Штамм Закат - Чак Хоган

Пищевод старика обожгло резкой болью — он едва не захлебнулся подступившей к горлу желчью.

Айххорст кивнул Сетракяну. Кивок был весьма учтивый. И весьма сердечный.

Айххорст даже вроде как улыбнулся. Только на самом деле это была не улыбка — просто способ приоткрыть рот, чтобы Сетракян мельком увидел внутри кончик жала, подрагивавший меж накрашенных губ.

Сетракян снова повернулся лицом к сцене. Его изуродованные руки бешено тряслись, но он постарался скрыть это — старый человек должен стыдиться своих юношеских страхов.

Айххорст пришел сюда за книгой. Он будет сражаться за нее, заменив собой Владыку, — сражаться на деньги Элдрича Палмера.

Сетракян полез в карман и нащупал своими скрюченными пальцами коробочку с таблетками. Достать лекарство было трудно вдвойне — профессор не хотел, чтобы Айххорст увидел, насколько ему нехорошо, и возликовал от этого.

Сетракян незаметно сунул под язык таблетку нитроглицерина и стал ждать, когда лекарство окажет действие. Он дал себе обет: даже если ему суждено испустить здесь дух, он все равно побьет этого нациста.

Твое сердце, еврей, бьется неровно.

Внешне Сетракян ничем не выдал, что в его голове загремел этот голос. Как ни трудно ему было, он справился с собой и ни малейшим образом не отреагировал на появление в своем мозгу самого нежелательного из всех возможных гостей.

Перед его глазами исчезла сцена, исчез аукционист. Вокруг исчезли Манхэттен и весь Североамериканский континент. Сейчас Сетракян видел только колючую проволоку, окружавшую лагерь. Видел грязь, перемешанную с кровью, и изможденные лица своих товарищей ремесленников.

Он увидел Айххорста, сидевшего на его любимом жеребце. Этот конь был единственным живым существом в лагере, к которому Айххорст питал хоть какое-то расположение, проявляемое, например, в виде морковок и яблок: комендант обожал кормить свою зверюгу на глазах голодающих заключенных. Айххорст любил вонзать пятки в бока жеребца, чтобы тот с неистовым ржанием вставал на дыбы. А еще он любил упражняться в меткости стрельбы из «Люгера», сидя на брыкающемся жеребце. При каждом построении заключенных один из узников, случайно выбранный, обязательно бывал казнен таким образом. Трижды это происходило с людьми, стоявшими в шаге от Сетракяна.

Когда ты вошел, я заметил твоего телохранителя.

Неужели он имел в виду Фета? Сетракян повернулся и увидел Василия среди зрителей на задах галерки — он расположился рядом с двумя хорошо одетыми телохранителями, стоявшими по обе стороны от выхода. В своем крысоловском комбинезоне Фет выглядел здесь совершенно не от мира сего.

Это Феторский, разве не так? Чистокровный украинец. В его жилах — крайне редкий напиток высшей марки. Горький, солоноватый, но с очень сильным послевкусием. Ты должен знать, еврей, я ведь отменный знаток человеческой крови. Мой нос никогда не лжет, Я учуял этот букет сразу, едва только твой украинец вошел. Так же как узнал линию его челюсти. Разве тебе это ничего не говорит?

От слов монстра у Сетракяна защемило сердце. И потому, что он лютой ненавистью ненавидел того, кто вещал в его голове. Но еще и потому, что слова эти, на слух Сетракяна, звучали правдоподобно.

В лагере, возникшем перед его внутренним взором, он увидел крупного мужчину в черной форме, какие носили охранники-украинцы, — тот одной рукой, облаченной в черную перчатку, почтительно придерживал за уздечку айххор-стова жеребца, а другой — подавал коменданту его «Люгер».

Может быть, это какая-то ошибка — то, что ты явился сюда в сопровождении потомка одного из твоих мучителей?

Сетракян закрыл глаза, отгоняя от себя ядовитые слова Айххорста. Голова его прояснилась, он снова сконцентрировался на стоявшей перед ним задаче и мысленно произнес — самым громким внутренним голосом, на который был способен, — в надежде, что вампир услышит его: Тыудивишъ-ся куда больше, когда узнаешь, кого еще я пригласил сегодня себе в партнеры.

Нора вытащила из сумки монокуляр ночного видения и прикрепила его к козырьку своей метсовской бейсболки. Когда она закрыла один глаз, тоннель Северной реки окрасился в зеленый цвет. «Крысиное зрение», как пренебрежительно говаривал Фет, но сейчас Нора была особенно благодарна Василию за то, что он снабдил ее этим прибором.

