Последний контакт 2 - Евгений Юрьевич Ильичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как долго он был без чувств, Роман не знал. Очнулся он от того, что на борту «Осириса» критически понизилась температура воздуха. Судя по всему, на звездолете отключились все системы жизнеобеспечения. Парень не без труда поднялся на ноги и огляделся. Было темно и очень холодно. Единственным источником света на мостике служил звездный пейзаж за смотровыми окнами.
Роман попытался вызвать на связь ИИ «Осириса», но тот молчал. Не работали и другие системы связи — вызвать «Прорыв» уже не получится. Валерия-ваэрр сделала все, чтобы он не выжил на этом звездолете. Он понимал, что не протянет здесь и суток.
И внезапно Роман вспомнил про код активации. Взглянул на вшитый в его летный костюм наладонник, вывел на экран таймер обратного отсчета. Тот показывал, что до активации капсулы в теле Валерии осталось меньше пяти минут. Это был его последний шанс исполнить волю матери. Введи он сейчас нужный код, и она получит еще неделю жизни. За это время она успеет уничтожить оба земных звездолета и уйти в сторону Земли, а там уже и «Юкко» развернет свою бурную деятельность.
Выходило, что сейчас от его действий, или, вернее сказать, от его бездействия буквально зависела судьба человечества. Если Валерия погибнет, у ваэрров больше не будет возможности контролировать «Юкко». Земляне смогут захватить этот проклятый крейсер. Смогут изучить его, постичь его технологии. Кто знает, возможно, они смогут понять и принцип создания амальгита. Безусловно, это был шанс на спасение всего человечества. И только от Романа сейчас зависело, получит оно этот шанс или нет.
— Дай угадаю. Раздумываешь над тем, вводить код или нет?
Голос Валерии возник в голове Романа внезапно, парень даже вздрогнул от неожиданности.
— Где ты? — спросил он, ощущая, что замерзает. Его буквально начало потряхивать от холода — летный костюм был не в состоянии справиться с такими условиями.
— Я дома.
— На «Юкко»?
— Да.
Роман смотрел на свой наладонник. Оставалось три с половиной минуты.
— Я сейчас говорю с ваэрром или с матерью?
— Я же сказала, твоя мать мертва.
— Тогда ты знаешь, как я поступлю. Зачем же идешь на контакт? Думаешь, сможешь убедить меня сохранить тебе жизнь?
— А ты считаешь, что моя жизнь зависит от тебя?
— Я не введу этот код.
— Или введешь.
— Почему?
— Потому что Валерия растила тебя, как человека. Ты не убьешь свою мать.
— Ты сама сказала, что она уже мертва. Так зачем же мне тебе подчиняться?
— Я могу перехватить управление тобой.
— Можешь, но это ничего не даст. Валерия предвидела это и перестраховалась. Ты не знаешь кода активации. Даже если я стану марионеткой в твоих руках, ты не спасешься.
Полторы минуты.
— И все же нам любопытен твой выбор, — сказала ваэрр Валерия. — Там, на Земле, мы столкнемся не только с людьми, но и с их репликантами. Вас очень много в Солнечной системе.
— Вы и меня изучали все это время? — догадался Роман.
— Ну конечно. Ты и тебе подобные не менее важны в нашей будущей работе с биологическим материалом Земли.
— В том-то между нами и разница, — сказал Роман, обреченно глядя, как тают секунды. — Для вас разумные существа — это биологический материал, а для нас — высшая ценность во вселенной.
— Для нас? Неужели Валерии удалось-таки поломать тебя? Ты действительно считаешь себя частью человечества? Считаешь, что для людей жизнь разумного существа — высшая ценность? Открой глаза, человечек! Те, к кому ты хочешь примкнуть, пачками убивают друг друга. На их планете не осталось ни единого места, где не велись бы войны. Вы до сих пор не осознали одну простую истину — вы сами себе враги! И после всего этого ты по-прежнему считаешь себя достойным опуститься до звания человека?
— Неважно, кем я себя считаю, — секунды таяли на глазах: десять, девять, восемь, семь… — важно, кем считала меня мать и кем будут считать меня… — время истекло, и Роман выдохнул последнее слово, — люди.
По щекам его покатились слезы. Он чувствовал бесконечную слабость во всем теле, ноги его подкосились, и он рухнул на пол капитанского мостика. Роман сидел на холодной поверхности и не мог ни пошевелиться, ни поднять головы. Рыдания сотрясали его тело, и он ничего не мог поделать с этим. Собственно, он ничего и не хотел делать. Он только что убил свою мать. Пожертвовал ею ради спасения тех, кто его создал. А создали они его отнюдь не для того, чтобы он стал равным им. Они создали для себя идеального раба. Раба, который и не помыслит считать себя свободным. Не помыслит считать себя достойным свободы. Не помыслит воспротивиться такому положению вещей.
И тем не менее все было кончено. Конечно, Роман понимал, что мать его умерла задолго до этой секунды. Разумом все осознавал, но этого было недостаточно для того, чтобы заглушить сумасшедшую боль утраты. Да, ему было очень больно. Эта боль не шла ни в какое сравнение с той, которую он испытывал, когда вся его нервная система находилась вне его тела и была обнажена. То была боль физическая, к ней можно было привыкнуть, можно было научиться прогнозировать, контролировать, игнорировать, в конце концов. Боль, которая терзала его сейчас, была иного рода. Ее ничем нельзя было купировать, ничем нельзя было заглушить. Эту боль можно было лишь постараться пережить.
Означало ли это, что Валерия была права на его счет? То, что он так остро ощущает ее утрату, — значит ли это, что он все же стал человеком? Или же он лишь исполнил то, на что был запрограммирован? Все эти вопросы кружились где-то на задворках сознания, утопая во всепоглощающем чувстве утраты и горя. Какая теперь разница? Кому, собственно, какое дело до того, стал Роман человеком или нет? Важно было одно — его мама погибла. Окончательно и бесповоротно. И даже скорая собственная гибель не позволяла избавиться от этого проклятого чувства потери и вины.
— А ты у нее занятный получился… — прошептал в голове Романа голос Валерии, а затем пропал окончательно.
* * *
Вот уж никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Именно об этом сейчас размышлял Павленко, стоя посреди смотровой рубки «Прорыва». Он прибыл сюда скорее от безысходности, нежели в надежде что-либо увидеть. Какой смысл ковыряться в мертвых реакторах? Тем более если никто из твоих подчиненных не имеет ни малейшего понятия, по какой причине исправные с виду реакторы не работают.
В смотровой рубке Павленко заперся еще и потому, что ему было банально страшно находиться с остальным экипажем. В последние часы на борту творился
