Группа поддержки для выживших девушек - Грейди Хендрикс

удается попадать в нужные клавиши. Я неуверенно подношу трубку к уху, слышу гудки.

После двух-трех гудков меня перенаправляют в голосовую почту.

– Скай, – говорю я. – Это Линнетт. – Я… мы… где… перезвони мне, пожалуйста.

Я отключаюсь.

– Хорошее было послание, – говорит Стеф. – Я бы наверняка перезвонила. Вы его будто на свиданку приглашаете.

Я изо всех сил давлю на педаль, и движок убаюкивает меня, моя голова откидывается то назад, то вперед.

– Вы знаете, как это должно кончиться, – говорит с пассажирского сиденья Стеф. – Если это все его рук дело, мы его убьем.

– Должен быть и другой способ, – говорю я. – Может быть, я смогу поговорить с ним. Мы все можем идти каждая своим путем и оставить друг друга в покое. Никто не должен умирать. Может быть, мы завершим эту историю счастливым концом.

Я знаю, что несу чушь. Каждое следующее слово с моего языка кажется менее убедительным, чем предыдущее. Она – высокоточная управляемая ракета, а я студент-философ, который проваливает ей устный экзамен.

– Вы подумайте, куда мы едем, – говорит она, когда франшизы «Время тако» уступают место «Нежной зелени»[69]. – Это все, что нам нужно сделать.

– Но как? – спрашиваю я и понимаю: мне следует держать в тайне от нее то, что я совершенно потеряна. Она не должна знать, что я в панике. – Со мной же никто не желает разговаривать! Я не знаю, кому звонить!

К тому времени когда я звоню туда, куда все время боялась позвонить, сияние Сакраменто окрашивает горизонт в оранжевый цвет.

– Кому вы звоните? – спрашивает Стеф с пассажирского места.

– Гарретту.

– А это на кой хер вы делаете? – спрашивает она. Я опускаю глаза, чтобы прикоснуться к «отправить». Колеса уводит в бок.

– Гребаный Христос! – визжит Стеф.

Я роняю телефон и удерживаю машину на дороге. Обогреватель продолжает слать мне в лицо горячий воздух. Футболка на мне промокла от пота настолько, что посерела. В машине пахнет так, словно мы везем сзади мусорный бачок. Я отыскиваю телефон Стефани у себя в паху.

– Подумайте об этом, – говорит Стеф. – Зачем вы ему звоните?

– Он мне поможет, – говорю я.

Она с проворством змеи выхватывает у меня телефон. Я инстинктивно тянусь за ним. У нее преимущество, потому что утренний трафик набирает силу и я не могу оторвать глаз от дороги.

– Вы меня ударили, – рычит она. – Я оказываю вам услугу. Он арестует вас, как только вы позвоните ему с этого телефона.

– Гарретт полностью на моей стороне, – говорю я.

– Вы угнали его машину, – говорит она. – Оставили одного у дороги. Все остальные копы считают, что вы убежали из-под ареста. Вы похитили меня.

– Я готова рискнуть.

– Но не со мной в этой машине, – говорит она. – Он доставит меня домой, и родители запрут меня, и тогда я стану легкой добычей. Если этот тип охотится за вами, то и за мной тоже. Ему… ему придется пройти через мою семейку.

– Хорошо, – говорю я. – Я не буду ему звонить.

– Да и что он может сказать? – спрашивает Стеф. – Вы просмотрели комикс какого-то мальчишки и теперь убеждены, что сын вашего психотерапевта – серийный убийца. Вы хоть представляете, на что это похоже?

Знаки на Сан-Франциско пытаются увести нас на запад, сбить с нашего пути.

– Я знаю, как выглядят основные признаки, – говорю я. – Воображение, тяготеющее к насилию, треугольные зубы. Такие диалоги не могли родиться в голове мальчика. Уж слишком специфичные. Ты сама видела книгу.

– Я видела несколько рисунков маленького мальчика, – говорит она.

– Никто другой и быть не может, – говорю я, и мои слова звучат точно так же, как они звучали, когда я во всем винила доктора Кэрол.

Неужели это никогда не кончится? Неужели всегда будет находиться кто-то, превращающий маленьких мальчиков в монстров? Неужели всегда будут последние девушки? Неужели монстры всегда будут убивать нас? Как пресечь пожирание змеей собственного хвоста?

Стеф смотрит в окно.

– Впереди место отдыха, – говорит она.

– Мы в четырех часах езды от Лос-Анджелеса, – говорю я.

– И что? – Она чуть не кричит. Мы начинаем действовать друг другу на нервы. Мы плохо спали. Мы пятнадцать часов в машине без перерыва. Мне хочется измордовать себя. – С вами даже никто не хочет разговаривать. Они не отвечают на ваши звонки. И куда мы вообще едем?

– Не знаю! – отвечаю я. Я впервые признаюсь в этом, и теперь, после признания, я пускаюсь во все тяжкие: – Не знаю! Но мы должны что-то делать! Куда-то ехать. Мы не можем позволить ему убить нас! Больше не можем. Не так! И не в случае, когда я, как сегодня, могу спасти всех.

Стеф лягает приборный щиток обеими ногами.

– Мне нужно выйти из машины, – говорит она. – Остановитесь на месте для отдыха.

– Зачем? – спрашиваю я, испугавшись вдруг, что перегнула палку.

– Затем, что я хочу писать, и я не собираюсь делать это в ваш гребаный стаканчик! – кричит она.

Я нахожу место, где можно остановиться, мы обе выходим из машины и идем в разные стороны. Я стою на линии, за которой лежит ковер пожелтевшей травы, усеянной окурками. Сколько из этих сигарет были выкурены мужчинами в надежде, что вот сейчас к ним в машину попросится попутчица, которая расплатится своим телом? Сколько из них были отвергнуты отвязными парнями, прежде чем они напросились-таки на последнюю поездку со скверным водителем? Я вдыхаю воздух, воняющий автомобильными выхлопами и бензином, наконец успокаиваюсь, возвращаюсь в машину и начинаю вычищать салон от мусора на заднем сиденье.

Я поднимаю голову и вижу Стеф, которая разговаривает по телефону и идет в мою сторону. На заднем сиденье полно бумажных стаканчиков с водой на донышке, засохших ломтиков картошки фри, треугольных коробок с кусочками пиццы от «Сбарро»[70], которую любит Стеф.

– О’кей, – говорит она. – Я тебя тоже люблю.

Она отключается и теперь стоит, глядя на меня, а через секунду улыбается и говорит примирительным голосом:

– Давайте я выкину эти стаканчики.

Мы вдвоем вычищаем до обивки задние сиденья. Обивка в пятнах и пахнет холодным жиром, но, по крайней мере, она больше не напоминает мусорный бачок.

– Я говорила с моими родителями, – говорит она. – Сказала им, что еду домой. Что скоро их увижу. Они мне показались более спокойными. Да?

– Ты хочешь домой? – спрашиваю я.

Она отрицательно качает головой.

– Когда я снова почувствую себя такой, как прежде? – вырывается у нее. – Сколько на это уходит времени?

Я думаю о Гарретте и всех женщинах из группы, о том, что они считают меня сумасшедшей. Может быть, они правы. Как я попалась