Пространство тоннеля впереди было чисто, во всяком случае, если говорить о средней дальности. Однако Нора не видела ничего, что походило бы на выход. Не видела ни единого места, где можно было бы укрыться. Ничего…

В тоннеле были только она и ее мама. От того места, где остался Зак, они ушли уже довольно далеко. Нора старалась не смотреть на маму, даже через прибор ночного видения. Мама тяжело дышала, каждый шаг давался ей с трудом.

Нора вела маму под руку, буквально тащила ее по камням, устилавшим путь между рельсами; она физически чувствовала, как вампиры дышат им в спины.

Нора вдруг поняла, что ищет удобное место, дабы совершить то самое.

Не просто удобное, а лучшее место. То, что она сейчас обдумывала, было чистым ужасом. Голоса в Нориной голове — не чьи-нибудь, ее собственные — спорили между собой, выдвигая аргументы один убийственнее другого.

Ты не сделаешь этого.

Ты не можешь спасти одновременно и маму, и Зака. Ты должна выбрать.

Как ты можешь предпочесть мальчика — собственной матери? Выбирай кого-нибудь одного или потеряешь обоих. Она прожила достойную жизнь.

Ерунда! У нас у всех достойные жизни — ровно до того момента, когда им приходит конец. Она породила тебя.

Если ты не сделаешь этого сейчас, ты отдашь ее вампирам. И тем самым проклянешь на веки вечные.

Но ведь Альцгеймер неизлечим. Ей становится все хуже и хуже. Она уже не та женщина, которая когда-то была твоей матерью. Сильно ли это отличается от вампиризма?

Она не представляет опасности для окружающих.

Она представляет опасность только для тебя. И для Зака.

Тебе все равно придется уничтожить ее — когда она вернется за тобой, любимейшей.

Ты сказала Эфу, что он должен уничтожить Келли.

Ее слабоумие уже таково, что она ничего не поймет.

Но ты-то поймешь!

И вот — главное: ты готова убить себя, прежде чем тебя обратят? Да.

Но это ТВОЙ выбор.

И здесь не может быть либо-либо. Однозначного пути тем более не существует. Все происходит очень быстро: они набрасываются на тебя, и ты перестаешь существовать как человек. Ты должна действовать ДО ТОГО, как тебя обратят. Ты должна опередить их.

И все равно нет никаких гарантий.

Ты не можешь ОТПУСТИТЬ кого бы то ни было, раньше чем этот кто-то будет обращен. Ты можешь только уговорить себя, будто это произошло, и надеяться, что так оно и было на самом деле. И ты будешь вечно сомневаться, правильно ли ты поступила. В любом случае это убийство.

Сможешь ли ты пойти с ножом на Зака, если увидишь, что конец неминуем?

Наверное. Да, смогу. Ты будешь колебаться.

У Зака больше шансов выжить в случае атаки. Значит, ты променяешь старую на молодого? Возможно. Да.

— Когда, черт побери, твой вшивый папаша придет за нами? — вдруг заорала мама, обращаясь к Норе.

Нора мгновенно пришла в себя. Она чувствовала себя настолько плохо, что не могла даже заплакать. Этот мир и впрямь был чудовиищо жесток.

Вопль мамы эхом прокатился по длинному тоннелю. Нору обдало холодом.

Она обошла маму и встала за ее спиной. Нора не могла смотреть маме в лицо. Она покрепче сжала нож и занесла его, чтобы вонзить маме в шею.

Нет, ничего не получится.

У нее не хватит духу совершить задуманное, и Нора знала это. Знала с самого начала.

Любовь — вот какова причина нашего окончательного краха.

Вампиры не испытывают чувства вины. И в этом их преимущество. Они никогда не колеблются.

Словно бы в подтверждение этого Нора, подняв глаза, увидела, что ее выследили вампиры. Пока она, отвлекшись на несколько секунд, выслушивала свои внутренние голоса, к ней, держась левой и правой стен тоннеля, успели подобраться две твари — их глаза полыхали в монокуляре молочно-зеленым светом.

Твари не знали, что жертва способна их увидеть. Они не понимали технологии ночного видения. Они полагали, что Нора, как и все остальные пассажиры, брела вслепую, потеряв в темноте всякую ориентацию.

— Мама, сиди здесь, — сказала Нора. Она слегка подбила ее под колени и опустила на пол, иначе Мариела отправилась бы погулять и неизбежно затерялась бы в тоннеле.

— Папа скоро придет.

Нора повернулась и пошла к тварям. Она двигалась прямо, строго между вампирами, не смотря ни на того, ни на другого. Периферийным зрением она увидела, что твари отделились от стен тоннеля и начали приближаться к ней, двигаясь в своей обычной манере, словно у них болтались все суставы.