История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers) - Марион Мелвиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Папа узнал о происходившем только после ареста в Курии Гуго де Перо; Филипп Красивый не потрудился проинформировать об этом официально Климента V, и Папа колебался до 27 октября, прежде чем написать королю. Тогда он сделал это в тоне сурового упрека, однако жесткость письма была сведена на нет выбором послов, — кардиналов Этьена де Сюизи и Беранже Фредоля, известных привязанностью к королю. Последующие переговоры будут идти через них.
Падение Моле и других великих бальи полностью изменило позицию папы Климента. 27 ноября он обнародовал буллу «Pastoralis praeeminentiae»[541], которой повелевал арестовать тамплиеров и завладеть их имуществом во всех странах, где был учрежден орден; в преамбулу принимались и включались объяснения, предоставленные Филиппом относительно первопричины процесса. Но Папа в полной мере заблуждался насчет последствий: булла отдавала орден и его имущество на растерзание светских властей и пробуждала алчность всех, кто надеялся принять участие в дележе добычи.
Едва только король и его уполномоченные поняли, что стали хранителями и управляющими имуществом ордена Храма со всеми возможностями грабежа, дело тамплиеров, — будь они невинны или виновны, — стало неизбежно проиграно. Возможно, именно натиск своры на раненое животное заставил Климента V осознать серьезность собственной ошибки. В начале декабря он направляет в Париж двух кардиналов, чтобы разъяснить королю, что тамплиеров, как монахов, следует передать под охрану духовных лиц. Филипп не испытал никаких затруднений: он передал узников в руки Беранже Фредоля и Этьена де Сюизи, но эта целиком символическая передача ничего не изменила в их участи. Узников распределили между парижским Тамплем, замком Корбей, замком Море-сюр-Луэн и прочими укрепленными местами. Перевести тамплиеров в новые места заключения не было трудно… Однако присутствие кардиналов в Париже несколько обнадеживало обвиняемых: Моле и Перо отказались от своих признаний, и, возможно, по этому случаю магистру удалось передать некоторым заключенным вощеные дощечки, на которых он нацарапал несколько слов, заклиная братьев вернуться к первоначальным показаниям, когда король и кардиналы будут обходить их темницы. Но этим поступком Моле только предоставил более действенную инициативу инквизиторам, ибо всякий еретик, отказывающийся от своих признаний, попадал в категорию relaps (человека, вновь впавшего в ересь) и рисковал быть осужденным на костер. Жестокость и ирония участи, выпавшей тамплиерам, заключалась в том, что relaps, не признавая себя нераскаявшимся еретиком, протестовал, утверждая, что никогда не отпадал от истинной веры.
Протесты, отстаивающие невиновность рыцарей, бесцеремонность короля Филиппа и скептицизм некоторых кардиналов, снова склонили чащу весов в пользу тамплиеров. В течение февраля 1308 г. Климент отменил полномочия инквизитора и передал дело в Курию.[542]
К концу 1307 г. Гийом де Ногаре мог поздравить себя c успехом, превзошедшим его ожидания, и поворот Климента, вне сомнений, принес ему горькое разочарование. Легист понял, что следует искать новое оружие; он воззвал к Сорбонне, предложив докторам теологии два вопросника, дабы доказать, что король имел право вести процесс против тамплиеров — своих подданных и мирян; и стало быть, имущество ордена должно оставаться под его присмотром, будучи предназначенным на нужды Святой Церкви. Несколькими колкими и жесткими штрихами Ногаре описывает тревогу и колебания Жака де Моле:
Магистр сделал первое публичное признание, а потом сказал, что сделал его из страха перед пытками, а затем — что первое признание было правдивым <…> Сначала, горюя из-за плотского стыда, он умолял, чтобы ему учинили допрос, дабы его братья не сказали, что он их добровольно погубил: ему ответили, что были свидетели, публично показавшие против него, и ввиду этого его не подвергли пытке. Он не подавал никаких признаков страха.[543]
Что касается Гуго де Перо (который пошел много дальше Моле в своих свидетельских показаниях), то не был ли он обвинен в том, что заполучил более тысячи соискателей посредством кощунственного ритуала? В этих обстоятельствах, вопрошал Ногаре, следует ли считаться с их отпирательствами? Можно ли предположить, что тамплиеры невиновны? Таким образом, канцлер отвечал на все вопросы, которые задавал, посредством логической ошибки, что указывала, в каком смысле должны высказываться доктора. Но последние в своих ответах были весьма сдержанны и явно смущены навязанной им ролью арбитров.
