Слава, любовь и скандалы - Джудит Крэнц

Девушки негромко болтали между собой, но Фов не прислушивалась к их разговорам. Она видела, как два молодых человека приближаются к ней из противоположного угла зала. Оба определенно намеревались пригласить ее потанцевать. Одним из них был Люсьен Громе, чей дурной запах изо рта она помнила с прошлого лета. А вторым оказался Анри Савати, который не умел танцевать и вечно сбивался с такта. Фов задавала себе вопрос, не пригласить ли ей какую-нибудь девушку, чтобы избежать участи танцевать с любым из этих двоих.

Юноши шли медленно, не обгоняя друг друга, явно не желая соревноваться с соперником. Они были уже в нескольких шагах от Фов, когда третий «кавалер» без церемоний отпихнул их в сторону, обернулся и витиевато извинился:

— Прошу прощения, мои дорогие друзья, но мадемуазель уже обещала танцевать сегодня только со мной.

У Люсьена и Анри при этих словах открылись рты. Здесь было принято приглашать девушку на танец раз и навсегда установленным образом. Следовало промямлить приглашение еле слышно, ткнуть большим пальцем в сторону площадки, развернуться и идти туда, не оглядываясь и не проверяя, пошла ли девушка следом.

Фов не растерялась.

— Ролан, я уже начала беспокоиться, не остановился ли ты по дороге покормить соловьев, — сказала она и просунула руку ему под локоть.

— Нет, сегодня я укрощал индюков. Они устроили такую возню из-за индюшки. Как насчет тура вальса?

— Я бы с радостью, только оркестр со мной не согласен.

— Тогда, может быть, нам немного посидеть?

— Это было бы вполне разумно, Ролан.

— На самом деле меня зовут Эрик, — поправил ее молодой человек, — но ты можешь называть меня Роланом, если тебе так больше нравится.

— А мое имя Фов.

Обычно местные молодые люди, услышав такое, отпускали глупые замечания, но Эрик промолчал, с явным восхищением рассматривая ее. Фов не могла его припомнить, похоже, что она никогда не видела этого мужчину. Потому что это был именно мужчина, а не мальчик. Эрик был очень высокого роста, значительно выше шести футов, сильные, четкие черты лица, темный загар, густые каштановые волосы, пухлая нижняя губа, привлекающая внимание, ямочка на подбородке, готовность рассмеяться в любую минуту. Но что же так поразило ее в этом незнакомце?

— Ты на меня уставилась, — сказал Эрик и улыбнулся.

— Это ты на меня уставился, — возмутилась Фов.

— Может быть, все-таки потанцуем?

— Потанцуем.

Оркестр только начал играть «Жизнь в розовом свете». Эрик обнял Фов. Она приготовилась танцевать так, как это было принято в Провансе, но неожиданно оказалась крепко прижата к его груди. Эрик мастерски вел ее в танце, который и в самом деле, если верить ее двигавшимся в такт ногам, оказался вальсом. Возможно, оркестр и не следовал принятому размеру — раз, два, три, раз, два, три, — но все же они волшебным образом вальсировали, и так грациозно, что дирижер, понаблюдав за ними, сделал знак музыкантам, и они заиграли «Голубой Дунай». Когда музыка смолкла, Фов и Эрик остановились и увидели, что остались одни в кругу зрителей, наблюдавших за ними с таким выражением, словно Джинджер Роджерс и Фред Астер материализовались на танцевальной площадке в Юзесе.

— Это было замечательно! — сказали хором Эрик и Фов.

— Идем, пора выпить чего-нибудь холодненького. Я понял о тебе три важные вещи и собираюсь произвести на тебя впечатление своей образованностью, — заявил Эрик и повел ее из круга.

Рядом с залом нашлось кафе, где собирались поиграть в карты те, кто привел на танцы дочерей. Фов и Эрик нашли свободный столик и заказали кока-колу.

— Во-первых, — начал он, — ты иностранка, во-вторых, ты художница, а в-третьих, от тебя пахнет лучше, чем от всех девушек в мире.

— Но я не пользуюсь духами, — запротестовала Фов.

— Именно об этом я и говорю.

— О! — Фов подумала немного над его словами и вдруг почувствовала, что краснеет. Эта способность заливаться ярким румянцем в самый неподходящий момент передавалась женщинам Люнель из поколения в поколение. — Откуда ты узнал, что я иностранка? — поинтересовалась Фов, легко переходя на южный акцент.

— Поздно спохватилась, я и сам так умею. Ты вальсируешь как иностранка — божественно, если быть честным. Здесь такому не научишься.

— О! — Фов покраснела еще гуще. — Как ты догадался, что я художница?

— Только художница могла сочетать такие цвета в своем наряде. Розовое платье в сочетании с рыжими волосами и так обратило бы на себя внимание, но добавить оранжевые колготки и эти ярко-зеленые туфли…

— Меня интересует искусство, — уклонилась от прямого ответа Фов.

