История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers) - Марион Мелвиль

В обвинительном акте, составленном Ногаре, имеется два новых обвинения: говорилось, что капелланы не освящают гостию по канонам мессы и что великий магистр и старейшины поклонялись идолу в форме головы бородатого человека. Однако инквизиторам пришлось признать третье из четырех главных обвинений слишком смехотворным в его первоначальной форме, ибо тамплиеры обвинялись в том, что давали, а не получали непристойные поцелуи во время приема новичков в орден.

Несмотря на солидный объем досье, в нем обнаруживаются только отрывочные сведения; в границах Франции XIV в. существовало пять или шесть командорств ордена Храма[534]; их численный состав оценивали в четыре тысячи тамплиеров, возможно, слишком завышая его. Но число обвиняемых, о которых становится известно в ходе допросов по делу, где они свидетельствовали, не превышает тысячи.[535] Что касается остальных, то мы о них ничего не знаем; они могли сознаться или все отрицать, спастись или умереть в темнице, — их признания, запирательства, даже их судьба ускользают от нас. Напротив, бесспорно, большинство великих бальи, задержанных во Франции, признались; однако двое из них — Жерар де Виллье, командор Франции в 1307 г. (preceptor firmiter (бессменно начальствующий (лат.)), как говорят о нем), и Бернар де Ла Рока, командор Прованса, вероятно, сопротивлялись до конца, поэтому мы и не обнаруживаем больше, чтобы о них говорили. Командор Оверни Умбер Блан сумел скрыться, возможно, благодаря своим друзьям, судовладельцам из Марселя.

19 октября Гийом Парижский в нижнем зале Тампля взялся за дело; он велел предстать перед судом схваченным тамплиерам, которых называли не «обвиняемыми», а «свидетелями, поклявшимися говорить правду о себе и других» по формуле, используемой при монастырских расследованиях. С ошеломляющей быстротой инквизитор добился от них признания, в которых гнусность соперничает с абсурдом. Свидетельские показания были записаны нотариусами и скреплены подписью четырех или пяти свидетелей, приглашенных специально. Гийом Парижский велел присутствовать вместе с ним двум помощникам; их оружием были пытки, угрозы и обещания, а особенно убежденность узников, что они никогда не обретут свободу, кроме как путем абсолютного подчинения.

Предмет инквизиции, — писал инквизитор Бернар Ги в 1321 г., - заключается в уничтожении ересей, что может быть достигнуто только путем уничтожения еретиков; есть два способа добиться этого <…> либо они обратятся к истине католической веры, либо они будут переданы светскому правосудию и сожжены телесно <…>[536]

24 октября, после одиннадцати дней заточения, магистр ордена Храма сделал два признания, касающиеся отречения и плевков; он отверг прочие обвинения, но сказал, «что думает, что по отношению к нему делалось все то же, что и по отношению к другим». «Что касается меня, — добавил он, — то я давал плащ малому числу вступающих; но в этом случае я приказывал некоторым братьям отдельно руководить ими и поступать с ними так, как должно, и посредством этого я хотел показать, что мне (положено) и предписано делать».

Кажется, Жака де Моле не подвергали пыткам. В случае с магистром «непосредственные признания» представляли главную ценность, и сам Моле никогда не говорил, что пошел на уступки под пыткой. Надежда обрести свободу, поддержка Папы — единственное, что может объяснить его двойную исповедь; ибо в тот же день, давая свидетельские показания перед инквизитором, магистр повторил свои показания и перед публикой, состоящей из священников и магистров теологии, собранных в парижском Тампле. Но эта исповедь, быть может, решила участь его ордена, и хотя потом де Моле отрекался от своих показаний, ничто не смогло уничтожить эффект, ими произведенный.[537]

Поскольку форма признаний была установлена заранее, неудивительно, что данные показаний совпадают. Но говоря об идолопоклонстве, палачи и жертвы в одинаковой мере утратили почву; было ясно, что никто не понимал, о чем идет речь. Идол тамплиеров — прототипом которого, возможно, был обычный реликварий — хранилище каких-либо мощей — принимает все более фантастические формы: голова человека, бородатого или безбородого, молодого или старого, с двумя или четырьмя лицами, стоящего на четвереньках; с телом человека, кошки, свиньи и т. д. Несчастный сержант из Монпеза повинился в поклонении «бафометову обличию», создавшему самый черный миф тамплиерского обвинения. Сержант говорил на языке ок (южнофранцузском) и хотел сказать о «магометанском изображении»; в итоге получилась чепуха, тогда как «Бафомет» является всего лишь провансальской деформацией имени пророка Магомета.[538]

