"Я у себя одна", или Веретено Василисы - Екатерина Михайлова

Дамы средних лет, между тем, любят не только это... Современная научно-популярная литература, бодро объясняющая все, что считает нужным объяснить о женской физиологии, говорит, что наша "зрелая сексуаль­ность" останется с нами чуть ли не до гробовой доски. Это, конечно, раду­ет, но и порождает свои проблемы. Потому что окружающий мир вполне может не посчитать эту самую зрелую сексуальность большим подарком. Как пишет Сюзан Зонтаг,

"...физическая привлекательность женщины значит для ее жизни больше, чем привлекательность мужчины — для мужской жизни. Но женская красота, отождествляемая в культуре со свежестью и молодостью, плохо сопротивляется времени. Женщины переста­ют считаться сексуальными раньше, чем мужчины... Те пережи­вают старение не без сожалений и, разумеется, тоже чувствуют сопряженные с ним утраты. Но большинство женщин испытыва­ют в связи с физическим увяданием еще и стыд. Старение для мужчины — это нечто печальное и неизбежное, общечеловече­ский удел. Для женщины оно к тому же означает уязвимость"[46].

Сравните два выражения: "солидный господин" и, к примеру, "солидная дама" — можно говорить и о "зрелых", "не первой молодости" людях того же пресловутого "среднего возраста". Стоит начать сочинять историю или хотя бы несколько утверждений про этих воображаемых женщину и муж­чину, как станет ясно: в культуре (в языке прежде всего) средний возраст господина ассоциируется с властью, опытом, седыми висками и новыми возможностями, для дамы же именно возможности на глазах убывают, ограничиваются, хотя ее могут считать элегантной, общительной и "еще привлекательной".

Вы скажете, что в жизни все часто бывает прямо противоположным обра­зом, что ваши знакомые женщины проявили чудеса отваги, сумели приспо­собиться к изменившимся жизненным условиям, реализовали свой опыт и, что называется, взяли свое? Правильно, и я вижу вокруг много примеров обратного свойства. Но патриархальной мифологии, как и любой другой, нет дела до нашей с вами реальности: она сформирована веками и исче­зать под влиянием опыта одного-двух поколений не собирается. Понятно, что в ситуации полной материальной зависимости от мужчины-кормильца и в традиционной роли жены-матери ни о каких особенно захватывающих возможностях женского среднего возраста речи быть и не могло — кроме, разве что, возможности власти в семье (теща, свекровь) или в небольшом социальном кругу (дама-патронесса, законодательница норм этикета и блюстительница морали).

И чем больше оные новые возможности служили компенсацией собствен­ной утраченной молодости, тем больше в них "отрывались" на зависимых и бесправных молодых женщинах... Физическая свежесть, молодость хороши сами по себе — кто бы спорил? Но их "общественная ценность" гораздо больше связана с подразумеваемым репродуктивным здоровьем, то есть способностью родить, выкормить и не помереть до срока, чем с романтизи­рованным образом "вечной весны". В неосознанном "сценарии выжива­ния" миллионов женщин эта грубая реальность трансформировалась в це­лый пласт запретов и предписаний, страхов и хитростей, "секретов ее мо­лодости" и прочих вариаций на тему "соловьиной песни до сорока шести лет". Как бы ни были тривиальны тревоги о том, что некий мужчина — от­нюдь не воплощение всех мыслимых совершенств — "уйдет к молодой", отрицать их не стоит: из отрицания тревоги никогда ничего хорошего не выходит. Распространенное утверждение насчет того, что "сама виновата, не удержала", тоже заслуживает непредвзятого рассмотрения. Оно подра­зумевает, что в предшествующей жизни не должно было быть ни минуты покоя, постоянные усилия — от борща до черного эротического бельишка, от детей до незаменимости в совместной работе, от политического союза со свекровью до вульгарного шантажа — явно и тайно, днем и ночью дол­жны были быть направлены на стратегическую цель "удержания". То есть не жить следует, а "удерживать". Не справилась — сама виновата: у муж­чин это "природа", а тебе следовало "быть похитрей". Рассуждения, конеч­но, достойные коммунальной кухни, но... в них, как в грязноватой луже, отражается не что иное, как пресловутый "двойной стандарт". Статья Сюзан Зонтаг, между тем, так и называется: "Двойной стандарт старения". А принимать ли его внутренне, смотреть на него отстраненно как на некий культурно-исторический факт или восставать и показывать этому самому стандарту большую феминистскую фигу — это уж наш выбор.

