Фирмамент - Михаил Савеличев

- Даме беспокоится? - как-то непохоже по-человечески вопросил посетитель. Ошибочные нотки симболонов и семем, онтология персональной непонятности, вырожденной загадки разрушающейся пирамиды, залога отлаженности тактики дозволенных несовершенств. И вновь возможна слабость под фальшью разъяренной Крышки.

- Я не за разрушение, я за обновление.

Смыслы гасились в зомбированной голове пушечного или утилизационного мяса, извращались, кастрировались в пользу лживой чистоты и простоты близкого неба. Что толку разбрасывать откровения тому, чья участь в лучшем случае - позабавить королеву, возвести ее к отчаянному пределу растворения в Ойкумене, в особый фокус волшебства и могущества, за которыми и крылись не счастье для всех даром, а жестокая цена за уничтожение миллиона других вероятностей более худших из миров. Никто бы не отметил сущность связи между физиологией и вселенной, пусть и ужатой до размеров орбиты Прозерпины. Дело вновь оказывалось не в размерах, а в человеческом хотенье, желании, морали, которым не было опоры в Обитаемости, как не было под фирмаментом места человеку.

- Мы ждем распоряжений, Даме, - вот лучший выход из метафизики подлинных смыслов, пределов оперирования основами категорий в невообразимой сложности человечности. Ритуал всегда оказывался сильнее свежести внезапного взгляда на обыденность. Их ли вина в муравьиной ограниченности? Они слишком жестко привязаны к реальному ужасу полыхающей Трои, взбудораженного Япетуса, выплескивающего цунами на Побережье и Черный континент. Им видится еще одна неважная иллюзия втыкающихся в атмосферу огненных игл, каменных обломков парализованной Луны - жалкой пешки, возомнившей себя ферзем в уже проигранной партии.

Оставить в неведении? Объяснить чудо изменчивости жертвенным быкам Изиды? Указать на предзнаменования медленно, но уверенно и непреодолимо расширяющегося некрополя - концентрированной эссенции боли и страха, волшебного эликсира успешной войны? Не испугаться их веры в предательства и снизойти до Откровения величественного смысла звучащей гармонии Хрустальной Сферы?

Ключ постижения прятался в глубинах Оберона, она чуяла его приближение, заглушаемое вонью разложения и распада, зашумляемое молитвенными стонами миллионов адептов невыносимых культов, страждущих небесного пришествия концентрирующихся огней в еле заметном небе Громовой Луны. Как вечная змея, неумолимой силой изломанная в бесконечный, перетянутый замкнутый круг, в бессилии кусающая собственный хвост, впрыскивая яд в нечувствительное тело, след судьбы протягивался через грани могучих реальностей, не устоявших без таинственных сил, стертых в человеческих душах. Она вполне верила в частые мгновения внезапной отчужденности пепельной жизни, дарованного могущества, избравшего мистицизм ничтожной и презренной натуры в роли последней омеги обороны, за которой расширялась бездна. В нее верили, на нее надеялись. Извращенная Троя сгорала в пожарах и содрогалась от безумного воя небесных камней, величественно сгорающих в стигматах ада, выпадая черным пеплом и жидким огнем на веселые кварталы континента. Зуб за око, требовали великие, пора перестать бояться небесной механики и гармонии, следует переписать ноты и заменить инструменты.

Ничтожество сошлось с ничтожеством. Мелкая душа и несчетная сумма нулей недостойных духовной субстанции. Люди-машины, суетящиеся в глубине промороженных пород. Слишком просто залить кишение трупных червей раскаленным сургучом ядерного напалма, заклясть оживленный труп вековечными муками, взирая с высоты на расходящиеся круги магмы, извергаемой проснувшимся ядром. Это было бы эстетичнее и прекраснее, великие бы хлопали в ладоши и вгрызались стальными зубами в прелести своих рабынь. Но зов оказывался непреодолим за тем краем бесконечности.

- Я отменяю атаку, - можно с наслаждением вслушиваться в магизм изменчивой реальности и послушности опасной машины, распределенной в узком слое гравитационной шубы распластанного планетоида. - Приготовиться к высадке десанта. Выберите самый большой клоповник и очистите его к моему прибытию.

- Да, Даме.

- Мне понравилось, - внезапно развеселилась Одри. - Я кое-что придумала. Мне понравилось.

- Я повинуюсь, Даме.

Хамоватое ничтожество? Муравей-воин, неспособный к спариванию, зато удобный в боях, где пот и кровь смешиваются в возбуждающую смесь невероятного эликсира смертельного экстаза, той тайны врат, где самцы необдуманно и невинно владели отмычкой, грубым инструментом, впаянным в контекст вселенского апокрифа, прямо указующего на пришествие блудницы? Бессмысленно резонировать в напряженную пустоту, и Одри слегка склонила голову, поддаваясь соблазну мазнуть оформленное ничто застенчивостью и цинизмом. Обученность спасла безымянного на крохотный шаг, незаметный сдвиг, убирающий его со смертельной линии похотливой приязни, а во тьме все еще расцветали бутоны прибывающих рейдеров - хищных птиц мгновенной гибели. Граненые, кристаллические тела, наполненные злостью распада, протиснувшиеся сквозь ноль Хрустальной Сферы - издевательскую иронию конечного мира - в пустой комок первичного бульона квантовой экзотики, нащупывали прочную связь со своей королевой, выпадая из прагматизма боевых заданий, учебных тактик и опыта в непререкаемое повиновение тайной гармонии наплывающей смерти.

Кто еще не верит в могущество знаков? В непостижимый механизм трансляции воли, богоподобного творения отягощенной материи и боли, рождения и гибели, движения и пустоты, обиды и радости, всего континуума спрессованного спектра человеческих деяний и импульсов бессознательного духа, нежной улитки, приказывающей и распоряжающейся в духоте под расцвеченной глупо Крышкой? Одри страшно вклинилась в расчерченную пиктограмму, задохнулась, искупая и отражая рождение жестокости, не проложенной волшебством мертвых бомб, а - непосредственной, прямой, скрытой лишь за забралами масок и плюющейся сталью.

Масштабы времени пересекались, смешивались и примирялись в невозможности восприятия геологических эпох и досадных мгновений личной физиологии, химизма радости и тоскливой ностальгии. Причуды видений наступали тяжелым прибоем и неповоротливые тела грузовиков в окружении рейдеров, выжигающих огненные дыры партизанской обороны, срывались к воплощенной поверхности забытых драм, как переполненные яйцами муравьиные царицы припадая к разъемам грязных пещер и извергая внутрь нескончаемые волны голодной смерти.

Свинец заливался в промозглый холод душных лабиринтов, напичканных непреднамеренными ловушками рвущихся коммуникаций, выгорающих электростанций, испаряющихся озер жидкого кислорода - долгожданной пищи тлеющих пожаров. Распухали пятнистые облака взрывов, разлагая нищету в мелкий прах пустоты, без примет достоинства и памяти, анонимный песок под ногами десантников, теснящих убогость боевых машин и трескучих роботов в провалы титановых шахт, вбрасывая лохматую механику ржавой надежды на беззащитные головы слепых кротов, взывающих к апокалипсису внезапного света.