Напротив, от начала и до конца протоколов допросов каждый тамплиер заверяет, что он мог говорить богопротивное устами, но не сердцем, что плевал на землю, а не на Крест, что он добрый христианин и верит, что и его братья таковы же. Все они признают церковные таинства; ни один не получал секретных наставлений. Ногаре изменял и мало-помалу усиливал свои обвинения, добавив содомию и черную магию к ереси, в которой обвинял Бонифация VIII. Идол, казавшийся поначалу обычной риторической фигурой, — «они променяли свою славу на золотого тельца и приносили жертву идолам», — становится центром культа, подобного шабашам ведьм. Но тут уже инквизиторы не последовали за Ногаре. Четыре главных пункта обвинения, сформулированные изначально, остались единственными, которые за ними числились.[539] Из того, что инквизиция отказалась вменить в вину тамплиерам какую-либо определенную ересь, предполагаемое их отступничество предстает бессмысленным, абсурдным в прямом смысле слова: они произносят заведомо ложное отречение от Бога и, плача, плюют на Крест, который протягивает им стенающий командор. Так или иначе, ни один свидетель не выглядит исповедующим иную веру, не обнаружено даже следов тайной доктрины. Под конец те, кто восходит на костер, умирают, провозглашая свою веру в Бога.

Тем не менее совокупность обвинений включала существенный аспект: существование упрощенной исповеди, возлагавшей ответственность то на орден в целом, то на командоров, которые председательствовали на церемонии вступления в орден, что наполовину извиняло запуганных вступающих, — то на умерших, поскольку факты, о которых расспрашивали узников, восходили ко времени двадцати- или тридцатилетней давности. Одним ударом узаконивали упразднение ордена Храма, представив его полностью развращенным, а потому неисправимым и должным исчезнуть.

Однако чем дальше по времени отстояли подобные извращения, тем более невероятными они казались, поскольку вменить их требовалось таким людям, как Амальрику де Ла Рошу, известному своей набожностью и порядочностью, другу и слуге Людовика Святого и папы Урбана IV; или такому осмотрительному, пользовавшемуся весьма высокой репутацией дипломату, каким был Ронслен де Фос. Можно также обратить внимание на тот факт, что Гийом де Боже провел на Западе два года после своего избрания в 1272 г. и посетил все командорства Франции, Испании и Англии. Никто во время процесса не посмел посягнуть на его память. Если приписываемая тамплиерам практика действительно распространилась во Франции, разве не нашлось бы кого-нибудь, чтобы покаяться или пожаловаться ему на нее? Секрет капитула не имел силы перед магистром, который на одном капитуле мог заставить говорить о том, что было сказано или проделано на другом, и даже пользовавшимся правом действовать, вовсе не советуясь с капитулом, согласно мнению своего совета.

К концу ноября великий инквизитор опросил сто сорок тамплиеров, — как рыцарей, так и сержантов, — из которых сто тридцать четыре признались по двум, трем или четырем главным пунктам обвинения. Среди тех, кто видел идола или поклонялся ему, — Гуго де Перо, признание которого, датированное 9 ноября, распространяется почти на все обвинения вплоть до самых гнусных. Смотритель сознался другу, встреченному в Курии в начале октября, «что орден Храма был обвинен в некоторых вещах перед Папой и королем, а что до него, то он очень хочет спасти собственную жизнь, если сможет».[540]

В это время во всех бальяжах и сенешальствах королевства подобными допросами занимались сборные комиссии, составленные из братьев-доминиканцев и рыцарей или сержантов короля. Известно совсем немного подробностей, а протоколы касаются лишь небольшого числа тамплиеров; донесения отправили Ногаре его друзья, которые поторопились сообщить ему о первых результатах. Следует помнить, что до настоящего времени дошли только признания; за небольшим исключением только их и записывали. Однако известно, что были и сопротивлявшиеся: те, кто до конца отказывался предать свой орден; те, кто, рискуя жизнью, отказывался от признаний; те, кто повесился в темнице из страха уступить под пыткой, и много других, умерших от мучений и истощения, лишенных церковного предсмертного покаяния — тридцать шесть тамплиеров скончалось в Париже от пыток.