Смутный страх унижения (куда тебе теперь, тетка?) заставляет многих женщин "забирать свои ставки из игры" задолго до того, как "игра" закан­чивается. Кстати, это относится не только к сфере личных отношений. Де­сятки, сотни женщин испытывают адовы муки в ситуации смены работы: в их сознании сам факт "предложения своих услуг" соединяется с образом ненужности, выброшенности из жизни: как они на меня посмотрят, что по­думают. Вот что рассказала одна милейшая дама под сорок, у которой в конце концов все устроилось наилучшим образом: "У меня сначала было ощущение, что я делаю что-то недостойное, прямо-таки пошла на панель, а все эти молодые мужики на меня так и смотрят как на старую шлюху, кото­рая еще и кочевряжится, цену набивает. Я поняла, что с таким отношением к себе и к ситуации ничего хорошего не найду, и создала себе другую мо­дель: мы на равных, наша заинтересованность взаимна, я оцениваю ваше предложение, вы — мое. И самое главное: то, что я ищу работу, не означа­ет, что со мной что-то "не так", это нормально. Кто-то считает иначе? Его проблемы. Труднее всего было разобраться со своей внутренней зависимо­стью от их оценок. Я считала себя уверенным человеком и если бы не си­туация, могла бы и дальше пребывать в этом заблуждении. Это была уве­ренность не в себе, а в благосклонности этих людей. Я поняла, что начи­наю меняться, когда после очередного собеседования перестала терзать себя фантазиями о том, что и как они говорят обо мне, когда я выхожу за дверь". Это признание во многом говорит само за себя, оно просто намного откровеннее, чем это принято; фантазии об отвергнутой, неадекватной сексуальности идут рука об руку с фантазиями о социальном унижении, внутреннее "выравнивание позиций" совершенно неожиданно оказывается большой и трудной работой — ведь раньше и в голову не приходило, до какой степени право оценивать отдано воображаемой "фигуре власти". Только если в традиционных культурах эта самая "мужская фигура власти" скорее отцовская, то в силу обстоятельств у нас она сильно помолодела и зачастую приобрела привычки и ухватки подростка из неблагополучной семьи, слегка завуалированные внешним "бизнесовым" лоском. Допускаю даже, что склонность некоторых женщин покупать (не обязательно за деньги) любовь молодых мужчин связана не столько с тем, что "иначе на нее не польстятся", сколько с тем, что это дает большее чувство безопасно­сти, контроля, — а возможно, и реванша.

Кстати о контроле, реванше и зеркале... Одна сорокалетняя дама совер­шенно неожиданно для своего мужа купила машину. Вдруг привалило не­сколько приличных приработков, из небытия вернулся давно задержав­шийся гонорар — что мешало сделать пару-тройку звонков разбирающим­ся в вопросе подругам? Сориентировалась в возможных вариантах, купила, зарегистрировала, застраховала, пригнала домой и поставила рядом с ма­шиной мужа. Семья вышла посмотреть, выбор одобрила, за совместным ужином покупку обмыла, счастливую и самостоятельную хозяйку поздра­вила. Несколько возбудившиеся дети отправились спать. Стали потихоньку готовиться ко сну и родители. Такой, знаете ли, идиллический семейный вечер после длинного дня: кто в душе плещется, кто прилег почитать пе­ред сном. И тут муж совершенно ни с того ни с сего и говорит: "Знаешь, мать, я давно хотел тебе сказать... Ты бы обратила внимание на свою шею. Лицо у тебя довольно ухоженное, моложавое. А вот шея несколько... как бы это выразиться... выбивается из ансамбля". Сказал — и уткнулся в сво­его Акунина. Оставив остолбеневшую "мать" в ванной перед зеркалом тре­вожно разглядывать шею: еще ничего или уже "сделался сморчок"? Инте­ресно, нанес бы он этот мастерский удар, если бы жена примерно на ту же сумму накупила тряпок или какого-нибудь чудодейственного омолаживаю­щего зелья?.. Вопрос, впрочем, почти риторический. Вы знаете ответ.

КАКИЕ НАШИ ГОДЫ!

И вот, нежданно-негаданно, ты становишься женщи­ной среднего возраста. Ты анонимна. Никто не заме­чает тебя. Ты обретаешь удивительную свободу — свободу человека-невидимки.

Дорис Лессинг

Что же мы дергаемся, в самом-то деле? Жизнь как-никак сложилась, даже во многом удалась. Что такого теряем, ведь и в более молодые времена большинство из нас много работали дома и на службе и не строили свое существование "вокруг внешности" — трагедия профессиональных краса­виц редка и не очень понятна обычной женщине. Разве мы выбрали бы иначе, если бы вдруг нам предложили этот выбор? Наверное, все-таки нет... Пожалуй, дело в другом: в том, что становится предельно ясно, что такого выбора уже никто и не предложит. Не о принятых решениях мы жа­леем, а о самой их возможности. Не о несбывшихся надеждах, а о смелости надеяться снова и снова, когда "у нас в запасе вечность". И даже те из нас, кто крепко-накрепко прикипел душой и телом к своим спутникам жизни, кругу общения, трудам и профессиям, до поры до времени позволяют себе помечтать: вот начнется что-то новое, вот прорежется новый мой голос, вот удивлю саму себя и всех вокруг... И выбора этого, казалось, навалом. А в настоящей, случившейся и состоявшейся жизни он только тот, который был: как сделан, так и сделан. Один, второй, десятый... тогда казавшийся судьбоносным и едва ли не последним, иногда трудный и мучительный, но он был. И — состоялся.