Тайна царствия - Мика Валтари

– Куда ты смотришь? – спросил я.

Не оборачиваясь, он ответил:

– Я видел разверзшиеся небеса, величие своего отца, и затосковал по его дому.

Чуть погодя я сообразил, что обратился к нему по-гречески и он ответил мне на том же языке, это заставило меня предположить, что передо мной, возможно, один из учеников Иоанна Крестителя, который нашел на этом берегу укрытие от преследований Ирода Антипаса и жил в одиночестве, добывая себе пропитание рыбной ловлей.

Тогда я сказал:

– Я тоже ищу путь к царству. Сегодня я проснулся заплаканным. Укажи мне этот путь.

– Существует только один путь, – ответил он – То, что ты делаешь для одного из моих самых меньших братьев, ты делаешь для меня.

И добавил:

– Мир мой даю вам: не так, как мир дает. Да не смутится и не устрашится сердце твое, дух истины придет вслед за мной, однако мир не примет его, потому что не видит и не разумеет. Но если ты веришь в этот дух, он тебя никогда не покинет и будет жить в тебе. Я никого не оставляю сиротой.

Сердце мое разрывалось в груди, однако я не решался прикоснуться к этому рыбаку.

– Твои речи не похожи на речи простого человека. Ты говоришь, как власть имущий, – прошептал я.

Он ответил:

– Мне дана вся власть над землей и над небесами.

Неожиданно он обернулся ко мне лицом. При свете звезд и луны я увидел его мягкую, но строгую улыбку. Мне показалось, что его взгляд проникал в самые потаенные глубины моей души, словно снимая с меня одну одежду за другой и оставляя совершенно открытым, однако от этого я лишь почувствовал какое-то облегчение.

Указав на противоположный берег, он произнес:

– Там, в греческом театре княжьего города плачет девушка: она только что потеряла своего брата и теперь ее некому защитить. Что ты видел во сне?

– Белого коня.

– Да будет так! – произнес он, – Через несколько дней ты побываешь на бегах: сделай ставку на квадригу с белыми лошадьми, а затем разыщи эту девушку и отдай ей все, что выиграешь.

– Как же мне найти в таком большом городе неизвестную девушку, потерявшую своего брата? – возразил я. – И на какую сумму мне ставить?

Он опять улыбнулся, но на этот раз его улыбка была такой печальной, что я почувствовал, как мое сердце разрывается на части.

– О Марк, к чему эти ненужные вопросы! – тихо упрекнул он.

Однако я не понял, к чему относился этот упрек.

– Откуда тебе известно мое имя? – удивился я. – Разве мы знакомы? По правде говоря, мне кажется, я где-то тебя видел.

Покачав головой, он сказал:

– Разве тебе не достаточно того, что я тебя знаю?

Я понял, что это был человек необычной судьбы, и убедился, что передо мной – один из смиренных духом, у которого от постоянных размышлений и одиночества помутился разум. Иначе как бы он смог хвалиться тем, что обладает властью над небесами и землей? Однако я все же решил запомнить его совет, потому что вполне возможно, он умел угадывать будущее.

Тогда он сказал:

– О несчастный! Ты смотришь и не видишь, слышишь и не разумеешь! Однако придет день, и ты об этом вспомнишь, о Марк, и тогда тебе придется умереть имени моего ради, чтобы оно осветилось в тебе, как во мне освещается имя моего отца.

– Что за несчастье ты мне предрекаешь? – вздрогнув, воскликнул я, не понимая смысла его слов.

Я подумал, что он не умеет верно изъясняться по-гречески, потому что мне никак не удавалось понять его.

Он глубоко вздохнул, и неожиданно сбросив с себя плащ, остался нагим до пояса. Бедность его была столь вопиюща, что на нем не оказалось даже туники.

– Прикоснись к моей спине, – обернувшись, сказал он.

Протянув руку, я ощупал его плечи, на которых остались рубцы от кнута. Еще раз вздрогнув, он приложил мою руку к левому боку, и мой палец попал в след от глубокой раны. Его действительно так ужасно мучили и пытали, что он вполне мог утратить рассудок. Я проклял иудеев, поступавших так друг с другом из-за своей религии, потому что в этом человеке не было ничего дурного, даже если он говорил не совсем обычные вещи. Во мне пробудилась огромная жалость к нему.

– Назови мне хотя бы свое имя! Возможно мне удастся добиться, чтобы тебя прекратили преследовать.

Тогда он ответил:

– Если в нужный момент ты будешь моим свидетелем перед людьми, я стану твоим свидетелем перед моим отцом.

– Твое имя! – взмолился я – И кто же твой отец, если ты его так превозносишь, о странный человек?

