Завет воды - Вергезе Абрахам

И приходит день, когда открывается скромное однокомнатное здание администрации, табличка на котором гласит: ПАРАМБИЛЬ П. О. Мастер Прогресса настаивает, что Большая Аммачи, как матриарх Парамбиля, должна перерезать ленточку. Единственная в жизни фотография Большой Аммачи на следующий день появляется в газете. На первый взгляд кажется, что в центре фото стоит улыбающаяся девушка с ножницами в руках, а позади нее толпятся более рослые взрослые. Но это не кто иной, как сама Большая Аммачи, и лицо ее, вне всяких сомнений, светится гордостью.

В тот вечер, когда опубликовали фотографию, она сжимает ее в руке, беседуя с Богом.

— Мой покойный муж не умел ни читать, ни писать, но умел видеть будущее, так ведь? И оно свершилось, да так, как он и не мечтал. — Она плачет. — Как бы я хотела, чтобы он мог это увидеть.

Обычно Бог молчалив, но этим вечером она слышит Его голос так же ясно, как Павел на пути в Дамаск.

Твой муж видит это. Он видит тебя. И он улыбается.

глава 39

География и супружеская судьба

Обеспечивая потребности военного времени, все портные Кочина строчили исключительно форму для армии, им не до Мастера Прогресса и Филипоса, которым срочно нужно снарядить Филипоса в колледж. Один из портняжек предложил попытать счастья в Еврейском городе. Вот они и побрели через рынок пряностей, глазея на горы перца, гвоздики и кардамона под высокими сводами складов. Остановились понаблюдать за старинным ритуалом: покупатель садится на корточки перед продавцом и берет его за руку, продавец набрасывает свой тхорт поверх их рук. Безмолвно высказанные пальцами, сложенными в символы, которым сотни лет и которые понятны на любом языке, — предложения и контрпредложения летают туда-сюда под колышущимся тхортом, скрытые от взглядов других покупателей.

У портного в Еврейском городе нашлась подходящая готовая одежда, а в мануфактурной лавке они купили металлический сундучок, матрас и постельное белье, кожаные сандалии, голубое мыло для стирки, белое мыло для тела и зубную пасту.

— Больше никакой бобовой пасты для мытья волос или толченого угля для чистки зубов, дружище! — радостно восклицает Мастер Прогресса, изо всех сил стараясь подбодрить юношу.

Самым горячим желанием Большой Аммачи было, чтобы ее сын изучал медицину, — спасение жизни сына лодочника означало, что Господь показал ему предназначение. Но сам Филипос считал, что Господь показал ему ровно противоположное: что он слаб желудком и духом. Он и прежде был брезглив, а после того события начал падать в обморок от одного только вида крови, если не успевал быстренько присесть. Вдобавок ребенок лодочника спустя полгода умер от кишечной инфекции, что тоже не добавило убедительности доводам Большой Аммачи. Если у ее сына и было призвание, истинная страсть, то к словам, начертанным на книжных страницах, и к тому волшебству, которое могло перенести его самого и его слушателей в дальние края.

— Аммачи, когда я заканчиваю книгу и поднимаю голову, оказывается, что прошло всего четыре дня. Но за это время я проживаю жизнь трех поколений и узнаю о мире и о себе больше, чем за год в школе. Ахав, Квикег, Офелия и другие персонажи, они умирают на страницах книг, чтобы мы в нашей жизни могли жить лучше.

Это граничило с богохульством, но мальчик получил благословение матери на изучение литературы. Филипос подал заявление в престижный Христианский колледж Мадраса — то самое место, где учился и преподавал Коши саар, давший ему рекомендательное письмо. Когда Филипоса приняли в колледж, старик был в упоении. Но за две недели до отъезда юноши Большая Аммачи и Мастер Прогресса заметили, что восторги Филипоса уступили место опасениям, он замкнулся и ушел в себя. Мастер Прогресса всеми силами пытался успокоить и ободрить юношу.

В три часа дня Мастер Прогресса и Филипос садятся в коляску рикши, чтобы ехать на вокзал. Жара и влажность в Кочине отупляют настолько, что комнатные мухи теряют высоту и шмякаются на пол. После обеда продавцы в лавках сидят с отяжелевшими веками, недвижимые, как цементные заграждения в гавани. Город вновь оживет только к вечеру, когда станет прохладнее.

