Конкистадоры Гермеса - Андрей Мартьянов

Я невольно зажмурился — в глаза ударил яркий свет восходящего солнца. “Роммель” продолжал плавно лететь над землей, но Дорога и Лес исчезли, заместившись гористой местностью с пепельно-седыми скалами и пятнами снега у их подножий.

— Отлично, все прошло как по маслу! — Лола откинулась на спинку сиденья. — Джентльмены, держитесь покрепче, врубаю атмосферные двигатели!

Челнок свечкой ушел вверх, собаки подняли отчаянный скулеж, и даже благовоспитанный доктор высказался в том смысле, что кое-кого следует пристрелить на месте за такие шуточки.

— Прошу извинить, дурная привычка… — Лолита уяснила, что слегка перестаралась, и включила автопилот. — Добро пожаловать на Карфаген! Мы находимся в Северном полушарии, шестьдесят четвертая параллель, интересующая нас точка находится примерно в тысяче семистах километрах к юго-западу. Сигнал маяка четкий, мои орлы докладывают, что готовы нас принять…

— Не боялись оставлять людей в одиночестве на неисследованной чужой планете без средств личной защиты? — полюбопытствовал доктор. — Всякое может случиться!

— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — справедливо заметила Лолита. — В нашем деле без риска не обойдешься. Произойди что-либо экстраординарное, ПМК командира группы передал бы всю информацию по линии Планка прямиком на борт “Роммеля”. Кроме того, в комплект снаряжения входя г. штурмовые винтовки, а Рамон Аурига хорошо научен с ними обращаться…

— Аурига? — нахмурился доктор. — Если не ошибаюсь, это глава личной охраны вашего уважаемого батюшки? Вспоминаю эту фамилию по событиям на Марсе в конце февраля, Казаков рассказывал.

— Рамон сейчас выполняет роль моего телохранителя. С ним еще двое отморозков из числа папиных церберов, остальные — научный персонал.

— Я могу быть знаком с кем-то из ваших коллег? — спросил Гильгоф. — Борис Валентинович достаточно обеспечен для того, чтобы нанять самых крупных ученых, а я достаточно долго вращался в академической среде.

— Ошибаетесь, — улыбнулась Лола. — Папа делает ставку на талантливую молодежь, которой в обычных земных Университетах еще расти и расти до ученых степеней и высокооплачиваемых постов. Более чем разумная политика, могу вас уверить, — ребята зарабатывают колоссальные деньги, им доступна любая, самая редкая техника и открыт доступ к информационным ресурсам всего мира. Отдача невероятная, особенно если учитывать их увлеченность делом и страстное желание работать. Впрочем, о научном руководителе вы могли слышать — Арман Клавье, кафедра теоретической физики Сорбонны.

— Как вы сказали — Клавье? — На лбу Гильгофа образовались благородные морщины. — Ну конечно же! Тот самый “доктор Франкенштейн”, о котором года три назад писали все газеты! Осужден на тридцать пять лет за убийство с отягчающими обстоятельствами — по его вине погибли восемь студентов, суд посчитал, что взрыв в лаборатории не был случайным. А через полгода господин Клавье самым таинственным образом исчез из тюрьмы Тампль в Париже, поиски не дали результатов… Ваша работа?

— Папина, — фыркнула Лолита. — Клавье не виноват, судебная ошибка. Так зачем же умному человеку, вполне способному послужить человечеству, принявшему образ моего родителя, гнить за решеткой? Организовать побег было несложно — без взяток не работает машина нашей жизни. Затем мэтра Армана и его семью переправили на Марс, в “Кидонию”. Теперь он счастлив настолько, насколько может быть счастлив серьезный ученый, столкнувшийся с загадкой вселенского масштаба и колоссальной значимости. Остальные в его группе — юноши бледные с горящими взорами, компания жадных до знаний и денег вундеркиндов, считающих моего отца полубогом.

— Если бы за такую человеческую черту, как практичность, давали орден в трех степенях, то Борис Валентинович стал бы полным кавалером с бантом и наградной саблей, — заключил Гильгоф. — Жаль, что в молодости он направил свою энергию… гм… в предосудительное русло.

— Кто из вас без греха, пусть первым бросит камень, — индифферентно отозвалась Лола. — За спиной каждого человека можно найти черный след, исключения настолько редки, что лишь подтверждают правило. Но ведь сейчас папа другой, верно? Встал на путь исправления и сотрудничества с администрацией, да простят мне этот похабнейший канцеляризм с запахом баланды.

— Где вы только нахватались подобных терминов, Лолита? — усмехнулся доктор.

— Пообщаешься с некоторыми папиными дружками — и не такое услышишь… Кстати, горы остались позади, мы летим над равнинной частью материка. Неприглядное зрелище, не находите?

Прижавшись лбом к квадратному иллюминатору, расположенному справа и позади от кресла первого пилота, я начал пристально разглядывать поверхность планеты. “Роммель” шел на высоте одиннадцати километров, детали рельефа просматривались плохо, однако было прекрасно видно, что земля Карфагена мертва. Цвета самые унылые — бурый, мышино-серый, болезненно-розовый с грязными черными разводами. Один раз взблеснула солнечными бликами лента широкой реки, потянулись лужицы обширных болот, и я впервые углядел скупые пятна зелени. Ни единого движения, даже редкие облака кажутся статичными и неподвижными.

Я непроизвольно перевел взгляд на тактическую панель: монитор биосканера недвусмысленно свидетельствовал, что в данном районе биологическая активность составляет два—четыре процента от земного стандарта, принятого для субполярных областей. На Земле в этих широтах зеленели хвойные таежные леса, Карфаген же оказался безжизнен и холоден, хотя в этом полушарии планеты стояла поздняя весна…

Вскоре я рассмотрел явно искусственное образование — кольца строений, рассеченные звездообразной линией широких улиц. Брошенное поселение, жители которого сгинули по неизвестной нам причине. От городка на юг вела четко различимая дорога, светлая извивающаяся ниточка, обходившая темно-серые холмы.

Через сорок пять минут “Роммель” перешел на дозвуковую скорость и начал снижение, шуршание атмосферных двигателей стало более глухим. Челнок прошил плотную облачность, сгустившуюся над местом посадки, голубое небо и яркое солнце исчезли, заместившись серым однообразием Карфагена.

— Сделаю круг над городом, — сказала Лолита, плавно поворачивая штурвал — По крайней мере будете иметь представление о сцене, на которой разыгрывается наш спектакль…

Никаких особых отличий от видеозаписи, продемонстрированной нам Лолитой несколько дней назад, я не заметил. Однако, когда смотришь своими глазами, развалины чужого мегаполиса выглядят куда более внушительно — масштабы потрясают. Радиус не менее двенадцати километров, тысячи зданий, широченные проспекты. И везде четкие отпечатки пронесшейся над городом катастрофы.