Но он лишь промолчал в ответ и, укутавшись в плащ, стал медленно удаляться, давая тем самым понять, что наш разговор окончен. Несмотря на то что он был из плоти и крови, в чем я мог убедиться собственноручно, он показался мне настолько необычайным, что я не посмел следовать за ним и надоедать ему своими вопросами. Постояв немного в нерешительности, я вернулся в укрытие, занял свое прежнее место и сразу же провалился в сон без видений.

Меня разбудил свет зарождавшегося дня. Над противоположным берегом озера поднималось безмятежное, словно водная гладь, солнце, обрамляя золотом вершины гор. За озером, будто видение из сна, поднимались портики Тивериады. Перед моим взором предстала мирная красота, и мне казалось, что после сна я родился другим человеком в другом мире. Проснувшиеся раньше меня рыбаки уже творили молитву «Слушай, Израиль!»

Однако незнакомец и его сети куда-то исчезли. Остатки вчерашнего ужина были разложены как бы специально для нас. Мы втроем молча и с аппетитом поели, а затем вернулись на берег к лодке. Я осмотрелся вокруг, напрасно пытаясь отыскать взглядом одинокого рыбака: вчера вечером он говорил, что на рассвете собирается отправиться на рыбалку, однако нигде не было видно даже его следов.

Рыбаки широкими гребками весел уводили лодку от берега, и ее нос разрезал прозрачно чистые воды, в которых отражались вершины гор и алый восход солнца. Я по-прежнему испытывал ощущение наготы и свободы, словно кто-то избавил меня от тяжести ненужных одежд. Однако чем больше я думал о случившемся этой ночью, тем больше сомневался, не переставая задавать себе вопрос: а что, если все это было лишь небывалой яркости сном? Откуда одинокий отшельник Галилейского моря мог знать греческий язык?

Рыбаки продолжали усиленно грести, глядя только вперед, желая как можно скорее удалиться от чужого берега. Я же не переставал оглядываться назад, пытаясь увидеть где-нибудь на берегу силуэт одинокой человеческой фигурки. Однако это занятие оказалось бесплодным.

– Кто был тот человек, приютивший нас на ночь? – наконец спросил я. – Вы знаете его?

– Ты слишком любопытен римлянин! – возразили они. – Мы находились на запрещенном для нас берегу.

Однако после паузы один из них сказал:

– Это мог быть весьма известный человек. Может, тебе приходилось видеть, как он обращался к толпам людей или был изгнан из Галилеи после нескольких ударов кнута? Для этого требуется не так уж и много! Иоанн остался без головы за то, что посмел запрещать князю жить с женой его брата!

А второй добавил:

– В его лице и глазах было что-то напоминавшее Иисуса из Назарета. Если бы подобное было возможно, я бы сказал, что это сам раввин, однако Иисус был выше ростом, серьезнее и не так приветлив, как этот незнакомец. Может быть, это был один из его братьев или кто-то из родственников?

В мозгу у меня запульсировала необычная мысль, потрясшая меня до самих глубин моего существа.

– Немедленно поворачивайте обратно! – взревел я, вскочив в лодке на ноги.

Они ничего не хотели слышать об этом, пока я не пригрозил броситься в воду и добраться до берега вплавь. Тогда они развернули лодку, и мы поплыли обратно. Нос лодки еще не успел коснуться берега, как я спрыгнул в воду и, задыхаясь, помчался к навесу, однако поблизости никого не было. Словно сумасшедшие я носился по берегу, пытаясь отыскать хотя бы его следы, пока рыбаки силой не заставили меня вернуться в лодку.

Оказавшись на борту, я, закрыв лицо руками, принялся упрекать себя за отсутствие здравомыслия и за то, что не сумел узнать его, если этот человек действительно был Иисусом из Назарета. Однако вскоре меня одолели сомнения: как я сам мог убедиться, незнакомец был таким же человеком, как и все остальные, в его чертах не было ничего божественного, по крайней мере в моем понимании; кроме того, разве не воспринимал я его речи как бред воспаленного рассудка? Но при этом я подумал: почему божественное должно быть таким, каким оно мне кажется или каким я могу его себе представить? Кто я таков, чтобы решать в каком обличье должен предстать предо мной Сын Божий?

Терзаясь жестокими сомнениями, я не знал, что думать, вспоминая каждое его слово и каждый мой вопрос. Наконец я был вынужден оставить это занятие, думая лишь о том, действительно ли я буду присутствовать на скачках в Тивериаде, как он это предсказал.

В гневе я воскликнул:

– А ведь вчера я вам говорил о том, что назаретянин на третий день воскрес из мертвых! Если вам действительно показалось, что вы узнали его, почему же не обратились к нему?