Голубое шампанское - Джон Варли

Бирксон увидел, как она приближается, и перестал медленно накручивать круги вокруг бомбы. Взяв у Бах распечатку, он просмотрел ее. Потом оторвал нижнюю часть, хотя ему и не сказали, что это данные с низкой вероятностью, скомкал ее и бросил на пол. Почесывая затылок, он медленно направился к бомбе.

– Ганс? – окликнул он.

– Откуда вы знаете мое имя? – вопросила бомба.

– Ах, Ганс, мальчик мой, не считай нас круглыми дураками. Ты бы в это не вляпался, не зная, что МуниПол может проводить очень быстрые расследования. Или я тебя недооцениваю. Это так?

– Нет, – признала бомба. – Я так и думал, что вы узнаете, кто я. Но это не меняет ситуацию.

– Конечно, нет. Зато облегчает разговор. Как с тобой обращалась жизнь, друг мой?

– Ужасно, – посетовал человек, ставший пятидесятикилотонной атомной бомбой.

* * *

Каждое утро Ганс Лейтер выбирался из кровати и шлепал в свой уютный туалет. Это была не стандартная модель для жилых квартирных модулей, а особая, которую он установил, когда заселился. Ганс жил один, и туалет был единственной роскошью, которую он себе позволил. В этом маленьком дворце он сидел на кресле, которое массировало его, пробуждая от сна, мыло, брило, припудривало, чистило ногти, опрыскивало ароматами, а потом занималось с ним сексом с помощью резиновой имитации – весьма неплохой копии оригинала. С женщинами Ганс был застенчив и неуклюж.

Потом он одевался, проходил триста метров по коридору и вставал на движущийся тротуар, который доставлял его к станции подземки, пересекающей все Море Кризисов. Там он позволял выстрелить собой, как снарядом, по туннелю под лунной поверхностью.

Работал Ганс в литейном цехе завода тяжелого оборудования в Море Кризисов. Его работой там был ремонт почти всего, что ломалось. В своем деле он был хорош, и ему было намного комфортнее с машинами, чем с людьми.

Однажды он допустил оплошность, и его нога угодила в массивный роллер. Происшествие не было серьезным, потому что система безопасности отключила машину быстрее, чем пострадали его тело или голова, но боль оказалась ужасной, а ногу расплющило полностью. Ее пришлось ампутировать. На время, пока Ганс ждал, когда ему вырастят клонированную конечность взамен утраченной, его снабдили протезом.

Для него это стало откровением. Протез работал просто волшебно, не хуже утраченной ноги, а может, и лучше. Он был подсоединен к нервам покалеченной ноги, но оснащен схемой отключения с низким порогом чувствительности, и когда он однажды содрал кожу на искусственной голени, то совсем не почувствовал боли. Он вспомнил, что испытывал после такой же раны на ноге из плоти и крови, и снова оказался впечатлен. И подумал также о перенесенных муках, когда его нога угодила в машину.

Когда его новая нога была готова для трансплантации, Ганс решил оставить протез. Да, необычный выбор, но у него имелись прецеденты.

С этого времени Ганс, который и прежде не был особо разговорчив с коллегами по работе, еще больше отстранился от людей. Он говорил, лишь когда с ним заговаривали. Но люди стали замечать, что он разговаривает со штамповочным прессом, кулером для воды и роботом-уборщиком.

По вечерам Ганс предпочитал сидеть на виброкровати, смотря головизор до часа ночи. К тому времени кухня готовила ему поздний ужин, подкатывала его к кровати, и после еды он ложился спать.

Последние три года Ганс перестал включать головизор перед тем, как забраться в постель. Тем не менее он продолжал тихо сидеть на матрасе, уставившись на пустой экран.

* * *

Закончив читать распечатку с персональными данными, Бах в очередной раз поразилась эффективности машин, которыми управляла. Этот человечек был ничтожеством, почти нулем, и, тем не менее, в архивах нашлось почти девять тысяч слов о его лишенной событий жизни, только и ждущие, чтобы их вызвали и распечатали в виде убийственно скучной биографии.

– …поэтому ты и стал чувствовать, что твоя жизнь на каждом шагу контролируется машинами, – говорил Бирксон.

Он сидел на одном из барьеров, покачивая ногами. Бах подошла к нему и протянула длинный лист распечатки. Бирксон отмахнулся. Она вряд ли могла его за это винить.

– Но это чистая правда! – воскликнула бомба. – Знаешь, ведь нас всех контролируют. Мы часть огромной машины, называемой Новый Дрезден. Она перемещает нас, как детали на ленте конвейера, моет нас, кормит, укладывает в кровать и поет колыбельную на ночь.

– А-а, – согласно протянул Бирксон. – Ты луддит, Ганс?

– Нет! – шокированно возразила бомба. – Роберт, ты ничего не понял. Я не хочу уничтожить машины. Я хочу служить им лучше. Я захотел стать машиной, как моя новая нога. Неужели не ясно? Мы часть машины, но мы ее самая неэффективная часть.

Они продолжили разговор, а Бах вытерла потные ладони. Она не понимала, в какую сторону развивается ситуация, если только Бирксон всерьез не надеется отговорить Ганса Лейтера от того, что тот собирается сделать уже через – она взглянула на часы – два часа и сорок пять минут. И это выводило ее из себя. С одной стороны, она признавала, насколько умело Бирксон установил контакт с киборгом. Они уже называли друг друга по именам, и проклятая машина хотя бы не осталась равнодушной и стала доказывать свою точку зрения. С другой стороны, ну и что с того? Какую пользу это приносит?

Вальтерс подошел и прошептал ей на ухо. Она кивнула и постучала Бирксона по плечу.

– Они готовы сделать снимок, как только вы дадите добро, – сказала она, но Бирксон отмахнулся.

– Не мешайте мне, – громко сказал он. – Это становится интересным. Итак, если то, что ты говоришь, – правда, – продолжил он, обращаясь к Гансу и расхаживая вперед-назад, но уже внутри линии барьеров, – может, мне тоже стоит подумать на эту тему. Тебе действительно лучше быть киборгом, чем человеком?

– Бесконечно лучше, – с энтузиазмом подтвердила бомба. – Теперь я не нуждаюсь во сне, и мне больше не нужно беспокоиться о телесных выделениях или еде. У меня есть емкость для питательных веществ, которые подаются в корпус, где расположены мой мозг и центральная нервная система. – Он помолчал. – Я пытался устранить подъемы и падения уровня гормонов и следующие за ними эмоциональные реакции, – признался он.

– Не получилось?

– Нет. Меня всегда что-то отвлекало. Поэтому когда я услышал о том месте, где из меня могут сделать киборга и избавить от всего этого, я ухватился за этот шанс.

Бездействие сделало Бах импульсивной. Она должна была что-то сказать или сделать.

– А где тебя таким сделали, Ганс? – влезла она в разговор.

Бомба начала что-то отвечать, но Бирксон вдруг громко