Божественная трагедия - Андрей Демьяненко

Она едва коснулась его груди выступающим изгибом своего шелкового платья, и, неотрывно глядя ему в глаза, произнесла:

– Ну. Что ты там прячешь?

Она оттянула резинку его трусов и опустила взгляд.

– Нечего особенного, мистер Рачовски, – не скрывая насмешки произнесла она.

Солдаты загоготали и красные лучи устроили бешеную пляску по всему телу Марлен. Мануччи отстранилась от Макса и направилась к Барту.

– Тут совсем ничего, – холодно произнесла она. – Джентельмены, наша миссия окончена, вы можете отправляться к нашему Бальи и получать положенное вознаграждение. Мне тоже здесь делать нечего. А вы, – она обратилась к голым горе-искателям сокровищ, смотрите не замерзнете. А я, пожалуй, возьму, все-таки, что-нибудь по настоящему твердое и большое.

Сессилия вернулась к Максу, нагнулась почти задев его, и подняла с пола луч с глобуса Константина.

– Оу, – томно прошептала она, гляда на него.

И вышла, ее бедра качались как лодочка на нежных сентябрьских волнах неаполетанского залива. Когда Макс оторвал взгляд от пустоты, куда скрылась Сессилия, Марлен зло смотрела на него. Она двумя руками прикрывала то, что должно было прикрывать белье, но глаза ее сверкали гневом. Причем гневом, направленным явно на Макса.

– Они забрали одежду, – сказал Барт. – Отлично. А задерживаться нам здесь не стоит. Твоя итальянская пассия может и полицию вызвать.

– Поздно на меня пялиться, – наконец выпалила Марлен. – Найди мне одежду, живо.

Это было сказано так, что Макс подскочил на месте и выбежал из зала со статуями Константина. Барт тоже поспешил покинуть разгневанного компаньона. Макс бегал по помещениям и ничего подходящего не отыскал. Ужас от мысли, что ему придется выйти в самый центр города обнаженным, пусть и в трусах, пугала его гораздо сильнее, чем угроза оказаться в руках полиции. Но его окликнул Барт:

– Макс, помогай.

Макс пришел на голос американца, и обнаружил, что тот стягивает штаны с охранника, который сжалился над потерявшей паспорт девушкой и пустил ночью в музей. Охранник был без сознания. По всей видимости, ему что-то вкололи, удар Макса не мог вырубить его на столь длительное время. Макс быстро освободил итальянца от пут, и они вдвоем стали стягивать одежду с несчастного. Вскоре они, как волхвы с дарами, вернулись к Марлен. Та скептически посмотрела на крутку, штаны, и рубашку. И выбрала только рубашку. Охранник оказался достаточно крупным, так что мужская рубашка довольно соблазнительно прикрывала то, что нуждалось в прикрытии. Максу досталась куртка, поскольку его широкие семейные трусы с большой натяжкой могли сойти за экстравагантные шорты. Барт одел штаны, но ни чуть не комплексовал из-за голого верха.

Едва открыв дверь и выйдя на площадь, Барт издал радостный крик.

Зря мы охранника раздели. Вот одежда наша.

Прямо перед входом валялись их вещи, просто брошенные. Даже обувь. На переодевание ушло не более пары минут.

Одевшись, они двинулись в полном молчании. У них не было амулетов, не было телефонов, не было денег. Разом исчезли все цели. Они спускались по лестнице Микеланжело, камни для ступеней которой великий зодчий отковыривал со стен Колизея.

Они прошли мимо львов и замерли. На лестнице лежали люди в черном, вернее в красном. Кровь не оставляла сомнений, что это не был массовый приступ нарколепсии. Двое на ступенях, остальные у подножья лестницы. Оружия при них не было. А на месте глаз у каждого зияли кровавые раны. Рачовского узнать было трудно, но Марлен хорошо изучила его массивную челюсть за время путешествия в Париж и обратно. Он лежал чуть в стороне от своих людей, почти на проезжей части. Широко раскинув руки, на спине, а из правого глаза его торчал луч с головы Константина.

Полшага насквозь. Ниншубуру

Три дня Ниншубуру не получала вестей от своей госпожи. Она не находила себе места, потому что знала: Эрешкигаль опасна, Эрешкигаль – смертельна.

Три дня прошло, а Инанна не появилась ни во дворце, ни верхнем мире, ни в мире людей. Ниншубуру поняла, что случилась беда и отправилась к Нанну, отцу Инанну на луну. Она умоляла его помочь спасти его дочь. Но тот отказался. Он не хотел связываться с Эрешкигаль.

Тогда Ниншубуру отправилась к Энлилю. Она молила великого бога спасти его внучку, но тот даже не стал слушать просительницу. Дела его потомков его мало интересовали.

Тогда Ниншубуру, следуя наказу, который ей дала Инанна перед тем, как отправилась в Иркалу, страну без возврата, отправилась в Абзу, к Энки.

Она понимала, что Энки должен быть очень зол на Инанну, за то, что та ослушалась и не вернула ему таблички Ме. Но Ниншубуру надеялась на мудрость древнего божества. У входа ее встретил двуликий Исимуд. Лицо, обращенное к ней, было бесстрастно.

– Что ты хочешь? – спросил страж ворот.

– Моя госпожа попала в беду. Я прошу великого Энки помочь ей.

– Когда великий Энки просил твою госпожу вернуть ему таблички Ме, она не послушалась. Почему же ты думаешь, что Энки послушает тебя?

– Потому что он мудрый и любит Инанну.

– Жди здесь, – приказал Исимуд и исчез.

Ниншубуру покорно осталась у входа в царство Энки.

Она ждала день. Но никто не вышел из недр подземного океана. Ниншубуру, понимала, что уходить нельзя – второго шанса не представится.

Исимуд не появился и на второй день. И на третий. Ниншубуру стояла на одном месте, боясь пропустить слугу великого бога.

Через месяц ее ноги вросли в землю, но она не смела двинуться с места.

Через полгода ее тело настолько одеревенело, что птицы стали прилетать и садиться на нее, думая что это дерево. Голуби свили гнездо в волосах.

Птицы первыми почувствовали беду. В свитом ими гнездо на голове Ниншубуру появились яйца. Но птенцы не вылуплялись.

Плоды на деревьях не завязывались. Из города Эриду, что находился неподалеку все громче и чаще стали раздаваться крики женщин, не могущих разродиться, и плачь детей, которых нечем было кормить. Урожай не зародился.

Голод и боль медленно накрывали землю, пока Ниншубура стояла перед входом в Абзу, в ожидании Энки. Только он мог помочь, только он не побоится требовать у Эрешкигаль освобождения Инанны из подземного мира.

Но великий бог не появлялся.

Крики птиц, стоны умирающих в родах женщин, страшная пустота полей, становились все сильнее. Смерть Инанны, богини плодородия, легло страшной печатью на землю.

Боль превратилась в постоянный вой, росший над Землей.

Ниншубура не двигалась с места. Гнездо в ее волосах было брошено голубями вместе высохшими яйцами. Видимо, крики с несчастной земли