Волхв - Джон Фаулз

Она вновь надолго умолкла.

— У нас не получилось выбраться вдвоем. — И, понизив голос, добавила: — И потом, я хотела убедиться.

— В чем убедиться?

— Что вы тот, за кого себя выдаете.

— Я не врал ей.

— Вот и она твердит то же самое. Но чересчур уж убедительно, так что у меня возникли сомнения в ее беспристрастии. Теперь-то я начинаю ее понимать. После непосредственного контакта с вами, — сухо добавила она.

— Легко проверить, что я работаю в школе на том берегу.

— Мы знаем, школа там есть. Вы, конечно, не носите с собой удостоверение личности?

— Это просто глупо.

— Гораздо глупее в теперешних условиях то, что я у вас его не требую.

Определенный резон в ее словах был.

— Паспорт я не захватил. Может, греческий вид на жительство сойдет?

— Разрешите взглянуть? Ну, пожалуйста!

Я запустил руку в задний карман, зажег несколько спичек, чтобы она рассмотрела в документе мои имя, адрес и профессию. Наконец она протянула вид на жительство мне.

— Все в порядке?

Она не собиралась шутить.

— Можете поклясться, что вы не его помощник?

— Помощник, но только в том смысле, что Жюли, по его словам, проходит экспериментальный курс лечения от шизофрении. А этому я никогда не верил. Во всяком случае, переставал верить, стоило мне с ней увидеться.

— Вы не были знакомы с Морисом до того, как появились тут месяц назад?

— Ни под каким видом.

— И контрактов с ним не заключали?

Я взглянул на нее.

— А вы, значит, заключали?

— Да. Но там ничего подобного не предусматривалось.

— Помедлила. — Жюли завтра вам все расскажет.

— Я тоже с удовольствием познакомился бы с какими-нибудь подлинными документами.

— Ладно. Это справедливое требование. — Бросила сигарету, затушила ее носком туфли. Следующий вопрос застиг меня врасплох. — На острове есть полицейские?

— Сержант и два рядовых. А почему вы спрашиваете?

— Так, из любопытства.

Я глубоко вздохнул.

— Подведем итоги. Сперва вы с ней были призраками. Потом — сумасшедшими. Теперь вот-вот угодите в наложницы.

— Иногда я думаю, что это был бы лучший исход. Самый понятный. — И быстро заговорила: — Николас, я в жизни ничего не принимала близко к сердцу, потому-то мы, может, и оказались здесь, да это и сейчас в каком-то плане одно удовольствие… но, честное слово, мы и правда просто англичанки, которые за два месяца забурились в такие дебри, что… — Она осеклась, и воцарилась тишина.

— Вы разделяете восхищение, с каким Жюли относится к Морису?

Помедлила с ответом; взглянув на нее, я увидел холодную улыбку.

— Подозреваю, мы с вами найдем общий язык.

— Выходит, не разделяете?

Отвела глаза.

— Сестра куда способнее меня, но… элементарного здравого смысла ей недостает. Я-то, хоть и не понимаю, что именно тут происходит, чую подвох. А Жюли вроде все на ура принимает.

— Почему вы спросили про полицейских?

— Да потому, что здесь мы как в тюрьме. Тюрьма, конечно, вполне уютная. Ни камер, ни решеток… она ведь вам говорила, он уверяет, что мы в любой момент можем отправиться домой. Вот только мы все время ощущаем какой-то надзор или опеку.

— Но сейчас-то мы в безопасности?

— Надеюсь. Но скоро мне надо идти.

— Сообщить в полицию ничего не стоит. Было бы желание.

— Это радует.

— Ну, а вы как думаете, что здесь на самом деле происходит?

Кислая улыбка.

— Я у вас о том же хотела спросить.

— На мой взгляд, в психиатрии он что-то смыслит.

— Он часами расспрашивает Жюли, когда вы уходите. Что вы говорили, как вели себя, как она вам врала… и тому подобное. Впечатление, его так и подмывает влезть в чужую шкуру — каждую подробность выпытывает.

— И гипнотизирует ее?

— Он нас обеих гипнотизировал — меня всего один раз. Такое немыслимое… вам тоже довелось?

— Да.

— А Жюли — не один. Чтоб тверже выучила роль. Биографию Лилии. А потом — повадки шизофреников, настоящий спецкурс.

— И под гипнозом выспрашивает?

— По правде — нет. Всякий раз печется, чтоб та, кого он не гипнотизирует, присутствовала на сеансе. Я сижу и слушаю, с начала до конца.

— И все-таки дело нечисто?

Снова замялась.

— Кое-что нас смущает. Момент соглядатайства, что ли. Кажется, он все подсматривает, как вы тут с ней кадритесь. — Взглянула на меня. — Жюли вам рассказывала про сердца трех? — И по лицу моему догадалась, что нет. — Ну, расскажет еще. Завтра.

