Человек, изменивший мир (Сборник) - Юрий Никитин

Я недоверчиво хмыкнул, наблюдая, как она уписывает горячий суп. У моей замечательной сестренки была не только душа, но и пока что здоровый желудок. В основном, сохраненный моими стараниями.

Зверева я отыскал уже поздно вечером дома. Он чуть удивился, услышав мой голос, но ответил без вражды. Я рискнул спросить, почему он не хочет заниматься Ленкиным двиганьем чашки, он же сам видел! Как я понял еще тогда, он почему-то чувствовал ко мне симпатию, ответил доброжелательно, старательно разжевывая даже то, что я схватывал с первого раза.

Мы не доверяем гадалкам, объяснил он, потому что опасно получать знания, не зная, откуда и каким образом оно формируется. Если получать готовые знания, то нужно перечеркнуть все научно-исследовательские институты, упразднить ученых, изобретателей!

Тут я решил, что поймал его, и спросил, не о своей ли он шкуре заботится, когда боится, что Ленка покажет им Настоящие Чудеса? Он спросил, а что если гадалка после десяти удачных советов выдаст одиннадцатый неверный? Проверить не проверишь, даже другие гадалки не помогут, у каждой свои тайные методы! И вот мы, уже привыкшие им верить, не в состоянии проверить их предсказания, послушно бросаемся со скал…

Тут я решил, что он перегнул. Не такие уж мы идиоты, чтобы со скал. Просто каждый больше любит готовые ответы. А что они добываются без особых трудов, вообще без трудов – так еще же лучше…

– Договорился? – спросила Ленка нетерпеливо, когда я вернулся на кухню.

– Да. В семнадцать тридцать будет ждать у себя.

Следующий день с утра Ленка потратила на сауну, парикмахерскую, массажистку, у подруги одолжила модный костюмчик. Я не узнавал сеструху. Она вообще не знала о существовании парикмахерских, мылась только под душем, подруг у нее вообще не было, тем более – модных.

Когда мы шли по Горького, а тут привыкли к фирмовым герлам, хмыри оглядывались ей вслед. Когда Ленка сменила свою цыганистую юбку на модные джинсы, я сам восхитился ее точеной женственной фигуркой. Она умело воспользовалась косметикой, сделала стрижку, и я обалдел, видя рядом с собой волшебную куколку.

Я никогда не видел Ленку такой, ни для кого она так не старалась.

Когда мы вошли к Звереву, он подпрыгнул при виде Ленки. Растерялся, заспешил навстречу. По-моему, даже хотел поцеловать руку, но Ленка не сообразила, руку не протянула.

– Мы не трюкачи, не фокусники, – сказала она ледяным голосом, когда мы сели перед его столом. – И вот доказательство. На этот раз в форме предсказания. Сегодня в шесть часов двенадцать минут вы пойдете по Пушкинской, затем выйдете на проезжую часть, пытаясь войти в Козицкий переулок… В этот момент будет мчаться с огромной скоростью тяжелый грузовик, а за ним – патруль ГАИ. Вы не успеете ни перебежать улицу, ни отскочить обратно…

Зверев начал меняться в лице. Ленка заканчивала торжественно-холодным голосом:

– …когда проскочит МАЗ, а за ним – менты, от вас останется что-то нехорошее, расплесканное по асфальту шагов на пять…

Она оборвала себя, глядя на Зверева. Тот сидел белый как мел. Даже я сообразил, что Зверев сразу поверил. Наверняка поверил еще тогда, в первый раз.

– Простите, – сказала она с легким раскаянием. – Мне не нужно было так живописать… К тому же это не рок, а увиденная вероятность, которой легко избежать.

Зверев прерывисто вздохнул. Лицо его было желтым, яснее обозначились усталые морщины в углах рта.

– Вы можете объяснить, – сказал он чужим голосом, – как добиваетесь такого озарения? Каков механизм?

– Не стремлюсь узнать, – отрезала Ленка. – Бездушному механизму науки никогда не понять. Я никогда не опущусь до такого позора, чтобы сотрудничать с учеными!

Он устало потер лоб, вздохнул. В глазах у него мелькнуло странное выражение. Когда он поднял голову, у него было лицо смертельно усталого человека.

– Этого и следовало ожидать, – сказал он негромко. – Вам чаю или кофе?

Секретарша принесла три чашки, и мы в молчании пили кофе, посматривая на часы. В шесть часов Зверев поднялся:

– Мне в самом деле нужно быть в шесть тридцать в редакции «Нового мира».

Мы вскочили, Ленка сияла торжеством. Он вежливо придержал перед ней открытую дверь, снова став вежливым, предупредительным. Только румяное лицо оставалось бледным, глаза погрустнели.

Мы прошли по Петровке, перешли по Столешниковому на Пушкинскую, Зверев тихо спросил:

– Лена, почему вы против исследования? Если бы удалось понять механизмы предсказаний, человечество бы получило неоценимый источник…

– Хотите Озарение запрячь в машину? – прервала она. – Нет, я принимаю только безоговорочную капитуляцию!

Она победно засмеялась. Глаза ее блестели, от нее пахло хорошими духами. Я не узнавал сеструху. Она шла бок о бок со Зверевым, задевая его локтем, посматривая искоса, и, если бы я не знал ее, поклялся бы, что вовсю клеит задуренного профессора, примеривает ошейник, на котором будет водить, как бычка на веревочке всю оставшуюся жизнь.

Я посмотрел на часы. Шесть часов две минуты. Зверев тоже посмотрел на часы, потом перевел взгляд на нас. И губы его дрогнули в горькой улыбке:

– Не понимаете… Всю жизнь привыкли подчиняться. Как легко, когда за вас думает и решает вождь, фюрер, дуче! Рабы избавлены от необходимости думать. Вот приедет барин… Свободным труднее. Мы сами ищем, сами отвечаем.

Мы миновали Немировича-Данченко. Следующий – Козицкий.

– Любое откровение – унижает человека, – заговорил Зверев, словно разговаривая сам с собой. – Оскорбляет его гордость! А мы не рабы! Мы имеем право знать… Только рабы не хотят знать, строить, допытываться… Возьмут, если даже надо отдать не только честь, гордость, достоинство, но и… вообще бог знает что отдадут святое.

Мы остановились на проезжей части. Козицкий на той стороне. Движение тут вообще бешеное, улочка узкая, светофоров нет. Пока перебежишь на ту сторону – страху натерпишься…

Сердце мое колотилось, чуть не выпрыгивая. Через три минуты на бешеной скорости пронесется тяжелый грузовик, за ним в погоне – машина ГАИ. Бандита ловят, что ли? И когда это все пронесется, Зверев будет на лопатках. Мы спасли его жизнь, его жизнь спасена парапсихологией, которую он отказывается принимать!

– Думаете, не знаю, каких собак вы на меня навешали? – вдруг сказал он, грустно улыбаясь. – Ретроград, тупица… А почему все мистическое покрыто тьмой? Почему ведьмы слетаются на конгрессы ночами? Почему именно ночью надо творить колдовство? Да чтобы никто не подсмотрел, не обрел з н а н и е! Непосвященным народом управлять проще. А наука предпочитает солнце. Согласны? Наука – для свободных людей. Она дает обстоятельный ответ на «как» и «почему», а мистика велит подчиняться слепо. Я же человек свободный, свободой дорожу. Раб может жирнее есть, мягче спать, но я – свободный. И буду жить, как свободный. Пусть этой жизни останется немного, но я не променяю ее даже на бессмертие, если для этого надо стать рабом. За свободу надо платить. Иногда – по высшей мерке.