Леди и джентльмены - Джером Джером

«Мне надо с тобой поговорить… наедине. Не кричи, когда увидишь меня. Все нормально. Объясню в две секунды. Твой любящий брат, ДЖОННИ».

Объяснять пришлось дольше двух секунд, но в итоге Малыш выложил все.

— Когда перестанешь смеяться? — спросил он.

— Но ты так нелепо выглядишь, — ответила сестра.

— Они так не думали, — отпарировал Малыш. — Я их провел. Полагаю, мужчины никогда не уделяли тебе столько внимания за один день.

— Ты уверен, что провел их? — полюбопытствовала сестра.

— Если ты придешь в клуб в восемь вечера, я тебе это докажу, — предложил Малыш. — Возможно, потом я приглашу тебя в театр… если будешь себя хорошо вести.

Малыш пришел в клуб «Автолик» за несколько минут до восьми часов и сразу ощутил витающую в воздухе напряженность.

— Мы думали, ты пропал, — холодно сообщил ему Сомервилл.

— Пришлось внезапно отъехать — по очень важному делу, — объяснил Малыш. — Я вам так признателен за все, что вы сделали для моей сестры. Она мне только что рассказала.

— Да ладно тебе, — ответили двое или трое.

— Очень признателен, честное слово, — настаивал Малыш. — Ума не приложу, что бы она без вас делала.

Сущий пустяк, заверили его члены «Автолика». Скромность, с которой клуб «Автолик» воспринимал собственные добрые дела, так трогала. Предоставленные самим себе, они говорили бы совсем о другом. И, если на то пошло, попытались это сделать.

— Никогда не слышал, чтобы она кем-нибудь так восторгалась, как тобой, Джек. — Малыш повернулся к Джеку Херрингу.

— Разумеется, дорогой мальчик, ты знаешь, ради твоей сестры я готов на…

— Знаю, дорогой мальчик, — кивнул Малыш. — Я всегда это чувствовал.

— Давай больше не будем об этом, — предложил ему Джек.

— Она, правда, не совсем поняла твое письмо, полученное этим утром, — продолжил Малыш, проигнорировав просьбу Джека. — Она боится, что ты сочтешь ее неблагодарной.

— Видишь ли, у меня возникло ощущение, что она могла кое в чем меня не понять. Как я и написал, у меня случаются дни, когда я, похоже, не отдаю себе отчета в том, что делаю.

— Как это мешает жить, — посочувствовал Малыш.

— Мешает, — согласился Джек Херринг. — Вот и вчера у меня был такой день.

— Она говорила мне, что ты отнесся к ней с особой теплотой, — заверил его Малыш. — Сначала, правда, подумала, что ты поступил не как джентльмен, отказавшись одолжить ей деньги. Но когда я ей объяснил…

— Я поступил глупо, — прервал его Джек. — Теперь мне это ясно. Этим утром я пошел к ней, чтобы все исправить. Но она уже отбыла, и миссис Постуистл посоветовала мне оставить все как есть. Я целиком и полностью виню себя.

— Мой дорогой мальчик, тебе не за что себя винить. Ты вел себя благородно. Она сейчас придет сюда, чтобы выразить свою безмерную благодарность.

— Я бы предпочел без этого обойтись, — покачал головой Джек Херринг.

— Ерунда, — не согласился с ним Малыш.

— Вы должны меня извинить, — настаивал Джек Херринг. — Не хочу показаться грубым, но я предпочел бы не встречаться с ней.

— Но она уже здесь. — Малыш взял визитную карточку из рук старика Гослина. — Она сочтет это странным.

— Я предпочел бы с ней не встречаться, — повторил бедный Джек.

— Это будет невежливо, — согласился с Малышом Сомервилл.

— Пойди ты, — предложил Джек.

— Она не хочет меня видеть, — объяснил Сомервилл.

— Очень даже хочет, — поправил его Малыш. — Я забыл сказать, она хочет видеть вас обоих.

— Если я пойду, то скажу ей всю правду, — промямлил Джек.

— Знаешь, мне представляется, что это наилучший выход, — ответил ему Сомервилл.

Мисс Булстроуд сидела в вестибюле. Джек Херринг и Сомервилл подумали, что это не столь яркое платье подходит ей больше.

— Вот они, — с триумфом объявил Малыш. — Это Джек Херринг, а это Сомервилл. Знаешь, я едва уговорил их спуститься и повидаться с тобой. Старина Джек, он всегда такой застенчивый.

Мисс Булстроуд поднялась. Сказала, что никогда не сможет отблагодарить их за проявленную доброту. Чувствовалось, что мисс Булстроуд едва сдерживает слезы благодарности. Ее голос дрожал от эмоций.

— Прежде чем мы пойдем дальше, мисс Булстроуд, — выпалил Джек Херринг, — я должен сказать вам, что мы принимали вас за вашего брата, переодетого женщиной.

