответственности. Никаких бесконечных совещаний, необходимости ломать чужое сопротивление (а оно всегда есть, даже когда кажется, что его нет). Отменяется запрет на употребление спиртного в компании с прочими участниками экспедиции.

— То есть? — не понял я.

— То есть, начальство не пьет с подчиненными, — объяснил Матвей. — Иначе они сядут на шею. А тут я мог делать что хотел. Если на меня орали за недостаток усердия, я молчал или огрызался себе под нос. Но этим неприятности, в общем, и заканчивались. Мы прилетели на Фольду, начали знакомство с местным населением. Пособирали образцы флоры, фауны, поискали полезные ископаемые. Все это делалось больше для виду. Главное, что интересовало Белякова, — живой товар, люди.

— А как вы учили их язык? — спросил я.

— Ну, я слыл «смышленым мужиком», — сообщил профессор Свинчаткин. — Вообще же существуют методики изучения языков ксенов «с нуля», без базовой основы. Этой методикой я и воспользовался. Беляков, однако, потребовал, чтобы я обучил и его некоторым речевым оборотам. Отказать я не мог, саботировать — тоже. — Матвей задумчиво почесал бороду. — Беляков научился довольно бойко изъясняться на их языке. И Качурин, кстати, тоже… Они-то и начали плести фольдам разные небылицы о том, какая чудная жизнь ожидает их на Земле.

— А что же вы? Противодействовали этим уговорам?

— Я пытался переубедить, но они меня не слушали. Фольдам, как и людям вообще, присуще стремление верить в лучшее. — Матвей бледно улыбнулся. — Я был их другом, и все же они мне не поверили. В результате три десятка фольдов согласились лететь.

— Скажите, Матвей Сократович, почему Беляков не оставил вас на Фольде? — спросил я.

— А что? — насторожился он.

— Лично я бросил бы вас на Фольде или подстроил несчастный случай, — объяснил я.

Матвей захохотал:

— Какой вы, оказывается, коварный и кровожадный, Трофим Васильевич!

— Все работорговцы такие, — сказал я.

— Беляков тоже такой, — перестав смеяться, подтвердил Матвей. — Но фольды сильно ко мне привязались. Если бы со мной что-то случилось, они могли отказаться и не полететь.

— Даже если бы это был просто несчастный случай? — не поверил я.

— Да, — кивнул Матвей. — Они испытывают ко мне род суеверной любви. В простом народе так иногда относятся юродивым. Я — их талисман удачи. Это началось после того, как я организовал спасение фольда, осужденного по требованию Белякова за кражу… Такой случай, надеюсь, вам известен?

— Да, — сказал я. — Нам с Анной Николаевной он очень понравился. Весьма остроумно.

Матвей выглядел очень довольным.

— То-то же! — сказал он и погрозил мне пальцем.

Я поскорее вернулся к прежней теме.

— Значит, фольды полетели с Беляковым добровольно?

— Да.

— А вы?

— Беляков обещал расправиться со мной, если я не подчинюсь. «Сейчас ты мне нужен, — сказал он, — потому что дикари идут за тобой, как стадо баранов. Радуйся этому и молись, чтобы такое отношение к тебе сохранялось впредь».

— А что мешало Белякову убить вас уже в открытом космосе, когда все фольды находились в его власти?

— Ничто, — ответил Свинчаткин. — Он, собственно, и собирался так поступить. Он допустил ошибку, перестав притворяться и начав обращаться с фольдами как с рабами. Это облегчило мне задачу, когда я поднял мятеж. — Он хмыкнул. — «Краснорожие дикари» были такими кроткими, совершеннейшими детьми, а «Сократыч» — таким простоватым мужиком, пусть и смышленым, но совсем не привыкшим повелевать людьми… Захарию Петровича ожидал крайне неприятный сюрприз. Я запер его, Хмырина, Качурина и еще троих в грузовом отсеке. Каюсь, я бесчеловечно заковал их в цепи. Мне до крайности понравилась предусмотрительность господина Белякова, который заготовил эти железа для строптивцев, буде таковые объявятся.

— Ясно, — пробурчал я.

Матвей внимательно разглядывал меня.

— Боюсь, вам не все ясно, Трофим Васильевич…

— Да? — удивился я. — А по-моему, господин профессор, вы очень прозрачно все излагаете.