— Что за сердца трех?

— По первоначальному плану мне тоже полагалось вступить в игру.

— А дальше?

— Пусть она вам расскажет.

— Мы с вами…? — предположил я.

Помедлила.

— Он уже от этого отказался. С учетом того, как все повернулось. Но мы подозреваем, что первоначальный план он вообще не собирался выполнять. И потому непонятно, зачем я-то здесь болтаюсь.

— Подлость какая. Мы ж ему не пешки.

— Это ему лучше, чем вам, Николас, известно. Дело не в том, что ему надо поставить нас в тупик. Ему надо, чтоб мы сами его в тупик поставили. — Она улыбнулась и прошептала: — Кстати, я лично так и не решила, радоваться или плакать, что прежний план отменен.

— Позволите передать это вашей сестре?

Усмехнулась, отвела взгляд.

— Вы меня всерьез не принимайте.

— Я уж понял, что не стоит.

Сделала короткую паузу.

— У Жюли был очень тяжелый роман, Николас. Совсем недавно он закончился разрывом. Это одна из причин того, что она уехала из Англии.

— Как я ее понимаю!

— Да, вы должны понимать ее. Но я к тому, что ей и старых мучений достаточно.

— Я не собираюсь ее мучить.

Подалась вперед.

— У нее просто талант — цеплять не тех мужиков. Вас я не имею в виду, я вас почти не знаю. Но последнее ее достижение оптимизма не внушает. — И добавила: — У меня одна мысль: во что бы то ни стало ее уберечь.

— От меня ее беречь не требуется.

— Беда в том, что она всю жизнь ищет поэзии, страсти, отзывчивости — всей этой романтической дребедени. Мой рацион не в пример грубее.

— Проза и пудинг?

— Я не жду, что у красивого мужчины и душа будет красивая.

Она произнесла это с тоскливой горечью, какая пришлась мне по вкусу. Я исподтишка взглянул на ее профиль и на миг вообразил иной спектакль, где их роли схожи, где обе, и темная и светлая, принадлежат мне одному; скабрезные новеллы Возрождения, где девушки меняются местами, пока не наступит рассвет. Я представил, что в будущем, ладно, так и быть, я женюсь на Жюли, но не менее привлекательная и абсолютно не похожая на нее свояченица присутствует в нашей семейной жизни, пусть всего лишь в качестве эффектного контраста. Близнецы — всегда оттенки, соблазны, диффузия двух «я»; тела и души, отражающиеся друг в друге, неразделимые.

— Мне пора, — шепнула она.

— Успокоил я вас?

— Вы были на высоте.

— Можно проводить вас до места, где вы прячетесь?

— Внутрь вам нельзя.

— Хорошо. Но мне тоже не мешает успокоиться. Замялась.

— Только обещайте повернуть назад, как только я попрошу.

— Согласен.

Мы поднялись и направились туда, где высился в свете звезд Посейдон. И лишь поравнявшись со статуей, поняли, что не одни в урочище. Замерли. Ярдах в двадцати пяти, из-за кустарника, росшего по нижнему, обращенному к морю краю поляны, выступила белая фигура. Говорили мы слишком тихо, чтобы быть услышанными на таком расстоянии, но все-таки растерялись.

— Черт бы его подрал, — прошептала Джун.

— Кто это?

Она схватила меня за руку и потянула назад.

— Наш обожаемый надзиратель. Оставайтесь на месте. Дальше я пойду одна.

Обернувшись, я всмотрелся пристальней: человек в белом халате врача, как бы санитар, на лице — темная маска, черты которой невозможно различить. Джун сжала мне пальцы и уставилась в глаза таким же серьезным взглядом, как ее сестра.

— Я вам верю. И вы нам верьте, прошу вас.

— Что теперь будет?

— Не знаю. Не вступайте в пререкания. Просто возвращайтесь в дом.

Подалась вперед, притянула меня к себе, чмокнула в щеку. И устремилась к белому халату. Выждав, пока она подойдет к нему вплотную, я последовал за ней. Человек молча посторонился, пропуская ее в лесную тьму, но затем опять загородил собою брешь в кустарнике. Вздрогнув куда сильнее, чем в тот миг, когда впервые заметил его, вблизи я понял, что маски на нем нет. Это был негр: крупный, высокий, лет на пять старше меня. Он бесстрастно наблюдал за мной. Меж нами осталось шагов десять. Он выбросил руки в стороны, предостерегая: проход закрыт. Кожа его была светлее, чем у большинства негров, лицо гладкое, внимательные глаза, блестящие, как у зверя, механически фиксировали каждое мое движение. Он стоял грузно, но напряженно, точно атлет или боксер.