Дар дождя - Тан Тван Энг

Открыв глаза, я увидел, что Эндо-сан стоит рядом с озадаченным видом. Его рука вытянулась и погладила линию на моей шее, по которой в семнадцатом веке он отрубил мне голову. Под прикосновением его пальцев кожа вздрогнула. Тишина, только звук волн и поскрипывание лодки.

– Тебе плохо?

– Да, – ответил я на глубоком выдохе.

Я понял тогда, хотя мне и было трудно это принять, что жизнь значила больше, чем жизнь. Что я любил его во всех наших воплощениях и что эта любовь приносила мне боль и смерть: раз за разом, жизнь за жизнью.

– Теперь ты видишь? – тихо спросил он.

– Почему меня казнили? Что я сделал?

– Ты предал правительство сёгуна, передавая сведения повстанцам.

Мне не хотелось верить в то, что только что со мной случилось, потому что принять это означало признать правоту деда, когда он в доме на Армянской улице объяснял происхождение моего имени. Но все пережитое было слишком реальным, и я до сих пор дрожал от оставшейся во мне тоски.

– Сколько жизней мы преследовали друг друга? Две? Три?

– Это имеет значение?

Я покачал головой.

– Все, что имеет значение, – это жизнь в настоящем, Эндо-сан. И воля принимать правильные решения.

Он помог мне выйти из лодки.

– Тебе лучше и дальше работать на нас. Я смогу защитить тебя только в том случае, если мы будешь полезен Хироси-сану. Я не оправдываю того, чем занимается армия, но Хироси-сан прав: в переходные периоды всегда бывают смуты, и их можно сдержать только с помощью силы. Если бы мы показали слабость, мы бы надолго не задержались.

– Уэсиба-сэнсэй бы это одобрил?

Он покачал головой:

– Никогда.

– Тогда зачем вы это делаете?

– Это мой долг и моя судьба. Почему из всех мест, где я бывал – Китая, Индии, даже отрогов Гималаев, – почему я оказался здесь? Потому что здесь ты; потому что наконец пришло время исправить наши жизни. На этот раз, – сказал он, крепко держа меня за плечи, – на этот раз у нас будут равновесие и гармония. Вот почему я так усердно тренировал тебя, вот почему так жестоко тебя подгонял. Чтобы ты стал мне равным.

Он отпустил меня. Я шагнул назад и оступился на песке.

– Я никогда не подниму на вас руки, Эндо-сан.

– Нет? Даже если твоей семье будут угрожать, причинят ей боль, даже убьют? Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать.

В тот вечер он обрушивал на меня катану с особой страстью, и я отвечал тем же. Избыток гнева с избытком страха заряжали наши движения энергией и давали ей выход. Он нападал снова и снова, вжимаясь в меня, врезаясь с такой силой, словно хотел запечатлеть себя во мне, оставить частицу своей души в моей. Мой меч встречал его натиск с такой же жаждой, и я открывался ему, как облака открываются перед солнцем.

Глава 8

По миру мягко барабанил дождь. За окном высилась гора Пенанг с предгорьями, закутанными в туманную шаль. Темные тяжелые тучи накатывали на горную гряду, как прибой, разбивающийся о морскую гальку. Прилепившиеся к склону Горы бунгало, видимые в ясную погоду, ушли под тучи, как ракушки, скрытые приливом; они словно решили оказаться отрезанными от лежавшего внизу города, предпочтя не замечать присутствия японцев, которые к тому времени оккупировали страну уже почти три года. У меня, однако, такой возможности не было.

Я сидел у себя в кабинете, и клерк передал мне папку. Надпись «Суцин»[85] ни о чем мне не говорила. Но по мере того, как я читал уведомление, его цель стала ясной. Хироси получил эти бумаги около часа назад. На заднем фоне слышались голоса секретарш, стук пишущих машинок и звон телефонов. Если не считать того, что голоса говорили по-японски, я мог бы представить, что сижу в конторе «Хаттон и сыновья» и готовлю распоряжение на отгрузку каучука.

Мне стало холодно, и не от бесконечного дождя. Я перечитал уведомление еще раз. По плану «Суцин» китайские коммерсанты и деревенские жители, подозреваемые в принадлежности к антияпонским группировкам, подлежали аресту и отправке в трудовые лагеря. Каждый малайский штат получил приказ провести подобную операцию. Так японцы мстили за бурные протесты местного китайского населения против войны в Китае.

В кабинет вошел Хироси.

– Ты прочитал уведомление? Это прямое распоряжение генерала Ямаситы.

Я кивнул. Он передал мне еще одну пачку бумаг.

– Вот первый список имен. Перепиши их и отправь Фудзихаре-сану.

– Да, – ответил я, но мой разум уже искал способ спасти людей из списка.

