Современная швейцарская новелла - Петер Биксель

С этого момента Цюрих оказался на чрезвычайном положении. Не то чтобы оно было объявлено, оно сложилось на самом деле. Школьная администрация совместно с родителями пыталась организовать дело так, чтобы дети в школу и домой ходили группами по нескольку человек и обязательно в сопровождении взрослых, военнообязанным мужчинам разрешалось иметь при себе огнестрельное оружие. Мой сын был до глубины души потрясен случившимся в их классе и слегка успокоился, лишь когда я купил ему большой бойскаутский нож, который долго отказывался ему дарить, так как нож казался мне слишком опасной игрушкой. Сын вешал его на пояс всякий раз, как вместе с другими детьми отправлялся в школу, в их классе преподавала теперь другая учительница, поскольку их собственная перенесла столь сильный шок, что в течение нескольких недель вообще не могла вести уроки.

Органами власти прилагались отчаянные усилия к тому, чтобы как-то овладеть ходом этих невероятных событий. Все успели привыкнуть, что ежегодно под колесами автомобилей погибают дети — вполне естественная смерть в городских условиях, — но чтобы детей пожирали волки — это уму непостижимо и не должно быть допущено ни в одном городе, тем более таком, как Цюрих. К населению обратились с просьбой вносить предложения, которые рассматривались и разбирались в Кризисном штабе, держателям охотничьих патентов разрешили свободно отстреливать волков, а заодно с ними орлов и оленей, ибо между всеми этими событиями усматривалась определенная связь, однако стрелять дозволялось лишь тогда, когда не было ни малейшей угрозы для жизни людей. После этого ситуация несколько улучшилась. За короткое время охотниками было уничтожено больше животных, чем всеми специальными подразделениями, вместе взятыми, и то, на что никто уж и не смел уповать, довольно скоро свершилось. Волчью стаю, например, удалось завлечь в западню. В Фризенбергском тупике, в изобилии снабдив кормом, поместили раненого оленя, и туда, как рассчитывали, к утру заявилась вся стая, немедленно принявшаяся за жертву, так что автоматчикам, занявшим позиции на верхних этажах стоявших вдоль улицы домов, не составило труда перебить всех волков: за какую-то минуту полегло с простреленными черепами тридцать три волка. Цюрих перевел дух, подавшему идею лесничему пришли сотни поздравительных телеграмм, вечером весь город был охвачен праздничным настроением, захватившим и ночь, во многих ресторанах бесплатно угощали пивом.

Наутро был оцеплен аэродром, ибо на пересечении взлетной и посадочной полос лежал наполовину обглоданный олень. Следствие установило: это были волки.

С этого момента все начали медленно свыкаться с мыслью, что этих животных извести нельзя никоим образом и поэтому надо как-то приспосабливаться к совместной с ними жизни. Никто не знал, откуда они взялись, они ниоткуда не исчезали, они не наведывались больше ни в какой другой город, будь то в самой Швейцарии или в другом месте Европы, ими был поражен только Цюрих, и никто не знал — почему.

Первый медведь объявился ближе к весне. Он бежал по подземному переходу с множеством маленьких магазинчиков, сшибал лапой урны и вынюхивал съестное. Люди взлетали по эскалаторам, вталкивались в магазины, а медведь в полное свое удовольствие угостился продуктами, выставленными в витринах универсама. Служащий вокзальной охраны выстрелил в него сзади, когда он тянулся за дыней, зверь как-то удивленно осел на землю и, перекатившись через голову, замер, распластался на брюхе, словно коврик перед кроватью.

Вскоре разнесся слух, что в туннеле медведь остановил двигавшийся транспорт, а потом быстро скрылся, пробежав по крышам автомашин. Так вот и пришлось нам спустя по меньшей мере семьдесят лет, когда в Энгадине был убит последний медведь, заняться изучением повадок этих животных, чтобы быть готовыми к встрече с ними в самом центре города. Медведи были менее опасны, чем волки, они никогда не собирались в стаи, а поодиночке шатались по улицам. И все же рекомендовалось соблюдать меры предосторожности, особенно в отношении маленьких детей, медведей же сразу разрешили к свободному отстрелу. В полной мере истребить их также не удалось.