Но на платформе нового Южного вокзала в Эрнакуламе[161] скорое отправление «почтового» создает собственные вихри и циклоны. Носильщики с напряженными лицами снуют по перрону, покачивая грудами багажа на головах. Ромео с гирляндой в руке перепрыгивает через тележку и мчится сказать последнее прощай возлюбленной. Инженер англо-индиец, поставив ногу на подножку, высовывается рассмотреть дымовой шлейф глазом художника, смешивающего краски, предвкушая, как скоро отпустят тормоза.

— Первый свисток, — жизнерадостно объявляет Мастер Прогресса.

Он стоит на перроне, с легкой завистью заглядывая через решетку в вагон третьего класса. Филипос, сидящий внутри у окна, обосновался в своем купе самым первым, семеро остальных пассажиров еще устраиваются.

— К тому времени, как окажетесь в Мадрасе, — шепчет Мастер Прогресса, — вы станете одной большой счастливой семьей, точно тебе говорю.

Филипос, не расслышав, вопросительно приподнимает бровь. Мастер говорит чуть громче:

— Я сказал, что многое бы отдал, чтобы поехать с тобой до конца. Большая Аммачи предлагала… но Шошамма… — Он мысленно отстраняет воспоминание о том, как нахмурилась жена. — Тебя ждет столько радости! — Хлопает ладонью по стенке вагона, как по крупу любимого буйвола. — Знаешь, лучше всего мне всегда спалось в поезде.

Мастер Прогресса в брюках и рубашке с воротником — Филипос никогда не видел его в этом официальном костюме, — с носовым платком, сложенным прямоугольником и засунутым под воротник, чтобы защитить от пота.

— Второй свисток запаздывает, — взглядывает он на часы.

И тут же слышится скрип сотен башмаков, и вскоре перрон заполняется марширующими солдатами индийской армии, с винтовками и вещмешками в руках. Молчаливые, загорелые, свирепого вида мужчины едва замечают окружающих. Треть из них — бородатые сикхи в тюрбанах. Эмблема «Красный орел» Четвертого пехотного полка нанесена трафаретом на сундуки на тележке, едущей следом.

— Аах, все понятно, — тянет Мастер Прогресса.

Эти люди были брошены в Британский Судан и сражались за освобождение Абиссинии от итальянцев, они видели смерть и сами несли ее. «Четвертый» направляют в Бирму, где наступают японцы. Война, которая казалась такой абстрактной в Парамбиле, вдруг становится слишком реальной, запечатленная на лицах этих отважных мужчин.

Мастер Прогресса поглаживает усы ногтем большого пальца. Он видит, как Филипос неосознанно копирует его, хотя, по его мнению, этот пушок девятнадцатилетнего лучше бы сбрить, чем придавать ему форму. Но кто может винить мальчика? Мужчина без усов обнажен и уязвим, как некрещеный младенец, чья душа пребывает в опасности.

— Кстати, — вспоминает Мастер, — держи-ка на всякий случай это письмо. Оно к моему другу Мохану Наиру. Обращайся к нему в крайнем случае. Он хозяин «Саткар Лоджа», рядом с вокзалом Эгмор.

Филипос прячет письмо. Мастер Прогресса вздыхает:

— О, Мадрас… как я скучаю по нему! Марина-Бич, рынок Мур…

Никогда прежде Филипос не слышал этих ноток сожаления.

— Зачем вы уехали?

— А и правда, зачем? У меня была хорошая работа, пенсионная касса… Но разве не каждый малаяли мечтает вернуться домой? У моего отца не было своей земли. И когда Шошамма получила в наследство участок в Парамбиле, наша мечта сбылась. Благословение Господне.

— Для нас тоже, — тихо произносит Филипос. — Моя мама всегда так говорит.

Мастер Прогресса отмахивается, но ему приятно. Вагон вздрагивает. Мастер протягивает руку, стискивает плечо Филипоса.

— Мы все очень гордимся тобой! Житель Парамбиля поступил в Христианский колледж Мадраса. Ты будешь первым человеком в своей семье, кто получит диплом! Как будто мы все едем вместе с тобой в этом поезде. Благослови тебя Господь, мууни!