Старшая сестра - Воронкова Любовь Федоровна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЗИНУ СУДЯТ ТОВАРИЩИ
В понедельник Зина пришла в школу и сразу поняла, что уже весь класс знает о том, что она ходила в церковь. Девочки шушукались у неё за спиной, переглядывались, умолкали, когда она к ним подходила.
– Все говорят, что ты с куличом в церковь ходила… – шепнула ей Фатьма на первом же уроке. – Вот что выдумали!
– Они не выдумали, – ответила Зина.
Фатьма, слегка отодвинувшись, посмотрела на неё:
– Ты ходила в церковь?
– Да.
Иван Прокофьевич прервал объяснение задачи и покосился из-под очков в их сторону:
– Если некоторые думают, что я объясняю задачу для собственного удовольствия, то они ошибаются.
Зина сидела молча, с неподвижным лицом. Казалось, что она внимательно слушает задачу и что думает только о том, как бы понять лучше и запомнить объяснение учителя.
А Зина думала совсем о другом. Она вся замирала от мысли, что уронила своё пионерское достоинство и что теперь уже ничего поправить нельзя. Сегодня или завтра – всё равно когда – её вызовут на совет отряда. И будут спрашивать, и будут стыдить её, и будут удивляться, как могла она так поступить. И вся школа будет знать об этом… уже знает, наверно. И Елена Петровна… Что теперь скажет Елена Петровна?
И только одна Фатьма понимала, что переживает подруга, и её горячие тёмные глаза всё время наливались слезами.
– Я знаю, – шепнула она, когда Иван Прокофьевич отошёл к доске, – это всё твоя бабушка.
Зина не отвечала.
Фатьма не могла дождаться перемены. И как только зазвонил звонок и Иван Прокофьевич вышел из класса, Фатьма набросилась на Зину:
– Почему я не знала ничего? Почему мне не сказала? Ну, почему это, а?
– А зачем тебе говорить! – возразила Зина. – Я нарочно не сказала. Пусть я одна буду виновата…
Они вышли из класса вместе. Фатьма крепко держала её за руку. Тут же к ним подбежала Шура Зыбина:
– Зина, правда, что ты в церковь кулич носила?
– А кто это сказал? – сердито вступилась Фатьма.
– Ну, я так и знала! – У Шуры просветлело лицо. – Конечно, наболтал кто-то…
– Не наболтал кто-то, а Тамара сама видела!.. – К ним подошла, Сима Агатова, хмурая, будто обиженная. – Зина, что ж ты молчишь? Если неправда – так… Я тогда Белокуровой за клевету…
– Я правда ходила в церковь, – сказала Зина.
Сима сразу умолкла, а Шура испуганно охнула.
– Девочки, её бабушка заставила! – горячо заговорила Фатьма. – А если бы у вас была такая бабушка? Вот заставила бы – и тоже пошли бы!
– Никогда бы меня никто не заставил! – гордо возразила Сима. – Никогда и никто!
Незаметно подошла Маша Репкина. Она стояла и слушала. А потом сказала, как всегда, отчётливо и твёрдо:
– Надо обсудить на звене!
– Нет, не на звене… – Сима отрицательно покачала головой. – На совете отряда надо.
– Да что вы, девочки! – вскипела Фатьма. – Прямо уж суд какой-то хотите!.. А если бабушка велит?
– Мало ли кто что велит! – возразила Маша. – Мы должны прежде всего думать, что нам красный галстук велит!
– Девочки, жалко… – заступилась за Зину Шура. – Обсудим на звене – и хватит! А как же быть-то? Ведь мы должны же взрослых слушаться!
Сима резко повернулась к ней:
– А если взрослые скажут тебе: сними и брось свой пионерский галстук – ты снимешь и бросишь? Мы дали торжественное пионерское обещание. Мы не имеем права ходить в церковь, кто бы нас ни заставлял. Пионер не имеет права! Раз пионер идёт в церковь – значит, он поддерживает религию. И, значит, нарушает своё торжественное обещание…
– Да что она, молилась там, что ли? – прервала Симу Фатьма. – Она же не молилась!
– Всё равно, – вмешалась Маша. – Раз пошла в церковь, да ещё кулич святила, – это всё равно. Настоящий пионер так никогда не сделает. Это вам не забава.
Перемена кончилась, разговоры прервались. Сима с упрёком сказала Зине:
– Эх, ты, а я тебе больше всех верила!
И отошла, будто Зина очень обидела её лично.
С каждым уроком, с каждой переменой, с каждым часом Зина чувствовала, как вокруг неё нарастает тревожное и тягостное внимание. Она ловила любопытные взгляды, отрывки разговоров:
– А что будет?
– Наверно, на совет отряда…
– А говорят, Ирина Леонидовна хочет прямо перед всей дружиной галстук снять…
Зина, услышав это, машинально схватилась за концы своего галстука. Но тут же разжала руку. А может, они правы… Может, с неё и правда надо галстук снять…
Она ждала, что её вызовет к себе Вера Ивановна, и готовилась всё рассказать ей и всё объяснить. Но Вера Ивановна была занята на уроках в других классах. И лишь, встретив Зину в коридоре на одной из перемен, сказала:
– Нехорошо, нехорошо ведёшь себя, Стрешнева!
– Вера Ивановна, я… – начала было Зина.
Но Вера Ивановна не стала слушать. Она спешила в учительскую, потому что не успела подготовиться к следующему уроку и потому что считала лишним выслушивать всякие объяснения и оправдания – провинившиеся всегда оправдываются.
Девочки, то одна, то другая, подходили к Зине – кто с любопытством, кто с сочувствием, кто с осуждением… Лишь Тамара держалась в стороне. Она словно не видела Зину. А Зина смотрела на неё издали и всё как будто старалась понять: что же это за человек Тамара Белокурова, с которой они обещали дружить на всю жизнь?
«Она видела меня, она должна была сообщить, – думала Зина. – Да, должна. Нет, она настоящая пионерка».
Так говорила себе Зина, но сердце её почему-то не принимало этих слов. Всё правильно – и что-то не то, и что-то не так!
«Ну, если она настоящая пионерка, – Зина продолжала спор сама с собой, – то подойди к ней и скажи ей какое-нибудь хорошее слово – ведь она же поступила правильно!»
Но сердце её тут яростно протестовало:
«Нет, я не могу подойти к ней! Я не могу сказать ей хорошего слова! Она сто раз права, а я не могу! И не хочу! И не буду!»
На большой перемене к Зине подошла Шура Зыбина и отвела её в сторону:
– Ирина Леонидовна Елене Петровне звонила… Девочки слышали! Всё ей сказала! Что делать?
Зина молча покачала головой: она не знала, что ей делать. К концу дня Зина так устала от всех этих переживаний, что на последнем уроке сидела, ничего не понимая. Ботаника, любимый предмет. На какие-то несколько минут раскинулась круглая голубая полянка с бело-розовым бордюром вербены и островками зелёных кустов… Но тут на её парту упала туго сложенная записочка: «Тамара бегала к вожатой, чтоб тебя вызвали на дружину. Я буду за тебя заступаться. Шура».