Она никогда не говорила посторонним, что сама пишет картины. Только ее семья, Мелвин Алленберг и несколько близких друзей знали об этом, но никто из них не подозревал, насколько серьезно она относится к этому.

— «Интересует искусство»? — переспросил он. — И это все?

— Я хожу на выставки, в галереи и музеи. Нью-Йорк — это, в конце концов, столица искусства.

— Ньюйоркцам просто нравится так думать, — усмехнулся Эрик. Ни один француз не признал бы, что после войны центр притяжения для всех, кто занимается искусством, переместился в Соединенные Штаты.

— Брось, ты же знаешь, что так и есть. По субботам достаточно пройтись по галереям на Мэдисон-авеню, и ты увидишь больше современного искусства, чем в Париже. А ведь есть еще и музеи. Мы с моим другом Мелвином ходим на выставки не реже трех раз в месяц.

— Твоим другом Мелвином? Он что, эксперт?

— Мелвин блестяще разбирается в искусстве. Просто удивительно, как много он знает… И он такой лапочка.

— Этот образцовый мужчина еще и красив, как я понимаю?

— Пожалуй, нет, но просто удивительно, как легко девушки влюбляются в него. Я могу рассказать ему обо всем и рассчитывать на его понимание.

— Мне кажется, что ты и сама в него влюблена, — мрачно заметил Эрик.

— Влюблена? О Эрик, какая замечательная мысль! — Фов фыркнула от смеха.

— Что, черт побери, в этом такого замечательного? Мне кажется, что ты проявляешь полное отсутствие вкуса, сидя здесь со мной и превознося до небес блистательного, красивого, милого Мелвина, с которым ты так часто проводишь дни на выставках.

— И вечера тоже. Видишь ли, Эрик, есть еще и вернисажи, а бабушка отпускает меня на самые важные из них только с Мелвином, — заметила Фов с лукавой усмешкой.

— Ну это уж слишком! — Эрик одним глотком допил колу и стукнул стаканом по столу. — Я возвращаюсь на танцы.

— Эрик!

— Что? — Он обжег ее яростным взглядом.

— Мелвин старик, ему сорок три или даже сорок четыре года. Он мне вместо дяди. Когда-то он встречался с моей матерью.

— А тебе самой сколько лет? — Эрик уселся обратно на стул, с трудом скрывая облегчение.

— Шестнадцать, — ответила Фов и вдруг показалась себе страшно юной. Ее тоска по пятнадцатилетнему возрасту неожиданно испарилась.

— А мне двадцать.

И они улыбнулись друг другу без всякой причины. Фов неожиданно поняла, что привлекло ее в лице Эрика с первой же секунды. Она поверила ему, поверила безоговорочно и сразу. Как странно. Как она могла поверить незнакомцу? Да еще красивому? Софи и Луиза говорили ей, что такие мужчины испорчены и думают только о себе. Их следовало избегать во что бы то ни стало. Что ж, похоже, Софи и Луиза ничего не понимают в жизни.

— Помимо знаний о живописи, полученных благодаря доброму старому Мелвину, я полагаю, ты имеешь некоторое понятие и об архитектуре тоже? — спросил Эрик.

— Ни малейшего, — честно призналась Фов. — Так, какие-то общие места.

— Хвала создателю за это. — В голосе Эрика прозвучала искренняя радость. — Я архитектор, вернее, буду им. Я учусь в Школе изящных искусств.

— Почему тебе доставило такое удовольствие мое признание в полной некомпетентности?

— Мне хотелось бы тебя чему-нибудь научить.

— Согласна. Начинай.

— Я не имел в виду прямо сегодня. Все лето впереди. Вставай, идем повальсируем еще немного, а потом я хочу отвезти тебя домой. Можно? — Он явно сомневался в ее ответе.

— Я приехала сюда с друзьями, но они не станут возражать, если ты проводишь меня.

— Где ты живешь?

— Недалеко от Фелиса.

— Это далеко. — Эрик определенно ликовал.

— Около шестидесяти километров, — извиняющимся тоном сказала Фов.

— Это мне как раз и нравится. А теперь, Фов, ты должна перестать краснеть всякий раз, когда я говорю тебе комплименты. Я буду тренировать тебя как собачку. По одному комплименту каждые десять минут в течение следующих двух часов, и ты забудешь о предательском румянце. Нет, пожалуй, это неудачная идея. Пожалуй, мне нравится, как ты краснеешь. Румянец добавляет еще один оттенок розового к уже имеющимся.

Танцы в Провансе редко начинаются раньше девяти и никогда не заканчиваются раньше двух часов ночи. Но Фов настояла на том, чтобы уйти сразу после двенадцати. Им предстоял неблизкий путь, а отец всегда дожидался ее возвращения.