— Ох! — воскликнул Малыш. — Вот оно, объяснение, так? Если бы я только знал… — Тут Малыш замолчал, пожалев о своих словах.

Сомервилл схватил его за плечи и поставил рядом с сестрой под газовый рожок.

— Маленькое чудовище! — воскликнул Сомервилл. — Так это был ты!

И Малыш, довольный тем, что смеяться в этой истории можно не только над ним, во всем признался.

Джек Херринг и Сомервилл в тот вечер пошли в театр с Джонни и его сестрой. И в другие вечера тоже. Мисс Булстроуд нашла Джека Херринга очень интересным мужчиной и сказала об этом брату. Но потом решила, что Сомервилл еще более интересный, и сказала ему об этом сама.

Но это уже не имеет отношения к нашей истории, закончившейся тем, что мисс Булстроуд пришла в понедельник в офис «Мраморного мыла», где «мисс Монтгомери» и мистер Джоуэтт подписали договор о том, что рекламное объявление «Мраморного мыла» будет размещаться на последней странице еженедельника «Добрый юмор» в течение шести месяцев за двадцать пять фунтов в неделю.

История седьмая

Дик Дэнверс представляет свою петицию

Уильям Клодд, вытерев пот со лба, отложил отвертку и отступил на пару шагов, чтобы полюбоваться результатом своего труда.

— Выглядит, как книжный шкаф, — прокомментировал Уильям Клодд. — Можно просидеть в этой комнате полчаса и не понять, что это не книжный шкаф.

Уильям Клодд знал, что говорил: его творение выглядело как четыре полки, заставленные трудами великих ученых и писателей. На самом деле это была плоская доска с приклеенными к ней корешками томов, давно отправленных на фабрику по переработке макулатуры. Эту искусную имитацию Уильям Клодд закрепил на задней стенке пианино, стоявшего в углу кабинета редактора еженедельника «Добрый юмор». Полдесятка настоящих книг лежали на пианино, довершая иллюзию. Как с гордостью отметил Уильям Клодд, случайный гость мог и обмануться.

— Если тебе придется сидеть здесь, пока она будет упражняться на пианино, раскусить обман не составит труда, — с горечью заметил Питер Хоуп, редактор еженедельника «Добрый юмор».

— Ты не всегда здесь сидишь, — напомнил Клодд. — Иной раз она в одиночестве проводит здесь долгие часы, когда делать ей совершенно нечего. И потом, со временем ты привыкнешь.

— Ты, как я обратил внимание, привыкать не собираешься, — фыркнул Питер Хоуп. — Сматываешься, едва она касается клавиш.

— Один мой друг семь лет работал в офисе, расположенном над классом игры на пианино, и его закрытие едва не погубило бизнес моего друга. Он просто не мог работать без звуков музыки.

— Почему ему не переехать сюда? Этаж над нами пустует.

— Не получится, — вздохнул Клодд. — Он умер.

— Не могу в это поверить, — прокомментировал Питер Хоуп.

— В этот класс люди приходили, чтобы поупражняться, платили по шесть пенсов в час, и ему это нравилось, создавало радостный фон для его мыслей. Просто удивительно, к чему только не привыкает человек.

— Что в этом хорошего? — спросил Питер Хоуп.

— Что в этом хорошего? — негодующе вскинулся Уильям Клодд. — Каждая девушка должна уметь играть на пианино. Это же так приятно — кавалер просит ее что-нибудь сыграть, а она…

— Может, нам основать брачное агентство? — фыркнул Питер Хоуп. — Любовь и женитьба — ты больше ни о чем не думаешь.

— Когда воспитываешь молодую девушку… — заспорил Клодд.

— Но ты не воспитываешь, — прервал его Питер, — и эту мысль я безуспешно стараюсь донести до тебя. Это я ее воспитываю. И, между нами говоря, я бы предпочел, чтобы ты поменьше вмешивался в ее воспитание.

— Ты не годишься для того, чтобы воспитывать девушку.

— Я воспитывал ее семь лет без твоей помощи. Она моя приемная дочь — не твоя. Мне бы очень хотелось, чтобы люди научились заниматься исключительно своими делами.

— Ты все делал очень хорошо…

— Премного тебе благодарен. — Голос Питера Хоупа сочился сарказмом. — Ты так добр. Может, когда у тебя будет время, ты напишешь мне рекомендательное письмо?

— …до нынешнего времени, — продолжил невозмутимый Клодд. — Девушке восемнадцати лет нужно знать не только классическую литературу и математику. Ты их не понимаешь.

— Я их понимаю, — заверил его Питер Хоуп. — Что ты о них знаешь? Ты не отец.

— Ты сделал все, что мог, — признал Уильям Клодд тем покровительственным тоном, который крайне раздражал Питера, — но ты мечтатель, ты не знаешь мира, в котором живешь. Близится время, когда девушке приходит пора подумать о муже.