Я старался побыстрее разделаться с ежедневными обязанностями и, как только все доделал, договорился об очередной встрече с Таукеем Ийпом. Мы, как обычно, встретились на траулере, хотя нам нужно было остерегаться японских патрульных катеров.

– Вот фамилии тех, кто к завтрашнему дню будет арестован.

Я по памяти повторил заученный список из десяти имен, принадлежавших китайским коммерсантам. На каждом из них Таукей Ийп вздрагивал. Скорее всего, он поддерживал с этими людьми добрые отношения. Таукею хотелось узнать, когда настанет его черед, когда я приду к нему и назову его имя.

– Они все были в списке, опубликованном «Стрейтс-таймс», они подписали петицию против японского вторжения в Китай, – тут же понял он.

– Вам нужно их спрятать.

– Это навлечет на тебя опасность. Фудзихара поймет, что у них есть утечка.

– Придется рискнуть.

– Нам придется на тебя напасть. Это единственный способ.

Я понял. До сих пор благодаря его вмешательству я находился в сравнительной безопасности от нападок и травли со стороны антияпонского движения. Им было приказано оставить меня в покое. Теперь все должно было измениться.

– Пошлите своих лучших людей. Только тогда это будет выглядеть правдоподобно.

– Ты настолько хорош?

– Однажды я победил вашего сына.

Он осекся. В его глазах промелькнуло уважение.

– Тогда я пошлю лучших. Постарайся не нанести им слишком серьезных увечий.

Фудзихара оказался хитрее, чем я думал. Он нанес удар той же ночью, но Таукею Ийпу удалось предупредить трех человек из списка, и они покинули остров прежде, чем их уволокли сотрудники кэмпэнтай.

Наутро Фудзихара ворвался ко мне в кабинет в совершенной ярости.

– Кому ты показывал список? – проорал он.

– Только вам. А в чем дело? – спросил я, пряча страх и гадая, что случилось.

– Кто-то их предупредил. Я потерял троих. Их нет, дома пусты.

– Вы же говорили, что будете проводить аресты только сегодня.

– Не смей думать, что ты умнее меня!

Он вышел, и я дал волю отчаянию. Спаслись только трое. Я не знал, что случилось с остальными, но Фудзихара позаботился это исправить. Перед полуднем он вернулся.

– Пойдем со мной.

Я последовал за ним, стараясь не выказывать чувств, в штаб-квартиру кэмпэнтай на Пенанг-роуд, где японская тайная полиция заняла южное крыло бывшего полицейского управления. Мы поднялись по двум лестничным пролетам. Несмотря на ограничения военного времени, я заметил, что коридоры верхних этажей были забраны металлическими решетками. Проследив за моим взглядом, Фудзихара сказал:

– Это чтобы заключенные не прыгали вниз. Мы сами решаем, когда им умирать.

Он привел меня в камеру без окон, где находились два офицера кэмпэнтай, оба лишь на пару лет старше меня, и человек, привязанный к стулу; я узнал в нем Вильсона Ло, сына Джозефа Ло, торговца древесиной и одного из основателей кампании помощи Китаю. Вильсон Ло был избит, его глаза заплыли, а рот и ноздри были измазаны кровью.

– Заключенный продолжает настаивать, что не знает, где находится его отец, – сказал один из офицеров.

– Отлично, потому что я хочу, чтобы наш друг увидел, что будет дальше, – ответил Фудзихара, глядя на меня.

Они подняли Вильсона Ло и вытащили из камеры. Мы последовали за ними вниз в квадратный внутренний двор. Солнце освещало шесты, рядом с которыми обезглавливали заключенных. Тени от шестов растягивались по земле, как солнечные часы, показывавшие время. Мое сердце забилось быстрее, и я попытался сосредоточиться на своем центре, успокаиваясь методом глубокого дыхания, которому меня научил Эндо-сан.

Они положили Вильсона Ло на землю рядом с водопроводной трубой, к которой был подсоединен шланг. Заставив его открыть рот, они вставили в него шланг и открыли кран. Когда из наполненного рта потекла вода, Вильсон задергался. Один из офицеров вставил шланг снова.

– Он просил пить, – сказал Фудзихара.

Мы смотрели, как его живот раздувался от воды. К тому времени Вильсон перестал сопротивляться и лежал неподвижно. Я видел его глаза; они были похожи на глаза страдающего животного.

– Довольно, – скомандовал Фудзихара.

Кран завернули, и один из офицеров встал ногой на живот Вильсона. Он надавил на него всем весом, держась за руку напарника для равновесия, поставил на живот Вильсона вторую ногу и начал прыгать.

Крики Вильсона смешались с бульканьем воды, выливавшейся из его горла, и я отвернулся. Я поднял глаза к очищающему солнечному свету, и его сияние стало единственным, что я видел.