Можно сказать, что на их появление в общем даже не обратили внимания, настоящая паника в городе началась лишь тогда, когда близ Штауффахской площади какого-то старика, нажавшего на ручку газетного автомата, укусила гадюка и, несмотря на немедленно оказанную помощь, он умер в тот же день. В ту же неделю многих людей, бравших вещи из автоматических камер хранения, норовили укусить выползавшие оттуда ядовитые змеи. Пронесся слух об одной итальянке из Заводского района, обнаружившей в хлебнице гадюку, укусившую ее, когда она пыталась убить змею лопаткой для жаркого. Теперь каждый, ложась спать, заглядывал под кровать; первым делом мы откидывали одеяло, ибо прослышали, что змеи предпочитают местечки потеплее. В детском саду, куда ходил мой пятилетний сынишка, на площадке для игр был найден уж, тотчас убитый кем-то из обслуживающего персонала. Тут же выяснилось, что ужи не ядовиты, но это происшествие впервые заставило нас всерьез подумать о том, не отправить ли детей к брату в Ольтен. Многие родители забирали детей из школы и увозили подальше отсюда, некоторые снимались целыми семьями, квартиры в близлежащих городах стали еще теснее, а повсюду в предгорьях уже в апреле раскинулись палаточные городки.

И тем не менее мы решили остаться, я прослышал к тому времени, что в Швейцарии появился никогда здесь ранее не встречавшийся змееяд, хищная птица, питающаяся исключительно змеями, и надеялся, что он-то и избавит нас от новой напасти. Однако он не спешил, а над городом уже нависла следующая опасность, против которой человек оказался еще более бессилен. Поначалу она представлялась совсем безобидной и была чем-то даже весьма отрадным для глаз, но вскоре стало ясно, что именно она и означала настоящий конец.

Опасность исходила от растений, и в первую очередь от двух их видов. Первым был плющ, который внезапно стал разрастаться с жуткой скоростью. За ночь он мог выплестись из сада до середины улицы; по утрам его срезали, но к вечеру он вновь тянулся до краев тротуара. Путем ежедневных усилий пытались воспрепятствовать тому, чтобы плющ опутал здания из стекла и бетона, администрация крупных фирм вынуждена была специально выделить людей, которые бы целый день занимались тем, что стригли плющ. А вслед за ним стали множиться и другие вьющиеся растения: белая гречишка, клематисы, глицинии и прочие декоративные паразиты, — они мешались с плющом и сообща вели борьбу против улиц, домов и туннелей.

Одновременно до размеров небывалых развились растения другого вида, к их числу, впрочем, можно было отнести все, что разрастается обычно на болоте. Не знаю, имеете ли вы представление об ослином копыте, его еще называют подбелом, это растение с гигантскими мясистыми листьями, как правило встречающееся вдоль горных ручьев или сырых оврагов; так вот, эти ослиные копыта поднялись вдруг с каждого газона, а их листья стали такой величины, что могли накрыть припарковавшуюся машину, хвощи достигли высоты берез, папоротники перегибались с одной стороны улицы на другую, но пока еще можно было пройти внизу. При всей своей гибкости эти растения обладали такой силой, что вскоре извели все прочие растения; считавшиеся неколебимыми деревья засохли и ломались от порывов ветра, так что теперь при перемене погоды горожане предпочитали оставаться дома. На улицу мы выходили лишь по крайней необходимости, ибо чего уж там говорить — вся эта растительность в гораздо большей мере подходила волкам, змеям, медведям и оленям, нежели человеку, и теперь, когда уже обезлюдели многие улицы, поскольку они заросли так, что нужно было прорубать себе тропинку кухонными ножами и серпами, на спасение рассчитывать приходилось еще меньше, чем при нападении дикого зверя. И мы стали жить, все больше полагаясь на собственные силы и действуя на свой страх и риск; зачастую проходили дни, прежде чем поступало какое-нибудь новое известие от городских властей или на пути попадался полицейский патруль. Одновременно с новым чувством соседства, возникшим оттого, что все вынуждены были как-то сплотиться перед лицом напастей, появилась и новая форма разбоя и мародерства, так как вряд ли какая вышестоящая инстанция была еще в состоянии обеспечить надежное жизнеустройство; жители города стали не доверять уже самим себе, и порой случалось даже, что пробивающиеся сквозь заросли плюща люди подстреливались сопровождающими детских групп.

Дело близилось к осени, и никто не знал, что будет дальше. Немногочисленные отбывающие от главного вокзала поезда, которые еще могли идти по средним путям, были набиты битком, багажные вагоны распирало от чемоданов и перевязанных тюков, а прибывающие были практически пусты. На автострадах функционировали лишь полосы, которые выводили за черту города, все въезды с недавних пор были похоронены под метровой толщей зелени.