Ногаре и его коллеги решили в конце концов пренебречь этим и воззвать к Генеральным штатам, как поступил ранее Пьер Флотт, чтобы обрести поддержку против Бонифация VIII. Между 24 и 29 марта были разосланы приглашения духовенству, вассалам короны и каждому городу, где имелись ярмарка и рынок. Для пущей действенности одновременно были посланы строгие инструкции королевским чиновникам, которых обязывали следить, чтобы приглашения достигли цели.
Согласно ответам, представленным духовенством, знатью и народом. Генеральные штаты, собравшиеся в Type, почти исключительно состояли из прокуроров, предназначенных исполнять приказы короля и защищать «перед всеми и против всех» интересы лиц, их назначивших. Их не уполномочивали судить тамплиеров, поскольку прокуроры не могли действовать, превышая свои права, долг и компетенцию. Этим можно объяснить податливость, если не равнодушие, ассамблеи по отношению к уже опозоренному и поставленному вне общества ордену. Почти все делегаты были готовы заявить, что тамплиеры виновны и заслуживают смерти. Но когда Филипп снова вопросил парижских теологов, какой процедуре нужно следовать, последние смогли только снова сказать, что процесс относится к ведению Церкви. Ногаре и Плезиан ждали этого и приготовились к решающей схватке с Климентом V.[544]
Из Тура Филипп и его двор отправились в Пуатье, где 29 мая на публичном собрании в «королевском зале» дворца состоялась настоящая репетиция схватки между королем и Папой. Поскольку Климент все еще отказывался принимать Ногаре, тот велел заменить себя Гийомом Плезианом, который поднялся на нечто вроде помоста и оттуда от имени короля произнес резкую обвинительную речь, предварительно составленную легистами.[545]
Иисус еще не одерживал над врагами Своей Церкви и истинной веры такой необыкновенной победы — столь же восхитительной, великой и быстрой, сколь и полезной, необходимой, как Он недавно это сделал <…>, чудесным образом обнаружив ересь коварных тамплиеров!
Легист говорил по-французски, а не на латыни, что указывает, какой публике (исключая слушателей духовного звания) он адресовался, и также — на политический характер его пространной проповеди. К этой победе он приобщил короля Франции и народ его королевства, донесших Папе о мерзостях ордена Храма; и, понизив тон, добавил к заранее приготовленному тексту грубое заключение:
Итак, Святой Отец, поелику король, бароны и весь народ этого королевства просят, чтобы это дело было закончено быстро, пусть будет вам угодно как можно раньше поставить в нем точку. В противном случае нам придется говорить с вами на другом языке!
Два духовных лица, архиепископы Нарбонны и Буржа, выразили подобные же чувства, хотя и более вежливым по отношению к Папе образом, и именно тогда, когда Климент V, несмотря на врожденную застенчивость, взял слово, его выражения доказывают, что он понимал маневры короля. Климент объяснил, что до восшествия на Святой престол он не уделял много внимания тамплиерам, но впоследствии знал и любил многих из них, как и орден в целом, поскольку считал их благими мужами. Однако если они и впрямь таковы, как их представляют, то возненавидит их и будет вести судебное разбирательство против них таким образом, какой был бы к чести Божией. В заключение Папа пообещал как от себя, так и от имени своих кардиналов решать дело «не затягивая, но и без спешки и достойным Церкви образом».
К концу следующего месяца Плезиан представил Папе семьдесят два тамплиера, желающих, — сказал он, — дать показания о разложении ордена. Вероятно, речь шла об узниках, содержавшихся в течение предшествующего года в замке Корбей под наблюдением инквизитора отца Эмбеpa. Климент, следуя собственным заявлениям, решил допросить их сам, однако известно, что он все переложил на четырех кардиналов: Беранже Фредоля и Этьена де Сюизи, которые длительное время были приближенными короля, Пьетро Колонну, со времени Ананьи тесно связанного с Ногаре, и такую бесцветную личность, как Ландульфо Бранкаччо. Если Папа старался провести серьезное расследование, то худших заседателей выбрать было трудно; однако его выбор следует истолковать как новую уступку легистам, причастным к делу Бонифация VIII.[546] В Пуатье рассказывали, «что Филипп хочет повелеть выкопать и сжечь кости усопшего Папы», а в Курии было достаточно «бонифацианцев», чтобы влиять на решения Климента. Пожертвовать тамплиерами казалось меньшим злом — и Святой престол ими пожертвовал.
